Статья основана на материале передачи «Братья» радиостанции «Эхо Москвы». Эфир провели Наргиз Асадова и Леонид Мацих. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.
Первый вопрос, который возникает при знакомстве с вышеуказанной темой: как масоны относились к техническому прогрессу, к инновациям всякого рода? Ответ очевиден — позитивно. И это, собственно говоря, отличало вольных каменщиков от огромной массы других граждан. Тут необходим небольшой экскурс. Дело в том, что, как писал еще Чаадаев в «Философических письмах», в России одна из проблем общественного развития — это отношение к прогрессу как к идее. Для большинства западных стран прогресс есть вещь позитивная, то есть общество в целом относится к нему положительно. А в России, полагал Петр Яковлевич и, в общем-то, был прав, прогресс вызывает отрицательные эмоции. То есть люди хотят старой доброй старины, консервации прежних порядков, мечтают вернуться к некому мифическому, всегда «золотому» веку. То есть вектор развития направлен не вперед, а как бы назад. И этим обусловлена, по мнению Чаадаева, некоторая отсталость — и технологическая, и даже, более того, идейная. Некие такие стереотипы, ограничения в мышлении, которые не позволяют людям оценить всей прелести прогресса. Хотя, разумеется, прогресс есть вещь далеко неоднозначная. Это ясно. Есть издержки. Но, в принципе, именно этот вектор, по мнению Чаадаева, Европа избрала, и благодаря этому европейские страны вырвались вперед в цивилизационном соревновании.
Масоны были ферментом этих инноваций и в Западной Европе, и в Европе Восточной. В России им, правда, приходилось гораздо тяжелее. Но, вообще говоря, если где-то в обществе и брались люди, которые жаждали видеть инновации и научные, и технические, и социальные, то это, разумеется, были вольные каменщики.
Одним из таких масонов-новаторов был наш сегодняшний герой — великий русский изобретатель Павел Николаевич Яблочков — гений, человек, которого, как говорил Делакруа, «поцеловал Бог». Разумеется, как это и бывает с людьми одаренными, Яблочков ни в одной системе чувствовать себя вполне комфортно не мог. Это отразилось и на его увлечениях как инженера, и на его общественной жизни, и на жизни личной. Павел Николаевич как-то многое начинал, за очень многое брался, был необыкновенно талантлив, но не все доводил до конца. Он не знал счета деньгам, в коммерции был «абсолютным ребенком», по словам его близких. И, в общем, при всей своей гениальной одаренности Яблочков очень безалаберно распорядился своими дарованиями и возможностями.
К масонам наш герой попал в Париже. Как известно, лабораторная база и оборудование для электротехника (так Яблочков называл себя) за границей были несопоставимо лучше, чем в России. И Павел Николаевич уехал. Произошло это в 1875 году. Он устроился работать во французскую фирму академика Бреге и, в общем, сделал там неплохую карьеру.
Кстати сказать, путь, которым шел наш герой, — изобретательство — был, к сожалению, тупиковым. И лампа накаливания, которую разрабатывали Лодыгин, Эдисон и многие другие, оказалась куда более успешной — в конце концов, она «свечу Яблочкова» вытеснила. Но когда Павел Николаевич открыл свою лампу — вот эти два электрода, которые параллельно друг другу горят, укорачиваясь, а между ними прокладка из каолина — это была полная революция для того времени. И он уехал, гонимый кредиторами, из Москвы и Петербурга в Париж, а вернулся настоящим триумфатором.
В 1876 году «свечу Яблочкова» раскупали в Европе в промышленных масштабах. Немецкие, английские, французские газеты писали: «Вы должны видеть «свечу Яблочкова»!", «Изобретение русского отставного военного инженера Яблочкова — новая эра в технике», «Россия — родина электричества».
Помимо гениальности Яблочков был человеком неуемным. Ему хотелось реализовать не только свои изобретательские идеи, но и идеи общественные. А он, надо сказать, ими бурлил. Павел Николаевич мыслил космическими масштабами: он хотел понять законы мироздания, каким образом космос влияет на Землю, как социальная история человечества коррелируется с физическими законами. Яблочкова интересовали очень большие вопросы. Он много читал, общался с образованнейшими людьми своего времени.
Тогда в Париже уже складывалась такая вот стабильная, что ли, русская диаспора, состоявшая из выдающихся людей. Возглавлял их Максим Максимович Ковалевский, профессор социологии, философ. И вот, общаясь с ними, Яблочков вступил в масонство. Он был посвящен в члены ложи «Труд и верные друзья истины», находившейся под юрисдикцией Великой ложи Франции. Эта ложа была нерегулярной, и это обстоятельство не давало покоя нашему герою. И он решил организовать свою ложу с очень красноречивым названием «Космос».
Ипподром, освещенный «свечами Яблочкова», около 1880 года
Поскольку Яблочков к этому времени стал человеком богатым, он вложил в свою ложу не только жар души, но и значительные средства. По замыслу Павла Николаевича это должно было быть некое сообщество из российских эмигрантов, людей технически одаренных, успешных и неравнодушных. В основном это были преуспевающие инженеры, физики, бизнесмены, говоря по-современному, или «негоцианты», как называл их Яблочков. То есть он хотел из коммерческой и технической элиты создать такие «сливки общества», которые выработали бы идеи, каким образом России от своей десятилетней или даже, как он полагал, вековой отсталости избавиться. Вот этими задачами его ложа и занималась, помимо прочих масонских работ.
И что любопытно, свою ложу Яблочков основал по древнему почитаемому шотландскому обряду. Сам он, кстати, будучи иностранцем, был досточтимым мастером ложи «Труд и верные друзья истины», кавалером французского ордена Почетного легиона. Кроме того, имя Павла Николаевича было у всех на устах, и каждая ложа желала видеть его своим членом.
В ложу «Космос» входили многие выдающиеся люди: Максим Максимович Ковалевский, Евгений Валентинович де Роберти, Нестор Александрович Котляревский. В общем, это действительно был цвет тогдашней русской эмиграции — инженеры, профессора, философы, общественные деятели, аристократы. Кроме того, ложа Яблочкова была направлена не только на привлечение этнически русских членов, в ней состояли и армяне, и грузины, и евреи, чего раньше в масонских ложах не наблюдалось.
В 1878 году Павел Николаевич вернулся в Россию, решив заняться проблемой распространения электрического освещения. К сожалению, на родине ему не все удавалось. На Западе дела шли куда лучше. Яблочков все время закупал реактивы, новое оборудование, что-то постоянно бил в своей лаборатории. Он не щадил ни себя, ни тех вещей, с которыми работал.
Кроме того, наш герой не знал счета деньгам. Например, одной из его ошибок было то, что он в одной немецкой фирме, которая распространяла его лампы, попросил себе не процент с прибыли, а фиксированную зарплату. То есть, выбери он первый вариант, был бы в сотни раз богаче. Но надо было проверять счета, входить в конторские книги — а для Яблочкова это была вещь абсолютно невозможная и чудовищно скучная. И он предпочел положиться на честное слово фирмы, которая выплачивала ему определенную заработную плату. И когда спрос на лампы пошел на убыль (а это неизбежно должно было случиться), благосостояние Павла Николаевича очень пошатнулось. Его настиг кризис, как всякого человека, занимающегося электротехникой и вообще энергетическими вещами.
В Россию он приехал пропагандировать свое изобретение, надеялся на поддержку. И ее ему оказали, правда, моральную. То есть на родине он получил Ломоносовскую премию, звание члена императорского Русского технического общества, признание коллег…
Но вопрос в том, что Яблочков ожидал, что его, всемирно известного изобретателя, будут нести на руках два квартала. А ничего такого не было, никто особо его не ждал. И, в общем, наш герой не видел интереса не столько к своей персоне, сколько к своим изобретениям. Это было для него очень тяжелым ударом. Яблочков искренне любил Россию, немного эстетически, впрочем, как все, что он делал, и этот момент потряс его абсолютно. На смертном одре он произнес такую фразу: «И там нелегко (имеется в виду за границей), и здесь все трудно».
Один из руководителей русского масонства Максим Максимович Ковалевский, 1906 год
Когда Павел Николаевич вернулся в Россию, никаких попыток вступления в существующие ложи он не предпринимал. Почему? Он полагал, что чином всех старше, и его отношения с российскими масонами были довольно тяжелыми и напряженными. Яблочкова не очень-то принимали, а он не больно за всем этим гнался. То есть он считал, что его ложа «Космос» — это есть некая вершина достижения российского масонства, квинтэссенция всего того лучшего, что тогдашняя Россия способна дать. Наш герой полагал, что раз люди, члены его ложи, оказались в эмиграции, то на родине в них не нуждались. Это для него был некий знак элитарности и исключительности. Довольно сомнительный критерий, но он им руководствовался. Яблочков не искал контактов с российским масонством, он полагал, что его ложа «Космос» должна всех в себя вобрать. В этом смысле у него были такие же претензии как, возможно, в конце XVIII века у Елагина. Но это идея в масонстве малоосуществимая.
Что касается личной жизни нашего героя, то он был дважды женат. Первую супругу Павла Николаевича звали Любовь Ильинична Никитина, вторую — Мария Николаевна Альбова. К сожалению, многие дети Яблочкова умерли в совсем юном возрасте. Как-то он даже сказал: «Не живут мои дети».
Кстати, сын Яблочкова от первого брака, Борис, пошел по стопам отца — стал инженером-изобретателем, увлекался воздухоплаванием, работал над составлением новых сильнодействующих взрывчатых веществ и боеприпасов. Платон, сын от второго брака, тоже стал инженером. Но он совершенно неизвестен, просто сын своего отца. К сожалению, здесь природа чуть-чуть отдохнула, и дети Павла Николаевича никакого сколь-нибудь заметного вклада в науку и технику не внесли. Ну, так часто и бывает.
В общем, в семейной жизни наш герой был счастлив, насколько это было возможно при его феерической натуре. Он действительно горел, как его собственная свеча. Конечно, с ним было очень трудно, и его обеих жен можно назвать героинями с полным основанием, потому что Яблочков был человеком абсолютно неуемным.
Ложа «Космос», основанная Павлом Николаевичем, просуществовала недолго. После его кончины она развалилась. Правда, потом, в 1898 году, ее реконституировали. Это сделал Максим Максимович Ковалевский, который считал своим и профессиональным, и человеческим, и масонским долгом продолжать начинания Павла Николаевича, который буквально сгорел в своих изобретениях. И тут надо сказать, что несмотря на то, что Ковалевский работы ложи возобновил, она никакого более или менее заметного вклада в дальнейшей истории российского масонства не оставила. Ложа «Космос» осталась таким вот уникальным, удивительным феноменом на масонской эмигрантской ниве.
Памятник на могиле Павла Николаевича Яблочкова
Павел Николаевич Яблочков умер 19 марта (или 31 марта по новому стилю) 1894 года. Его похоронили в родном селе Сапожок, в ограде Михайло-Архангельской церкви в фамильном склепе. История этого захоронения тоже очень интересная, трагическая, потому что в конце 30-х годов XX века эту церковь разрушили. Фамильный склеп пострадал. Могила великого русского изобретателя была утеряна. И только накануне 100-летия ученого Сергей Иванович Вавилов принял решение уточнить, где же захоронен Павел Николаевич. Была создана специальная комиссия, могилу долго искали. И теперь на ее месте поставили надгробную плиту и памятник.
Вот такая судьба была у нашего героя, который так ярко горел при жизни, а вот после смерти… Недаром же он сказал: «Не живут мои дети»…
Жизнь Павла Яблочкова — в каком-то смысле история гениальных заблуждений. И здесь важно понять, что заблуждения — не менее полезная и необходимая вещь для развития человечества, чем победы и верные идеи. В масонстве было достаточно много ложных идей, заблуждений, ошибок. Но не ошибается тот, кто ничего не делает. Без них не было бы прогресса. Вот как раз боязнь ошибок — это то, за что чаще всего критиковали масоны ретроградов, реакционеров и тех людей, которые боялись прогресса. То есть лучше ошибись, но сделай. Они не боялись делать. И Яблочков — классический пример подхода такого рода. Он не боялся делать, часто ошибался, выбирал ложные пути, промахивался. И главные детища его привели в тупик. Но свет его имени, его гения и его великих заблуждений надолго озарил поле российской действительности. И в этом смысле его память заслуживает всяческого уважения. Этот человек не боялся ошибаться.