Советские солдаты сражались за каждую улицу в городе, за каждый дом. Немецкие военачальники не могли поверить, что за несколько часов можно отвоевывать всего 70 метров. В итоге немцы были окружены и взяты в кольцо, их моральных дух был уничтожен, и 2 февраля окруженные капитулировали, в том числе и фельдмаршал Паулюс. За границей победу советских войск в этой переломной битве называли «военным чудом». Но благодаря воспоминаниям участников боев можно увидеть, какими силами это чудо всем далось.
«Звездный налет вражеской авиации. За 2 часа город разбит. Дым, копоть, духота, зарево пожарищ… Горит буквально все, даже кирпич. Самолеты врага отбивали даже выстрелами из винтовок. Ад, кромешный Ад на земле!».
«Год 42-й. Сталинград. Основы разбитых домов видны сквозь дым и зарево пожарищ. У стены кирпичного дома лежит убитая женщина, а по ней ползает ребенок, весь измазанный кровью… Шофер Миша Шевченко подбирает ребенка, но нас обстреляли… Едим на машине с продуктами, малыш плачет. Миша тоже перепачкался кровью… Добрались до своих, до штаба дивизиона, Мишу в медсанбат… Стираю гимнастерку, у меня между пальцами кровь, не могу отстирать, человеческая кровь плохо отмывается…» (Воспоминания Лилии Галимовой, ветерана Великой Отечественной войны)
«Кожа и ногти на его правой руке были полностью оторваны. Глаз был выжжен, а на левом виске была рана от раскаленного куска железа. Правая половина лица у него была покрыта горючей жидкостью и обожжена». (Майор Петр Зайончковский о своем погибшем товарище)
«Дивизия за дивизией катились от излучины Дона через узкую полосу захваченной нами территории к Сталинграду. Двигались бесконечные колонны пехоты, артиллерии на конной и механической тяге, полевые орудия всех калибров, легкие и тяжелые зенитки, броневые машины всех видов, грузовики снабжения и мотоциклы. Все они рвались вперед и обгоняли друг друга, пока дороги не оказывались полностью забиты, в то время как в воздухе было не менее тесно от пикирующих и обычных бомбардировщиков, истребителей, истребителей-бомбардировщиков и транспортных самолетов. Все они направлялись в Сталинград. Это было сосредоточение всего, что у нас было».
«Конец приближался быстро — но это не был такой конец, на который мы все рассчитывали менее двух лет назад.
Сначала казалось невероятным, что немцы позволят заманить себя, как мышь, в такую гигантскую ловушку. Но в Советском Союзе новое слово Сталинградский котел стало скоро знаменитым лозунгом.
Среди нас распространилась идея — и она мгновенно возобладала, — что все это не катастрофа, а блестящий маневр Верховного командования. Говорили о новых танках, о наступлении с севера, о секретном оружии, превращающем все в пыль.
Мы какое-то время верили, но ни один из этих слухов не был правдой, и постепенно начали осознавать весь ужас слова, которого солдат боится больше всего: окружены». (Воспоминания Бенно Цизера, немецкого пехотинца)
«Сижу в окопе еще с одним солдатом. Это 20-летний парень из Австрии, у него дизентерия, и воняет от него невыносимо. Непрерывный обстрел. Мне больно ушам и очень холодно. В 50 метрах от меня Волга. Мы совсем рядом с противником. Я уже совершенно равнодушен ко всему. Я не вижу выхода из этого страшного ада. Раненых не увозят, они лежат по деревням в кольце окружения. Я могу надеяться только на божье чудо. Ничто другое здесь не может помочь. Наша артиллерия совершенно замолчала, вероятно, не хватает боеприпасов. Я голоден, замерз, мои ноги как лед. Мы оба не произносим ни слова — о чем говорить?». (Из дневника убитого немецкого ефрейтора, найденного под Сталинградом)
«Оглушительный грохот: нас забрасывают ручными гранатами. Обороняющиеся сопротивляются всеми средствами. Да, это стойкие парни. Обороняющиеся бьют со всех сторон. Смерть завывает на все лады. Из последних сил добираюсь до воронки в углу цеха. Там кто-то есть. Это наш врач. Он перевязывает раненого.
— Сколько на твоих?
— Семь.
Ушам своим не верю: три часа, а продвинулись всего на семьдесят метров!
В этот самый момент над цехом как раз взвивается красная ракета, за ней — зеленая. Это значит: русские начинают контратаку… Итак, конец! Все оказалось бесполезным. Не понимаю, откуда у русских ещё берутся силы. Просто непостижимо. Бессильная ярость овладевает мной. Первый раз за всю войну стою перед задачей, которую просто невозможно разрешить. Итог уничтожающий. Больше половины солдат убиты или тяжело ранены. Убитых удалось вынести только частично, так как противник продолжал преследование. Теперь цех снова полностью в руках русских». (Из воспоминаний немецкого капитана Гельмута Вельца. 11 ноября 1942 г.)
«Котел» теперь съеживался с каждым днем. Армейское руководство пыталось поддержать наш боевой дух быстрыми повышениями по службе и раздачей медалей. Несмотря на все превосходство противника, армия в эти дни разрушения совершала просто нечеловеческое усилие. Каждый день мы могли слышать, как тот или иной угол котла попадал под тяжелый обстрел русской артиллерии. Это означало, что там вскоре начнется атака и зона окружения еще сократится. Нам стало известно из множества сброшенных на нас листовок, что русские предложили -армии капитулировать. Завися в своих решениях от фон Манштейна и Гитлера, Паулюс ответил отказом — как и ожидалось. Что он чувствовал и что он думал лично, осталось неизвестным. У нас не было ощущения, что нас ведет во всем превосходящий нас командующий армией, хотя каждый чувствовал, что теперь нам необходимо энергичное руководство". (Виганд Вюстер. «В аду Сталинграда»)
«Каждый день проходил по одному расписанию. Начинали немцы. Ровно в 5.00, появлялась «рама» и облетала наши позиции. Потом появлялись «Юнкерсов-87». Бравируя, не боясь, ни наших зениток, ни наших самолетов, поскольку ни тех, ни других за все эти десять дней и ночей не было ни слышно, ни видно, немецкие пилоты позволяли себе гнать свои ревущие и воющие самолеты чуть ли не до самой земля. Мы знали, пикировщики сделают над нами пять заходов, по-немецки точно рассчитав количество боеприпасов, и улетят не прежде, чем совершат на нас еще одну атаку, названную нами самими «психической», то есть пока не сбросят свои продырявленные железные бочки. Наши позиции невозможно было замаскировать на склоне балки, где не было ни единого кустика, не было у нас маскировочных сеток (они не предусмотрены штатным расписанием!) Одновременно с воздушной атакой начиналась наземная атака, то есть немцы пытались отбросить нас на исходный рубеж. Отбивать такие атаки было очень трудно. С удалением своих бомбардировщиков, немцы прекращали атаку и отходили на свои рубежи, ставя сплошную стену огня перед начинавшими контратаку нашими ротами. Наше «Ура» тонула в грохоте разрывов, и залегшая пехота начинала отползать обратно к нашим окопам. После того как атакующие и контратакующие расползались по своим окопам, вступали в дело мы и немецкие минометчики, посылая «подарки» друг другу. И так продолжалось каждый день.
«Мы уже поднялись достаточно высоко, удивившись тому, что нас никто не преследует. Отсюда, хорошо было видно, как немецкие танки давили вместе с оружием наших бойцов, видели мы в танкистов, которые, высунувшись из люков, размахивали руками. И все-таки уже несколько танков горело, а потом, на наших же глазах, загорелись еще два. Но в грохоте разрывающихся бомб, в трескотне пулеметов и автоматов мы не могли различить голоса наших пушек. Потом-то мы узнали, что на тот момент во всей дивизии оказалась одна батарея, которая не растерялась и приняла бой с вражескими танками. То была батарея младшего лейтенанта Николая Савченко. Это о ней много лет спустя будет сказано, что неравный бой этой батареи длился около восьми часов, что в течение дня артиллеристы Николая Савченко подбили и сожгли 12 танков, легковую машину. Это была единственная в дивизии батарея, полностью сохранившая материальную часть. Единственная!». (Михаил Алексеев, политрук минометной роты 106 Стрелкового Полка, 29 Стрелковой дивизии)
«Здесь очень страшно. Бои не прекращаются уже почти двое суток, а если ты случаем задремлешь, то пуля или немец непременно тебя найдут». (Из письма солдата Ивана Лысенкова)
«Война — ад. Сталинград же — ад кромешный. … В Сталинградской битве много солдат пропало без вести. Сквозь гарь и дым не видно было, как заваливало солдат разрушенными домами, как подрывались они на минах, погибали во время бомбежек». (Владимир Керхонаджев, солдат 62-й армии генерала В. И. Чуйкова)
«Противник сумел за сутки продвинуться только на некоторых участках на 50—100 метров, он начал выдыхаться. Чувствовалось, что не только наши войска поредели и обескровились, но и захватчики не могут повторять без конца свои безумные атаки? Они захлебывались в собственной крови. Материальные запасы противника также истощились. Удары авиации противника снизились с трех тысяч до одной тысячи самолето-вылетов в сутки. Все же, несмотря на колоссальные потери, Паулюс не отказывался от мысли взять город полностью. Появлялись свежие пехотные части и танки, которые, невзирая на потери, ломились вперед, к Волге. Казалось, Гитлер готов истребить всю Германию за один этот город». (Воспоминания генерала 62-й армии Василия Чуйков)
«Когда я вошел, он лежал на кровати. Он лежал там в шинели и в фуражке. На щеках у него была двухнедельная щетина, и казалось, он утратил все свое мужество». (Подполковник Л. Винокур об обнаружении Ф. Паулюса)
«Наступили холода, морозы ударили. Из земли уже ничего нельзя было достать, и я стал постоянно ходить на элеватор за горелым зерном. Выпал снег, зима была лютой. Из траншеи мы перебрались к одним добрым людям в подвал. Я старался им всячески угодить, помочь. Немцев уже не боялся. Стал отираться около их походных кухонь, ко мне привыкли, и остатки еды, отходы перепадали мне. А потом немцев наши окружили, кухни опустели, и они сами перешли на «подножный» корм. Познакомился с румынами и вместе с ними стал добывать мясо с павших лошадей. Вскоре и немцы последовали нашему примеру. Вначале они забивали лошадей, а когда их не стало, принялись за мертвечину. От голодной смерти нас спасли дохлые лошади и собаки».
«Освобождение Сталинграда от немцев мы встретили на развалинах Водоотстоя. Сколько было радости при виде наших солдат. Их обнимали и плакали от счастья. Солдаты делили свои скудные пайки с нами, опухшими от голода. Я всю свою жизнь помню и буду помнить солдата, который ещё во время уличных боёв в Тракторозаводском районе выбежал из-за угла дома, я в это время стояла у подъезда горящего нашего комбината с матерью, подошёл к нам, достал откуда-то из-за пазухи голубой кусок сахара-рафинада и сказал: «Съешь, дочка, бог даст, выживешь в этом аду, а мне он уже ни к чему. Но помни, всё равно мы победим этих гадов!». Он повернулся и побежал за дом, к своим. В то время это было дорогое угощение. Мама заплакала, а я долго не могла съесть этот кусок рафинада. Мне очень хотелось, чтобы этот солдат остался жив». (Воспоминания детей Сталинграда)