«Заметки экономиста» Бухарина

Заметки экономиста

К началу нового хозяйственного года

30 сентября 1928 г.

Наступает новый хозяйственный год. И совершенно естественно, что у всякого мыслящего рабочего, а тем более рабочего-коммуниста, появляется потребность подвести известные итоги, наметить известные перспективы, увидеть всю картину нашего хозяйственного развития в целом. Посмотрите на письма рабочих, на записки, подаваемые во время многоразличных собраний, послушайте выступления рядовых пролетариев. Какой огромный культурно-политический рост! Какой уровень вопросов и проблем, копошащихся в головах массы! Какая жгучая потребность доискаться до «корня вещей»! Какая неудовлетворенность ходячей и стертой монетой штампованных и пустоватых фраз, элементарных, как бревно, и похожих одна на другую, как две горошины. Надо сознаться, что здесь, в этих «ножницах» между запросами массы и той «духовной пищей», которая ей подается (подается часто холодной или неряшливо едва-едва разогретой), есть большая доля вины с нашей стороны вообще, со стороны нашей печати — в особенности. Разве те вопросы, жгучие и «больные», которые сверлят мозги многим и многим, находят у нас достаточно живой отклик? Разве разного рода сомнения получают достаточное разъяснение с нашей стороны? Разве у нас достаточно удовлетворительно поставлено дело серьезной информации о нашем хозяйстве? Разве мы в достаточной степени ставим перед массой, и рабочей массой в первую очередь, сложнейшие проблемы нашего хозяйствования? Нет, и тысячу раз нет: здесь у нас громадный пробел, который нужно заполнить, чтобы иметь право говорить о серьезных усилиях по вовлечению масс в активное социалистическое строительство.

Но дело, разумеется, не только в пропаганде. Стремясь извлечь уроки из нашего собственного прошлого и непрерывно критикуя самих себя, мы должны прийти также к следующему выводу: мы и сами недостаточно осознали еще всю новизну условий реконструктивного периода. Именно поэтому мы так «запаздывали»: проблему своих спецов поставили лишь после шахтинского дела, проблему совхозов и колхозов сдвинули практически с места после хлебозаготовительного кризиса и связанных с ним потрясений и т. д., — словом, действовали в значительной мере согласно истинно русской поговорке: «Гром не грянет — мужик не перекрестится».

Когда мы в свое время переходили от военного коммунизма к новой экономической политике, мы самым смелым, самым решительным образом стали перестраивать все наши ряды. Эта огромная перегруппировка сил, наряду с бешеной пропагандой таких лозунгов, как «учись торговать» и т. д., была предпосылкой наших хозяйственных успехов.

Переход к реконструктивному периоду, разумеется, не выражает принципиального сдвига хозяйственной политики, что, несомненно, было в 1921 году. Однако он имеет огромнейшее значение, так сказать, в другом измерении. Ибо существует величайшая разница между, скажем, простой починкой моста и его постройкой: последнее требует знания и высшей математики, и сопротивления материалов, и тысячи других премудростей. То же и в масштабе всего хозяйства. Реконструктивный период поставил ряд сложнейших технических задач (проектирование новых заводов, новая техника, новые отрасли промышленности), ряд сложнейших организационно-экономических задач (новая система организации труда на предприятиях, вопросы Standart’a индустрии, районирования, формы всего хозяйственного аппарата и пр.), ряд величайшей трудности задач общего хозяйственного руководства (сочетание в новых условиях основных элементов хозяйства, вопросы социалистического накопления, вопросы экономики в связи с вопросами классовой борьбы, опять-таки в новых условиях этой борьбы, и т. д.), наконец, ряд проблем, касающихся людского аппарата (вовлечение масс в процесс рационализации — с одной стороны, проблема квалифицированных кадров — с другой). Крупные технические завоевания капиталистического мира (особенно в Германии и Соединенных Штатах) и рост мирового производства крайне заостряют постановку наших внутренних проблем. Между тем мы не произвели необходимой перегруппировки наших сил или, вернее, производили ее не в той мере, не в том темпе и не с той энергией, как это требовалось объективным ходом вещей.

I

Истекший год подводит итог целому трехлетию реконструктивного развития нашей экономики. Страна сделала громадный прыжок вперед. Прямо смешно бывает читать преученые рассуждения наших беглых Бруцкусов и Загорских и различных «светил» иностранной науки, которые, подцепив парочку газетных сенсаций из области «сведений» made in Riga и напялив на себя важнецкие колпаки, с превеликим усердием тщатся доказать «крах советского хозяйства», «крах коммунизма», «крах большевизма» и прочие «крахи» на тему: что думают Чемберлены, когда им не спится. Между тем всякому непредубежденному наблюдателю, у которого сохранилась хотя бы минимальная способность объективного суждения, ясно, что, как ни верти и как ни вертись, хозяйство СССР по большинству главнейших направлений бешено мчится вперед и что самые зигзаги этого бега и как будто внезапные своеобразные «кризисы» этого хозяйства являются всем, чем угодно, но только не предвестниками любезного белым сердцам «краха большевистской системы».

За последние годы в ряде производственных отраслей, в первую очередь промышленных, мы уже подошли к серьезным техническим сдвигам: наша нефтяная промышленность, черное гнездо которой прочно слажено в Бакинском районе, пережила настоящую техническую революцию и почти переоборудована на американский лад; наше машиностроение, основной рычаг дальнейшего переворота и индустриальной переделки страны, двинулось большими шагами вперед; его особый отряд, сельскохозяйственное машиностроение, втрое превысил цифры довоенного уровня; выросла целая новая ветвь промышленности — электротехническая промышленность; заложен фундамент нашей химической промышленности, и впервые на нашей территории мы приступаем к добыче азота из воздуха; электрификация, постройка электростанций, неуклонно завоевывают все новые и новые позиции; хозяйственно-техническая революция выбрасывает свои щупальцы и в деревню: мощно поддерживая и развивая кооперативные объединения крестьян, она уже выслала около 30000 тракторов в поля и степи нашей страны, и тракторные колонны, как боевые дружины технического переворота, появляются уже нередко гостями на самых отсталых, поистине варварских участках нашего Союза — впервые ножи тракторных плугов поднимают целину сальских, украинских, заволжских, казахских степей, и вольный ковыль в последний раз поет свою предсмертную песнь.

Посмотрите на сухие цифры, которые своим строгим языком рассказывают нам о продолжающейся революции в нашем Союзе.

Основной капитал всего государственно-кооперативного сектора народного хозяйства СССР вырос за 3 года (1925/26−1927/28) на 4 млрд руб. по ценам 1925/26 года (+ 14% с лишком).

Основной капитал государственной и кооперативной промышленности за те же годы и в тех же ценах поднялся с 6,3 млрд руб. до 8,8 млрд руб., т. е. на 21/2 млрд. (+ 39−40%), причем темп прироста достиг за последний год огромной цифры в 15%.

Эти данные говорят о реальном накоплении, т. е. о расширенном воспроизводстве. Если же взять всю сумму капитальных вложений, т. е. включать и возмещение сношенных частей «капитала», то мы получим такие цифры.

Весь обобществленный сектор: здесь цифра годовых вложений поднялась с 2 млрд до 3,4 млрд руб. по тем же ценам.

Государственная и кооперативная промышленность: здесь соответствующие цифры будут составлять 890 млн руб. в 1925/26 г. и 1,5−1,6 млрд. в 1927/28 г.

Интересно также отметить систематический рост совершенно нового промышленного строительства. Доля средств, идущих на это строительство, в процентах к общим ассигнованиям на промышленность неуклонно возрастает: 1925/26 г. — 12%, 1926/27 г. — 21, 1927/28 г. — 30%. Чрезвычайно быстро растет удельный вес промышленности во всем народном хозяйстве, удельный вес производства средств производства в промышленном секторе и т. д. Характерно при этом то обстоятельство, что доходы крестьянства, по последним исследованиям, почти наполовину состоят из доходов промышленных (промыслы, строительство, доходы от лесоразработок и проч.). Все это показывает, насколько быстро идет процесс индустриализации страны, насколько ярко идет в то же время процесс социализации (обобществления) всей ее экономики. Цифры, касающиеся вытеснения частника, общеизвестны. Растет товарооборот страны, в частности оборот между городом и деревней. Растет грузооборот. Растет бюджет. Из года в год увеличивается численность рабочего класса. Растет материальный и культурный уровень его жизни. И т. д.

II

Реконструктивный период требует от хозяйственного руководства самого тщательного продумывания проблем текущей политики. Здесь прежде всего вновь ставится все тот же «проклятый» вопрос о соотношении города и деревни, и вновь разогреваются старые «рецепты», долженствующие якобы спасти нас от всяких зол и напастей: троцкистские чревовещатели, эти садовники, дергающие растение за верхушку, чтобы оно «скорее росло», и мелкобуржуазные рыцари крепкого хозяина, которые скорбят и хнычут по поводу «форсированного наступления на кулачество», — все они загомозились на фоне затруднений в связи с хлебозаготовками, ожили, возобновили продукцию своих панацей, выступили — в который раз! — со своими пожеланиями, требованиями, предостережениями, угрозами. Рассмотрим и мы эту «проблему проблем», еще раз критически проверив свою линию.

Мы провели историческую борозду между капиталистическим миром и миром пролетарской диктатуры, но нам полезно использовать исторический опыт капитализма. Нам полезно использовать этот опыт с точки зрения интересующей нас проблемы, тем более что все мы помним положение Маркса: различные типы соотношений города и деревни отмечают целые исторические эпохи.

В пределах и рамках капитализма нетрудно различить три основных типа отношений. Первый тип — наиболее отсталое полукрепостническое сельское хозяйство, крестьянин-паупер, голодная аренда, беспощадная эксплуатация мужика, слабая емкость внутреннего рынка. (Пример: дореволюционная Россия.) Второй тип — гораздо меньшие остатки крепостничества, крепостник-помещик в значительной степени уже капиталист, более зажиточное крестьянство, большая емкость крестьянского рынка и т. д. Третий тип — «американский» — почти полное отсутствие феодальных отношений, «свободная» земля, на начальных ступенях развития отсутствие абсолютной ренты, зажиточный фермер, огромный внутренний рынок для промышленности. И что же? Нетрудно видеть, что мощь и размах индустриального развития, мощь и размах роста производительных сил были максимальны именно в Соединенных Штатах.

Троцкисты, ставя проблему максимальной перекачки (взять все, что «технически досягаемо»; брать больше, чем брал царизм, и т. д.), хотят поместить СССР в этом историческом ряду «за» старой Россией, в то время как его нужно поместить «за» Соединенными Штатами Америки. Ибо если Соединенные Штаты осуществляют наиболее быстрое в пределах капитализма развитие сельского хозяйства и движение производительных сил в целом, то мы — на социалистическом базисе, на основе решительной борьбы со всеми капиталистическими элементами — должны идти еще быстрее, в тесном союзе с решающими массами крестьянства. В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получится при таком сочетании, когда индустрия подымается на быстро растущем сельском хозяйстве. Именно тогда и индустрия дает рекордные цифры своего развития. Но это предполагает возможность быстрого реального накопления в сельском хозяйстве, следовательно, отнюдь не политику троцкизма. Переходный период открывает новую эпоху в соотношении между городом и деревней, эпоху, которая кладет конец систематическому отставанию деревни, «идиотизму деревенской жизни», которая закладывает фундамент курса на уничтожение противоположности между городом и деревней, которая поворачивает самую индустрию «лицом к деревне» и индустриализирует сельское хозяйство, выводя его с исторических задворок на авансцену экономической истории. Троцкисты не понимают, следовательно, того, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства,

С другой стороны, мелкобуржуазные рыцари, «защищающие» сельское хозяйство от всяких долевых отчислений в пользу индустрии, стоят по сути дела на точке зрения увековечения мелкого хозяйства, его убогонькой техники, его «семейной» структуры, его узенького культурного горизонта. Глубоко консервативные по существу, видящие в хуторском хозяйстве альфу и омегу техники агрономии, экономики, — эти идеологи «хозяйчика» отстаивают рутину и индивидуализм в эпоху, которая ставит на своем знамени революционное преобразование и коллективизм, и, по сути дела, расчищают путь махрово-кулацким элементам. Если троцкисты не понимают, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства, то идеологи мелкобуржуазного консерватизма не понимают, что развитие сельского хозяйства зависит от индустрии, т. е. что без трактора, химического удобрения, электрификации сельское хозяйство обречено топтаться на месте. Они не понимают, что именно индустрия есть рычаг радикального переворота в сельском хозяйстве и что без ведущей роли индустрии невозможно уничтожение деревенской узости, отсталости, варварства и нищеты.

Исходя из преодоления обоих этих флангов «общественной мысли», мы должны теперь разрешить конкретный вопрос о соотношении между индустрией и сельским хозяйством у нас в СССР в данный период. Основные факты, которые мозолят всем глаза, таковы: при общем росте оборота между городом и деревней — товарный голод, т. е. и недостаточное (резко недостаточное) покрытие деревенского спроса, следовательно, как будто отставание промышленности от сельского хозяйства; с другой стороны — затруднения с хлебом, недостаточное предложение хлеба по сравнению со спросом на него, т. е. как будто отставание сельского хозяйства; огромный рост промышленной продукции и огромный рост капитального строительства, и в то же время — весьма значительный товарный дефицит. Все эти «парадоксы» нашей хозяйственной жизни должны получить свое разрешение. От этого разрешения зависят и основные директивы нашей политики.

Троцкий в своем заявлении Коминтерну («Июльский пленум и правая опасность») — документе, неслыханно клеветническом и кликушеском, — пытается местами аргументировать, опомнясь на минуту от перманентного визга. Важнейшие места аргументации: 1) «что отсталость сельского хозяйства является причиной всех трудностей, это, разумеется, бесспорно»; 2) «по типу своему нынешнее сельское хозяйство бесконечно отстало, даже по сравнению с нашей очень отсталой промышленностью»; но 3) «несмотря на несравненно более высокий свой, по сравнению с сельским хозяйством, технико-производственный тип, наша промышленность не только не доросла еще до ведущей и преобразующей, т. е. до подлинно социалистической роли по отношению к деревне, но и не удовлетворяет даже и текущих товарно-рыночных потребностей, задерживая тем самым ее развитие»; 4) «поднять сельское хозяйство вверх (точно его можно подымать и вниз! — Н. Б.) можно только через промышленность. Других рычагов нет… Смешивать воедино два вопроса: об общей исторической отсталости деревни от города и об отставании города от рыночных запросов сегодняшней деревни — значит сдавать гегемонию города над деревней».

Из этих рассуждений делаются и выводы: партия с XII съезда (!) вела правую политику; политику недостаточной индустриализации и, следовательно, утери темпа, откуда и вырос кризис хлебозаготовок; партия в феврале признала, утверждает Л. Д. Троцкий, отставание промышленности, но теперь (после июльского пленума и отмены чрезвычайных мер) партия снова взялась за старое и т. д. и т. д. Генеральный вывод: необходимо форсировать индустриализацию сверх того, что делается в настоящее время (о других «выводах» автора здесь говорить не место).

В этих рассуждениях поражает не только то, что они кричаще противоречат «музыке социализма», которую автор перманентной революции слышал в первых контрольных цифрах, появившихся, как это всем известно, гораздо позднее XII съезда. В этих рассуждениях поражает прежде всего полное отсутствие анализа динамики развития. Ни вопрос об основных фондах промышленности по сравнению с основными фондами сельского хозяйства, ни вопрос о величине продукции пром. и сельского-хозяйства, ни вопрос о движении этих соотношений не интересуют автора. Между тем соответствующие факты кое о чем говорят даже для людей, трижды оглушенных буржуазной ложью о СССР.

⟨…⟩

Для всякого коммуниста понятно, что нужно идти вперед так быстро, как это возможно. Понятно, что нам в высокой степени нежелательно снижать уже достигнутый темп, который — это нужно помнить — мы достигли ценою величайшего напряжения бюджета, ценою отсутствия резервных накоплений, ценою сокращения доли потребления и т. д. Мы идем с напряжением огромным. И нужно понять, что если мы должны сохранить (а не раздуть!) этот темп и в то же время: 1) смягчить товарный голод, 2) сдвинуть вперед дело с резервами, 3) обеспечить более бескризисное развитие, то для этого нужно принять ряд самых решительных мер, обеспечивающих большую эффективность строительства, большую производительность всех наших производственных единиц и гораздо большую производительность новых, входящих в процесс производства предприятий, — эффективность и производительность, серьезно превышающие теперешние требования в этой области.

Конкретные обследования РКИ показали, что здесь у нас уйма непроизводительных трат и расходов. Эти faux frais, связанные с рядом организационных вопросов, нужно свести до минимума. Нужно зверски работать над снижением индекса строительных материалов. Нужно зверски уменьшать период производства (то, что строят в Америке два месяца, у нас строят около 2 лет!). Нужно в значительной мере изменить тип строительства (слишком тяжелые здания и т. п.). Нужно гораздо более экономно расходовать материалы (у нас, например, расходуется в 11/2−2 раза больше металла, чем это необходимо). Вся эта рубрика в целом может дать гигантскую экономию, если принять во внимание, что капитальное строительство в промышленности составляет только одну треть совокупного строительства по обобществленному сектору (1,25−1,30 млрд руб. по промышленности без электростроительства из общей суммы в 3,4 млрд руб. за 1927/28 г.).

Высвобождающиеся суммы должны пойти: 1) на смягчение напряженности на рынке, которая бьет и промышленность, и все обобществленное хозяйство, и рабочих, и крестьян (как мы это видели выше из анализа структуры спроса), и нашу денежную систему; 2) на образование резервов; 3) на сохранение реально нами достигнутых темпов.

Одновременно необходимо всемерно подымать производительность наших предприятий, снижать себестоимость продукции (обеспечить действительно массовое производство продукции). Новейшие изобретения, важнейшие технические достижения вообще, серьезная рационализаторская работа, втягивание масс, развитие и применение науки, роль которой должна быть теперь повышена в несколько раз, — все это должно стоять в центре нашего внимания. Нужно покончить с российским провинциализмом: мы должны следить за каждым движением научно-технической мысли Европы и Америки и использовать каждый их действительный шаг вперед; мы должны научно поставить дело нашего статистического учета; мы должны кончать — и возможно скорее — с неразберихой, дерганием и пр. в системе нашего хозуправления. Мы должны научиться культурно управлять в сложных условиях реконструктивного периода.

Эту задачу возможно решить, лишь поняв следующее: мы не перестроили так своих рядов, как того требует реконструктивный период.

У нас должен быть пущен в ход, сделан мобильным максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм. Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали. Мы должны спросить себя: не должны ли мы сделать несколько шагов в сторону ленинского государства-коммуны? Это вовсе не значит «распускать вожжи». Наоборот. Основное руководство, важнейшие вопросы должны гораздо тверже, более жестко (но зато и более продуманно) решаться «в центре». Но в строгих рамках этих решений действуют уже нижестоящие органы, отвечающие за свой круг вопросов, и т. д. Гиперцентрализация в ряде областей приводит нас к тому, что мы сами лишаем себя добавочных сил, средств, ресурсов и возможностей, и мы не в состоянии использовать всю массу этих возможностей, благодаря ряду бюрократических преград: мы действовали бы гораздо более гибко, маневренно, гораздо более успешно, если бы, начиная с отдельного госпредприятия, были бы в состоянии больше применяться к реальным, конкретным условиям и не делать поэтому тысяч маленьких и больших глупостей, которые в сумме «влетают в копеечку».