«У меня отложился в памяти разговор Леонида Ильича с супругой где-то в 1977−78 году. И бабушка говорила, и позже в прессе появилось, что он хотел в отставку, на пенсию… не отпустили. Сказали: Леонид Ильич, ну как страна без вас, вы солнце наше святое, золотое. Уговорили остаться».
«Дома главой семьи была бабушка. Она вела всё хозяйство, солила, смотрела какие костюмы надевать, какие галстуки выбирать, какую рубашку постирать, что надо приготовить, где помыть, почистить и всё такое. Леонид Ильич домой приезжал, брал бразды правления в свои руки и руководил».
«К сожалению, его работа и должность не позволяла до конца быть дедушкой, работа оттаскивала его от семьи. Да, он приезжал домой, разговаривал, шутил. Но всё равно он находился как бы на работе, потому что в каждой комнате стояла спецсвязь, к нему кто-то приезжал, они поднимались в кабинет, работали. На юг ездили, в Ялту — то же самое: звонки, чемоданы с бумагами, люди приезжают. Это уже нерабочая обстановка, но всё равно это работа».
«Он был совершенно нормальным человеком. Он радовался абсолютно всем подаркам. Отец однажды подарил ему перстень, золотой с монограммой. Он поносил его дня два, потом куда-то дел. Ну что дарить человеку, у которого всё есть? Он был полностью на гособеспечении, никогда в семье и в быту он не был каким-то снобом. Он носил часы «Слава», курил сигареты «Новость», золотых портсигаров или зажигалок не держал. Всё это было, дарилось «дорогому, любимому», но всё это складывалось в шкаф. К вещам он всегда спокойно относился».
***
«С войны дед приехал с какой-то молодой женщиной, собирался уйти из семьи. Сообщил о своём решении бабушке. Та поставила условие: он сам должен рассказать об этом детям. Но стоило ему войти в дом, как мой отец — тогда ещё совсем мальчишка — бросился ему на шею, дед подхватил сына на руки, расцеловал. И не смог уйти. Когда я сегодня слышу рассуждения о том, что-де любовь не вечна, я вспоминаю деда и бабушку и думаю: пусть так, но можно же, несмотря ни на что, сохранить добрые, тёплые отношения, уберечь дом и семью, как сумели они».
«Мои детские воспоминания о деде связаны с Новым годом. В комнате пахнет хвоей — у нас дома всегда украшали настоящую ёлку со спиленной верхушкой: гирлянды, лампочки, ёлочные игрушки. На полу среди ваты игрушечный дедушка Мороз и подарки. Но брать их нельзя. Праздник начинался, когда дед возвращался с работы. Он сам включал ёлку — и мы, дети, разворачивали подарки. На праздники вручал книги, сладости, теннисные ракетки. А что ещё нужно было советскому школьнику? Ну самый дорогой подарок — велосипед. Если честно, то как дедушка он был на четвёрку… с минусом. Он больше был в политике, в работе, которая не прекращалась. Надо было думать о половине мира, которым мы владели. А когда выросли — мог по случаю какой-нибудь круглой даты, на совершеннолетие или свадьбу подарить что-нибудь из бытовой техники, магнитофон или телевизор. Речи о машине или тем более даче и не шло! Дедушка и бабушка не гонялись за роскошью. И нас не приучали. На столе не водилось ни хрусталя, ни дорогих сервизов — например, сметану к борщу всегда ели прямо из банки. Наверное, потому что сами были из народа».
«Дед с бабушкой познакомились в 1925 году в Курске, он учился на третьем курсе в землеустроительном, а бабушка — на первом в медицинском. Бабушка вспоминала, как учила деда танцевать вальс, польку. И говорила, что жених он был видный, серьёзный, ухаживал за ней почти три года. А когда получил назначение — сделал предложение. Бабушка не любила бывать на публике, она больше домохозяйничала. Готовила любимые дедом борщи — украинский, горячий и холодный, жаркое, котлеты, вареники с картошкой и с квашеной капустой, с жареным луком, пироги с горохом. По характеру дед был вспыльчив, но я не слышал от него нецензурной брани, мог выпить три-четыре рюмки, пьяным деда я никогда не видел, был заядлым курильщиком. Играл в домино, в шахматы, а вот карты на дух не переносил. Любил военные фильмы и, когда нам удавалось вместе смотреть кино, рассказывал, что показано точно, а что — нет».
***
«Обычно в начале девятого Леонид Ильич спускался завтракать — в костюме уже или потом переодевался — и где-то в полдевятого уезжал, чтобы к девяти быть на работе. На обед он практически не приезжал, а возвращался домой вечером, часов в шесть-семь. Но дома — это тоже условно: он поднимался наверх, там в кабинете какое-то время проводил. Его сопровождал адьютант с чемоданом, с документами. Потом он вечером спускался поужинать, немножко отдохнуть и посмотреть телевизор. «Время» для него — это была обязательная программа. В субботу-воскресенье ему привозили кино. Кинофильмы он смотрел только военные, иногда комедии, иногда — детективы. И хроника дня, новости, которые были, — документалистика такая…».
«Прежде всего, это был бесконечно добрый человек. И весёлый. Он и шутил, и смеялся. Я не застал, но мать рассказывала: когда он ещё не был генеральным секретарём, то и песни под баян пел, и на природу они выезжали. Глупости, что он был необразованным. Очень любил читать. Под конец, к старости, читал уже в основном журналы: «Вокруг света», «Охота и природа» — такие, можно сказать, тематические. Но много помнил стихов Мережковского, что, в общем-то, достаточно странно звучит, но показательно для него. Есенина почти всего знал наизусть…».