А. Кузнецов: Свою политическую карьеру Гай Лициний Веррес начинал как марианец, сторонник партии популяров. Однако, будучи младшим офицером в одном из легионов Мария, он довольно быстро понял, что выигрывает Сулла, и переметнулся на его сторону. Дальше Веррес сделал ставку на достаточно темную лошадку — Гнея Корнелия Долабеллу, проконсула Киликии. И, судя по всему, именно там он прошел школу, отчасти занимаясь самообучением того, что может творить наглый наместник в провинции, если он имеет связи и деньги.
Собственно, с этим багажом в 74 году до нашей эры Веррес получил в управление провинцию Сицилия, крупнейшего поставщика хлеба для Рима.
Да, возвращаясь к «учителям» Верреса и начиная наш сегодняшний процесс, стоит отметить, что в свое время Долабелла попадал под сенатское расследование, но был оправдан. И этот урок Веррес тоже, видимо, извлек, поскольку, будучи еще пропретором Сицилии, он как-то обронил фразу (Цицерон потом ее раскопал и принес в суд), что, имея три года наместничества, он собирается распорядиться доходами провинции следующим образом: доходы от первого года — положить в свой карман, от второго — в карман своих друзей и покровителей, а доходы от третьего года, самые жирные, — судьям.
С. Бунтман: Хорошая формула. Совершенно бессмертная.
А. Кузнецов: Как и воровство, подкуп судей, блат и связи.
Итак, к делу. Почему сицилийцы с просьбой представлять их интересы в суде обратились именно к Цицерону? Дело в том, что за два года до того, как Веррес окапался на Сицилии, Цицерон год прослужил там квестором. Это была низшая публичная должность, которая потом давала право постепенно восходить к самым верхам. Чем занимались чиновники-квесторы? В основном хозяйственными вопросами. В частности, важнейшей функцией квесторов на Сицилии было обеспечивать бесперебойные поставки хлеба в Рим. И Цицерон зарекомендовал себя дельным, честным человеком.
Веррес же наоборот. В 71 году, когда закончилось его наместничество, многие обиженные им люди обратились в римский сенат с иском против него на совершенно фантастическую сумму — 100 миллионов сестерциев.
С. Бунтман: Ого!
А. Кузнецов: Это порядка 100 тысяч килограммов серебра.
Поскольку обвинитель не назначался государством, а выдвигался (достаточно часто это приводило к конкуренции), сицилийцы обратились за помощью к Цицерону.
Чувствуя, что над ним нависает дамоклов меч, Веррес, в свою очередь, призвал к себе в защитники Квинта Гортензия Гортала, признанного судебного оратора, человека, неоднократно добивавшегося побед в самых сложных делах. И что предпринял Гортал? Он выдвинул человека, некоего Квинта Цецилия Нигера, бывшего квестора Верреса, который, как и Цицерон, заявил, что готов представлять интересы сицилийцев в суде, то есть быть обвинителем.
Начался процесс выбора обвинителя (дивинация): каждый претендент перед судом должен был произнести речь и привести основания, в силу которых обвинение следовало поручить именно ему.
Естественно, Нигер не говорил, что он — сторонник Верреса. Наоборот, бывший квестор упирал на то, что когда-то он служил у Верреса, хорошо знаком с его махинациями и теперь готов их доказать.
Цицерон же отстаивал три тезиса. Во-первых, Цецилий служил при Верресе квестором, то есть был соучастником его преступлений. Во-вторых, он, Цицерон, куда более искусный оратор, чем Нигер. Ну и, в-третьих, его конкурент — сообщник Верреса, пытающийся ввести всех в заблуждение.
Стоит отметить, что суд прислушался к аргументам Цицерона и предоставил ему право быть обвинителем.
В соответствии с установленным в то время порядком, после своего назначения обвинитель должен был указать суду срок, необходимый ему для проведения следствия. Цицерон потребовал для себя 110 дней. За это время ему предстояло отправиться на Сицилию, объехать практически весь остров, встретиться с огромным количеством людей, записать, завизировать показания, а кого-то даже уговорить приехать и выступить в суде очно.
Квит Гортензий Гортал тем временем тоже не дремал. Потерпев поражение, он задумал применить новую процессуальную уловку — отложить суд до следующего юридического года. Дело в том, что на 69 год уже были выбраны высшие должностные лица Римской республики, среди которых было немало товарищей и покровителей Верреса. Более того, на должность претора (должностного лица, осуществлявшего судебные функции) был назначен Марк Цецилий Метелл, его добрый приятель. То есть стоило затянуть процесс до будущего года — и дело в шляпе.
И Квинт Гортензий сделал очень хитрый ход: в суд явился некий человек (имя его историкам так и не удалось установить) и заявил: «Я хочу быть общественным обвинителем против бывшего наместника провинции Вифиния, который обвиняется в злоупотреблениях, взятках и прочих нехороших делах. На следствие мне нужно 108 дней».
То есть суд над губернатором Вифинии должен был начаться раньше. А комиссия-то одна и та же… Да и Цицерон уже запросил 110 дней… К тому же с 16 августа начинался период всяких игр, праздников богов и так далее, во время которых все суды прекращались.
Итак, благодаря действиям сторонников Верреса Цицерон оказался в довольно сложном положении: для опроса всех свидетелей и предъявления суду всех доказательств у него было всего лишь 10 дней. Для подобного процесса это, конечно, мизерный срок.
И тогда он пошел ва-банк: отказался произносить одну большую обвинительную речь и вместо нее произнес несколько коротких. Всего у Цицерона было заготовлено пять речей. После второй Веррес добровольно удалился в отставку и согласился с присужденным ему штрафом в 40 миллионов сестерций.
С. Бунтман: Что же он такого сказал?
А. Кузнецов: Слово Марку Туллию Цицерону: «Когда он был претором, сицилийцы не ведали ни своих законов, ни приказаний сената, ни общечеловеческих прав; каждый имел только то, что ускользало от взоров этого алчного и сластолюбивого человека по его рассеянности, или оставалось нетронутым, благодаря его пресыщению. В продолжение трех лет все дела решались по его желанию; все, чем кто ни владел, — перешло ли оно к нему от отца или деда, — все он мог взять себе в силу своей судебной власти. Огромные деньги были взысканы с крестьян на основании небывалых, несправедливых распоряжений; наши верные союзники считались в числе врагов; римские граждане были пытаемы и убиваемы как рабы; важные преступники с помощью подкупа освобождались от суда; вполне честные, безукоризненной нравственности люди заочно, без допроса, были осуждаемы и лишаемы гражданских прав; гавани, представлявшие из себя неприступную крепость, и огромные, прекрасно защищенные города, сделались доступны нападению пиратов и разбойников; сицилийские матросы и солдаты, наши союзники и друзья, гибли с голоду; прекрасный, всем снабженный флот был, к великому стыду римского народа, потерян и уничтожен».
Несколько слов о механизме некоторых махинаций Верреса. Флот. Почему в своей речи Цицерон все время напирает на него? Потому что это очень важно. Это удар по Риму. Например, каким образом составлялась сицилийская флотилия римского флота? Город имел определенную обязанность, своего рода налог: он оснащал корабль, строил его, ремонтировал, платил деньги экипажу, и корабль находился на римской службе. Сицилийская флотилия, к слову, в основном занималась борьбой с пиратством. И что придумал Веррес? За взятку, полученную с города, он отменил обязанность этого города выставлять корабль. Потом огляделся и не стал вычеркивать команду этого корабля из списков на получение жалования, которое, естественно, отправил в свой карман.
С. Бунтман: Чудненько.
А. Кузнецов: То есть заработал дважды. Другой пример: на время преторства Верреса пришлась так называемая Третья война с рабами. Чувствуя всю напряженность обстановки, что сделал Веррес? Он схватил рабов некоего человека, причем самых дорогих… Впрочем, слово товарищу обвинителю: «В Триокальском округе, который беглые рабы уже занимали ранее, на челядь одного сицилийца, некоего Леонида, пало подозрение в заговоре. Об этом сообщили Верресу; немедленно, как и надлежало, по его приказу людей, которые были названы, схватили и доставили в Лилибей. Хозяин их был вызван в суд. Суд состоялся, был вынесен обвинительный приговор. Что же дальше? Что вы думаете? Вы, пожалуй, ждете рассказа о каком-нибудь воровстве или хищении? Нечего вам постоянно подозревать одно и то же! Когда грозит война, какое уж тут воровство! Даже если в этом деле представился удобный случай нажиться, то он был упущен. Веррес мог сорвать с Леонида денежки тогда, когда вызывал его в суд. Тогда он мог сторговаться с ним — дело не новое для Верреса — о прекращении следствия; затем — об оправдании; но после обвинительного приговора рабам, какая же еще возможна нажива? Их надо вести на казнь. Ведь свидетелями были и члены совета судей, и официальные записи, и блистательная городская община Лилибей, и пользующийся глубоким уважением многочисленный конвент римских граждан. Делать было нечего, их пришлось вывести. И вот, их вывели и привязали к столбам. Вы все еще, мне кажется, ждете какой-то развязки, судьи, так как Веррес никогда ничего не делает без какого-либо барыша и поживы. Что мог он сделать при подобных обстоятельствах? Вообразите себе, какое вам угодно, бесчестное деяние — и я все-таки поражу всех вас неожиданностью. Людей, признанных виновными в преступлении и притом в заговоре, обреченных на казнь, привязанных к столбам, неожиданно, на глазах у многих тысяч зрителей, отвязали и возвратили их хозяину из Триокалы».
Зачем все это? Чтобы набить цену. На стадии следствия хозяин предложил Верресу одну взятку. Он отказался. На стадии суда — взятку повыше. Опять отказ.
С. Бунтман: И в последний момент…
А. Кузнецов: Совершенно верно. Ну и, наконец, Веррес грабил храмы.
«Теперь я умоляю и призываю тебя, Юпитер Всеблагой Величайший! Принесенный тебе царский дар, достойный твоего великолепного храма, достойный Капитолия — этого оплота всех народов, достойный подарок царя, изготовленный для тебя царями, тебе предназначенный и обещанный, Веррес, совершив нечестивое святотатство, вырвал из рук царя; твою священнейшую и великолепнейшую статую он похитил из Сиракуз; умоляю и призываю тебя, царица Юнона, чьи два священнейших и древнейших храма, находящихся на двух островах наших союзников — на Мелите и на Самосе, тот же Веррес лишил всех даров и украшений; и тебя, Минерва, которую он ограбил также в двух прославленных и глубоко почитаемых храмах: в Афинах, где он похитил огромное количество золота, и в Сиракузах, где он не оставил в целости ничего, кроме кровли и стен; и вас, Латона, Аполлон и Диана, вас, чье святилище на Делосе, нет, даже не святилище, а, как гласит предание, древнюю обитель и божественное жилище этот разбойник ограбил, ворвавшись в него ночью; также и тебя, Аполлон, чье изображение он похитил на Хиосе, и снова и снова, Диана, тебя, ограбленную им в Перге…».
С. Бунтман: Что в итоге?
А. Кузнецов: Веррес бежал. Он отправился в добровольное изгнание в Массилию и прожил там больше двадцати лет. Вообще, Гай Лициний Веррес прожил довольно долгую жизнь. Когда его казнили — он попал в проскрипционные списки «врагов народа» — ему было прилично за семьдесят.
История, к сожалению, не всегда справедлива. В те же самые проскрипционные списки в том же 43 году попал и его блестящий обвинитель Марк Туллий Цицерон, который также был казнен.