К лету 1302 года фламандцы, восставшие против ушлых бюрократов короля Франции Филиппа Красивого, добились немалых успехов. В частности, они отбили свой город Куртре и осадили местную цитадель, в которой скрылся немногочисленный французский гарнизон. Филипп выслал на помощь осаждённым авангард своей армии. И вот 11 июля уверенные в себе французы, ведомые графом Робером II д’Артуа — неистовым кузеном короля, поддержанные владетелями Брабанта и Геннегау, ждали сигнала, чтобы смять, опрокинуть и уничтожить сборище неразумных фламандцев. Числом стороны были примерно равны: по восемь — десять тысяч человек каждая, но вряд ли толпа кое-как вооружённых ополченцев с немногими благородными сеньорами во главе что-либо стоит против массы закованных в железо рыцарей и хорошо обученных пехотинцев. Однако многое должно было насторожить французских военачальников.
Прежде всего, местность. Фламандцы расположились в треугольнике между замком, рекой Лис и болотистым ручьём в форме полумесяца. Другим поводом для опасений должно было стать оружие фламандских горожан. Помимо длинных копий они были вооружены годендагами — массивными палицами со стальным шипом на конце. Кто-то умный советовал Роберу не лезть напролом, а выманить фламандцев в чисто поле, но не такова была семья Артуа, чтобы действовать со всей осторожностью. Вспомним, что дед нашего полководца, Робер I, во время Седьмого крестового похода, вопреки советам тамплиеров и приказу коронованного брата, Людовика Святого, ворвался в Мансуру и был уничтожен мамлюками со всем его войском. А воспетый Морисом Дрюоном внук, Робер III, в своём неугомонном желании добыть вожделенное графство Артуа развяжет войну, оказавшуюся Столетней. Гены — великая сила!
И Робер наступает. Лучники и арбалетчики постреляли для порядка, пехотинцы перешли ручей и стали теснить фламандцев. Увидев, что победа близка, но слава и честь могут достаться безвестным латникам, граф Артуа трубит пехоте отбой, а первому корпусу рыцарей — атаку. Страшная конная масса несётся на ополченцев, слегка притормозив на болотистом грунте. Но этого «слегка» хватило для того, чтобы фламандцы успели упереть свои пики в землю и встретить атаку. Их знатные вожди спешились и встали в строй плечом к плечу с ткачами и ремесленниками.
Французские рыцари натыкались на пики, вылетали из седла, а ничего не знавшие о благородных обычаях войны ополченцы добивали их годендагами. Французы отступали, и тут кони начали вязнуть в трясине. Осаждённые в замке затеяли вылазку, но арьергард фламандцев её отбил. Брабантские рыцари, союзники французов, решили обмануть противника криками: «Свои, свои! Вперёд, лев Фландрии!» — язык-то совсем похожий. Но уловка не удалась, а чтобы устранить все неясности, вождь фламандцев Ги де Намюр отдал знаменитый приказ: «Бей всех, у кого шпоры!» Шпоры — гордость рыцаря. Он получал их при посвящении, когда его опоясывали мечом, ритуально били по щеке (последнее унижение, которое он снесёт), обнимали и ставили высоко над простыми людьми.
Юноша мог по крови быть наследником барона или графа, но стать рыцарем — это личное, важное, главное. Вручение шпор — знак того, что он теперь не просто воин на коне, но единое с ним целое — благородный кентавр. Битву при Куртре французские кентавры проиграли. «Казалось, что в одно мгновение исчез весь цвет французского рыцарства», — пишет хронист. Король Филипп успеет отомстить фламандцам, побьёт их в нескольких сражениях, но пойдёт на уступки, и Фландрия получит определённые вольности. Ещё восемь десятков лет золочёные шпоры провисят в церкви Богоматери, пока другой французский король не отберёт их и не сожжёт храм. Но усилия стереть из памяти «битву шпор» оказались тщетными: пройдя через много веков самоутверждения, фламандская община современной Бельгии сделала 11 июля своим праздником, может быть, в пику, а может, и в «годендаг» своим франкоязычным соотечественникам.