С одной стороны — мальчишка-король, которого сначала не восприняли всерьёз, но ещё до достижения 20 лет сочли лучшим полководцем эпохи. Против него — молодой царь, чьё царство долго считалось в Европе и варварским, и бессильным. Их долгая борьба оказалась беспощадна и полна неожиданностей. Но финал под Полтавой был закономерен.
От Равы до Нарвы
Мысль об участии в европейской войне пришла к Петру I во время Великого посольства в Европу. В те времена умение выигрывать войны считалось первостепенным критерием жизнеспособности государства, развитая промышленность и торговля, грамотное администрирование, тем более культура и зачаточная наука относились к признакам второго сорта. Современники Свифт и Вольтер, говорившие, что война — дело скверное, ещё не успели поколебать умы. Пётр I догадывался: носить парики и строить фрегаты — недостаточно для того, чтобы с тобой стали считаться. Надо победить кого-то из сильных европейцев.
Для победы нужны хорошие союзники. В 1698 году, встречаясь с польским королём и саксонским курфюрстом Августом II в Раве-Русской, молодой царь наконец-то такого нашёл. Август Сильный понравился Петру: прочие властители Европы были чопорны и скучны — ни выпить по-нормальному, ни повеселиться как следует. Саксонский курфюрст пил немерено, рубил головы быкам с одного удара, гнул металлическую посуду пальцами (оттого и прозвище — Сильный), хвастал баснословным списком любовных побед. Русский царь, сам любитель покутить, впервые ощутил себя учеником в этой славной науке.
Кроме вин, прелестниц, быков и гнутой посуды, темой общения стала будущая война. Август планировал напасть на Швецию и отобрать Лифляндию. Пётр чаял пересмотреть Столбовский мир 1617 года и вернуть оба берега Невы с окрестными землями — Ингрию или Водскую пятину.
Успех предприятия казался неизбежным. К антишведскому союзу собиралась присоединиться Дания — отомстить за прежние обиды. Лифляндия, точнее её дворянство, — восстать против шведской короны. Лифляндское дворянство персонифицировал Иоганн Паткуль, ненавидевший Стокгольм за конфискацию земель. Карл XII, взошедший на престол в 1697 году, выглядел сумасбродным подростком. Шведская армия помнила не только давние триумфы Тридцатилетней войны и нашествия на Польшу, но и более свежие поражения от войск Бранденбурга. Было непонятно, сможет ли такая страна выдержать даже недолгий вооружённый конфликт.
Правда, свои проблемы оказались и у коалиции. Пётр, вернувшийся в Москву осенью 1698 года, принялся рубить головы стрельцам и брить бороды боярам. К тому же осторожный царь не решался воевать со Швецией, не заключив официальный мир с Турцией.
Поэтому в 1700 году война, позже названная Северной, началась с несинхронизированного выступления участников. В феврале саксонцы Августа (Польша официально не воевала) вторглись в Лифляндию, а в июне в войну вступила Дания. В Москве ждали новостей из Стамбула и уверяли шведское посольство в приверженности прежним договорам.
Наконец, 8 августа прибыл гонец. Пётр I быстро отпраздновал мир, объяснил войну и двинул войска к шведским границам. Он не знал, что в этот день коалиция уменьшилась на треть. Карл высадился у Копенгагена и принудил Данию к капитуляции. Балтийское море на несколько лет стало внутренним шведским водоёмом.
К концу октября русская армия сосредоточилась под Нарвой. Успеху мешал недостаток продовольствия, пороха, крупнокалиберной артиллерии. 30 ноября осадные страдания прервал шведский король. Он высадился в нынешнем Пярну, прошёл Эстляндию форсированным маршем и с 9-тысячной армией атаковал 40-тысячного противника. На другой день русская армия (точнее то, что от неё осталось), без генералитета и артиллерии, была на другом берегу реки. Царь Пётр ещё до сражения уехал в Новгород.
От Нарвы до Биржи
В отечественной историографии не прекращается спор о том, является ли Пётр Великий безусловным реформатором, или преобразования, в первую очередь военные, начались прежде, поэтому радикальный петровский слом самобытной цивилизации был излишен. Второе утверждение разделялось не только почвенниками, но светлым германским гением Гёте и острым галльским мыслителем Шамфором: в допетровской России уже существовали регулярные полки и по-европейски обученные солдаты. Так что стричь бороды было необязательно. Нарвское поражение, пожалуй, самый сильный аргумент против ненужности петровских преобразований. Армия, доставшаяся Петру в наследство, состояла из солдатских и рейтарских подразделений европейской выучки, а также стрельцов, казаков и боярского ополчения. Такое войско было эффективно против степной конницы (если не углублялось в степь), иногда побеждало столь же архаичную польскую армию, а в Русско-шведскую войну 1656−1658 годов могло разбить шведский отряд в 3−4 тыс. человек.
С полноценной европейской армией, да ещё под личным командованием монарха, московские войска до 1700-го не встречались. Нарва показала, что такой же слаженной, скоординированной армии у России нет. Карлу XII противостоял конгломерат русских самых разных соединений, некоторые из которых сражались вполне достойно. Это могло затянуть битву, но не изменить её результат. Поэтому фактическое бегство Петра I можно признать малодушным, но нельзя признать неразумным: его присутствие лишь придало бы шведам надежду захватить царя и закончить войну.
Победителю победа пошла во вред. Нарвская битва завершилась бегством русской армии на свою территорию. Однако Карл, победив четырёхкратно превосходящее войско, с той поры уверовал: любая русская армия, которую он встретит в чистом поле, убежит после недолгого сопротивления или вовсе без него. Эта уверенность в итоге приведёт к полтавской катастрофе.
Петру неудача, дополненная личным унижением, пошла на пользу. Позже он скажет, что гипотетическая русская победа под Нарвой создала бы для России неверное представление о возможностях и привела бы к беде. «Но когда мы сие несчастье (или, лучше сказать, великое счастье) под Нарвой получили, то неволя леность отогнала и к трудолюбию и к искусству день и ночь прилежать принудила…».
Трудолюбие заключалось в ускоренной военной реформе. Она началась ещё в 1698 году. Прежние полки распущены, кроме четырёх (Семёновский, Преображенский, Лефортовский и Бутырский). В 1699 году состоялся первый в истории России рекрутский набор на 32 тыс. человек. В дальнейшем они происходили регулярно. После нарвского поражения было навербовано 10 драгунских полков — крепостные и дворня имели право уходить от господ в солдаты. Из колоколов лили пушки, и уже к лету 1701 года их было больше, чем потеряно при Нарве. Лозунга «Всё для фронта! Всё для победы!» ещё не существовало, но сама его стратегия выполнялась жёстко и последовательно.
Требовалось не только восстановить армию, но и укрепить военный союз. Пётр встретился с Августом в городе Биржи (литовский Биржай). Согласно трактату король получал от России крупный воинский контингент и ежегодную субсидию в 100 тыс. рублей.
Соглашение в Биржи определило ход войны на 5 лет вперёд. Русская инвестиция в Августа, людскими и денежными ресурсами, позволила тому продержаться достаточно долго и обрекла Карла XII на затянувшееся пребывание в Польше.
Что же касается самого короля после Нарвы, то его путь был предопределён. Идти в глубину России, тем более зимой, он не хотел. Русские покинули пределы королевства. А вот Август хоть и отступил от Риги, но оставался в шведской Лифляндии. Главное же — если бежавшего Петра Карл презирал, то к Августу питал жгучую ненависть. Позже он напишет французскому королю: «Поведение его (Августа) так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от Бога и презрения всех благомыслящих людей». Поэтому Карл XII оставил русскую проблему до лучших времён и взялся за саксонского курфюрста.
От Биржи до Гродно
Летом 1701 года Август получил русский контингент. Саксонский фельдмаршал Штейнау высоко оценил присланную подмогу, похвалил физические качества рядовых, слегка покритиковал командный состав и особо отметил, что «при целом войске нет ни одной женщины и ни одной собаки». Несмотря на помощь, Август был вытеснен из Лифляндии. После этого вооружённый конфликт продолжился в Польше. Правда, она не объявляла войну королевству, но и не помешала саксонской армии дойти до шведских владений. Карл XII войну полякам тоже не объявил, а просто перешёл границу в 1702 году. Весной он вступил в Варшаву, летом — в Краков. Август терпел поражение в каждом бою, отступал, но умудрялся уходить от погони.
В занятых городах и на бивуаках Карла достигали неприятные новости из северо-восточных шведских владений. К осени 1701 года Пётр убедился, что шведский монарх ушёл далеко, и сам перешёл в наступление. Армия Бориса Шереметева победила фон Шлиппенбаха в сражении при Эресгфере в Эстляндии, а на следующий год закрепила успех при Гуммельсгофе. Полевые победы сопровождались взятием небольших крепостей и разорением окрестной территории.
Русские быстро развили свой успех. Войска Петра I захватили огромные территории в Ингрии, Лифляндии и Эстляндии, но что ещё более невероятно, начали строить на «чужой земле» новый город — будущую столицу Санкт-Петербург.
Почему же шведский король не двинулся на северо-восток, даже когда неприятель занял территорию, сопоставимую размерами с материковой Швецией? Во-первых, следовало завершить преследование ненавистного Августа. Во-вторых, ситуация казалась повторением предыдущей русско- шведской войны времён Алексея Михайловича. Тогда русские тоже захватили и невское устье, и значительную часть Эстляндии с Лифляндией, но позже — потеряли. Что же касается Санкт-Петербурга, то Карл зачислял все царские стройки в свои будущие трофеи.
В Польше тоже были важные дела: магнаты наконец-то дозрели до мысли низложить короля-беглеца. Надевать польскую корону Карл XII не собирался, поэтому требовалось дать полякам монарха, уважаемого страной и благодарного шведам. Подходящими кандидатурами были сыновья спасителя Вены — Яна Собеского. Но Август предпринял одну из самых результативных акций за время войны: превентивно арестовал Якуба и Константина Собеских, заключив их в замке на территории Саксонии. Третьего сына, Александра, интересовала лишь латинская поэтика, и Польша лишилась возможности избрать сильного короля.
Альтернативный кандидат Станислав Лещинский был вежлив, исполнителен и обязателен. Этого хватило, чтобы понравиться Карлу XII, но было недостаточно для польских выборщиков. В избирательном сейме 1704 года участвовал лишь один епископ и один воевода — сам Лещинский, потому-то новый монарх выглядел очевидной марионеткой. Гонки по Польше продолжились: пока Карл с драгунскими полками брал Львов, Август совершил окружной манёвр, отбил Варшаву и взял в плен 1,5 тыс. шведов.
Тем временем петровские войска, выполнив задачу на севере, взяли две курляндские крепости: Митаву (современная Елгава) и Бауск. К концу 1705 года русские силы сосредоточились в Гродно. Карл XII совершил стремительный поход на восток, подошёл к городу и окружил его.
Если обобщённо говорить об итогах этого эпизода войны, то Гродно закончилось для русских успешнее, чем Нарва. 20 тыс. шведов блокировали 30 тыс. русских, которые успешно вырвались из окружения, отдав артиллерию не противнику, а дну Немана. Но Карла гродненская история окончательно уверила, что он имеет дело с врагом, который всегда бежит. Отложив расчёты на потом, Карл немного поплутал по весеннему Полесью, покарал магнатов, оставшихся верными Августу, и устремился на запад, в Саксонию.
От Гродно до Жолкиево
Решающий удар Августу нанёс не Карл XII, а генерал Густав Реншильд в битве при Фрауштадте. По окончании боя все пленные из русского контингента были убиты. Немного позже Александр Меншиков, командовавший отдельным корпусом, разбил генерала Арвида Мардефельта в битве под Калишем, однако к тому времени Август заключил с Карлом XII сепаратный мир. Шведский король отомстил двум врагам: Август был вынужден выдать Паткуля на колесование, а сам сложил польскую корону и даже поздравил Лещинского с воцарением.
Половину следующего, 1707, года Карл XII провёл в Саксонии, приводя в порядок усталую армию. Уничтожать последнего оставшегося врага он не стремился. Во-первых, допускал возможность своего вмешательства в войну за испанское наследство. Во-вторых, не сомневался: когда повернёт в Россию, русские будут легко разбиты и оставят все захваченные территории. Участь царя была решена заранее. Карл XII собирался лишить короны ещё одного монарха и отдать русский престол Якубу Собескому — раз уж ему Польша не досталась.
Пётр I с конца зимы 1706 года до весны 1707-го пребывал в Жолкиево (нынешняя Жолква в Львовской области). Именно там, на военном совете, родилась стратегия предстоящей кампании. Генеральное сражение в Польше исключалось. Русская армия должна была отступать к своим границам, а по дороге томить неприятеля «оголоженьем провианта и фуража». Так как было неизвестно предполагаемое движение шведской армии, укреплялись все города на возможном пути вторжения — от Пскова до Киева. Фортификационные работы шли даже в Москве.
Мобилизационный прессинг вызвал бунты, сначала в Астрахани, потом на Дону, где появились царские отряды, искавшие беглых крестьян. Бунты подавлялись, Пётр требовал новых рекрутов, лошадей, продовольствия, а главное — денежных податей. Впрочем, и Карл XII тоже требовал от метрополии новых рекрутов, не поясняя сенату, что он делает в Полесье, пока неприятель разоряет Финляндию.
От Жолкиево до Батурина
В августе 1707 года Карл вышел из Саксонии примерно с 35 тыс. солдат. Маршрут движения был не определён, но конечная цель ясна — Москва. В январе он занял Гродно, в феврале добрался до Сморгони, простоял там больше месяца, совершил переход до Радашовичей и остановился в этом местечке до июня.
Чем объяснить такое поведение прежде молниеносного полководца? Сначала он ждал, когда просохнут дороги. Потом фуражирские команды долго искали в ямах зерно, спрятанное местным крестьянством. Кое-какой запас у Карла XII был. Но он рассчитывал пополнять его в дороге и, хотя знал, что противник «оголаживает» местность, вряд ли представлял, что идти предстоит по выжженной пустыне.
Из Радашовичей Карл отправился в Могилёв через Минск. В пути, при Головчине, смял несколько русских пехотных полков, застигнутых врасплох. Из этой победы, как позже выяснится — последней, король опять сделал вывод о беспомощности противника. В Могилёве Карл пробыл ещё месяц — это была кампания летних квартир.
К концу лета 1708 года у Карла появились две надежды. С севера шёл генерал Левенгаупт с подкреплением в 16 тыс. солдат и, что ещё важнее, с провиантом, который везли на 7 тыс. телег. На юге появился тайный союзник — гетман Мазепа, обещавший королю богатый продовольствием край. Каждая надежда таила подвох. Про Левенгаупта было известно только то, что он в пути. Русская кавалерия обеспечила максимально плотный «туман войны»: ни один связной офицер короля так и не достиг Левенгаупта. Что же касается Мазепы, тот был готов изменить не раньше, чем армия Карла XII приблизится к территории Гетманщины. Это было серьёзное отклонение с прямого пути.
В начале сентября король дошёл до селения Стариши в нынешней Смоленской области. Предстояло выбрать одно плохое решение из трёх: идти на Москву по «отслеженной» пустыне, ждать среди этой пустыни неизвестно где находящегося Левенгаупта или направиться к Мазепе. Карл XII предпочёл третий вариант.
В феврале 1709 года Карлу XII пришлось смирить гордыню и отправить Петру I при помощи парламентёров невероятную просьбу: «Мои войска не могут обеспечить себя провиантом, многие солдаты больны, а поляки просят за поставки непомерно дорого. А потому я был бы благодарен, если бы русские нашли возможность продать шведским фуражирам зерно, вино и лекарства, а также сколько возможно пороха и свинца, но по разумной, умеренной цене».
Пётр I, как ни удивительно, решил поступить благородно. Но в разумных пределах. То есть пороха и свинца он, конечно, шведам не дал, а вот всё остальное предоставил. По велению царя в шведский лагерь отправили три обоза зерна, обоз вина и «три колымаги разного аптекарства… во имя людского и болящим соболезнования и Господней милостыни». Причём Пётр I отказался принимать деньги у шведских представителей.
Левенгаупт был разгромлен в битве при Лесной в конце сентября, потерял половину войска и обоз. Не лучше вышло и с Мазепой. Старый гетман прискакал к Карлу в конце октября, с отрядом в 2−3 тыс. казаков. К тому времени шедшая на юг королевская армия не смогла или не стала тратить время на взятие укреплённых городов — Стародуба и Мглина. Мазепа посоветовал взять Новгород-Северский, но и этот город оказался укреплён, к тому же выяснилось, что русские движутся к гетманской столице — Батурину. Карл с Мазепой поспешили туда и явились на дымящиеся развалины…
Если оставить в стороне гуманитарную сторону— массовое истребление пленного гарнизона и мирных жителей, то взятие Батурина князем Меншиковым было одной из самых эффективных операций Северной войны. В страшной игре, которую Пётр I вёл с Карлом XII, осенью 1708 года догонялки сменились убийственными ударами с наскока. Сначала царь броском разгромил Левенгаупта, потом Меншиков таким же броском захватил Батурин и уничтожил всё, что могло пригодиться шведам.
Наступила зима, но шведы не знали, где встанут на зимние квартиры. Король не получил ни припасов от Левенгаупта, ни плодородного и дружественного края от Мазепы. Его армия то натыкалась на неприступные стены, то приходила на пепелище. Если же крепость удавалось захватить — например, Веприк, то это укреплённое село не стоило потерь. Для всех, кроме короля, вопрос «Каким путём идти на Москву?» понемногу вытеснялся вопросом «Как выжить?».
От Батурина к Полтаве
Если отступление русской армии в 1812 году оказалось импровизацией, то стратегия в 1708—1709 годах— выверенным планом. «Искание генерального боя зело суть опасно, ибо в один час может всё дело опровержено быть», — заявил Пётр за 6 лет до вторжения Карла. И делал всё, чтобы генеральный бой не состоялся, пока не будет достигнуто превосходство над переутомлённым и лишённым боеприпасов противником.
Зима и ранняя весна прошли в небольших схватках отдельных конных отрядов — шведская армия петляла к юго-востоку, русская кружилась рядом, разоряя местность. Итоги отдельных боёв можно трактовать в ту или иную пользу. Общий итог: шведы, в отличие от русских, несли невосполнимые потери.
В апреле шведы дошли до очередного города-надежды — Полтавы. Началась осада, прерываемая кровопролитными и безрезультатными штурмами.
Весной 1709 года шведы оказались в той же ситуации, что и русские осенью 1700 года. Армия осаждает крепость, не может взять и знает, что на выручку ей скоро придёт сильный противник. Только в случае с Нарвой для русских на другом берегу была родная земля, и любое поражение, кроме варианта с гибелью-пленом царя, позволяло воссоздать армию. Шведы осадили город за 1 тыс. миль от родной страны, и королевская армия в случае неудачи восстановлению не подлежала.
Пётр I, которого авторы лубков сравнивали с котом, продолжал свои беспощадные кошки-мышки. Карл тратил остатки пороха в обстрелах и минных галереях, к царю подходили новые полки. Ими командовали офицеры, ветераны удачных и неудачных битв. За 8 лет командиры-немцы научились говорить по-русски, русские командиры научились европейскому регламенту от немцев. Это была европейская армия, накормленная, обученная, вооружённая.
Петровские полки под Полтавой не уступали по качеству шведским, но осторожному до боязливости царю хотелось достичь двойного, если не тройного превосходства. Он строил укрепления, даже когда были созданы все возможности для атаки. В день Полтавской баталии Пётр I не решился вывести войска в поле для генеральной битвы, пока враг не ушибётся о редуты и не понесёт дополнительные потери.
Но настал час, когда русские войска вышли и выстроились. 27 июня шведской армии противостоял равный противник, но при этом вдвое больший по живой силе и десятикратно превосходящий по артиллерии. Это был триумф беспощадного администрирования, триумф мобилизации и сосредоточения ресурсов. И личный стратегический триумф Петра над превосходным, отважным тактиком, но никудышным стратегом Карлом…
Впрочем, Северная война в Западной Европе оказалась в тени совершенно другого противостояния. Борьба двух ведущих династий, Габсбургов и Бурбонов, за контроль над испанским троном привела к затяжному конфликту. Война за испанское наследство продолжалась 13 лет (с 1701-го по 1713 год), и в неё оказались вовлечены более двух десятков государств.