…Все уже хотели было расходиться, но тут Дашкова неожиданно попросила кого-нибудь из присутствующих написать слово «ёлка». Просто — «ёлка». Заседание Академии наук подходило к концу, академики переглянулись без особого энтузиазма: кому-то с утра предстояло читать лекцию, кому-то не терпелось вернуться к опытам, кого-то заждались на званом ужине. Впрочем, когда президент — женщина, можно ждать чего угодно, и раз уж «мадам директор» просит… Кто-то вышел и написал: «iолка». Снова засобирались по домам.
«Iолка» не годится, заметила Дашкова. Академикам стало ясно, что они тут еще надолго. Смысл дальнейших рассуждений Екатерины Романовны сводился к тому, что нехорошо как-то один звук обозначать двумя буквами и что раз уж они русским языком собрались заниматься, то пусть подумают насчет буквы «ё». Удобная буква, и ёлка с ней сразу приличнее выглядит, не говоря уж о еже. Академики на всякий случай спорить не стали, согласились на «ё». Подписали указ, объяснили всем, что к чему, начали потихоньку внедрять. Карамзин так больше всех новой букве обрадовался, будто сам её выдумал, а седые филологи, увидев нечто с двумя точками сверху, напротив, пришли в тихий ужас. Где это видано, чтобы «звёзды» через ё писали? Прочитать невозможно.
Но буква «ё» была не единственным непопулярным решением Академии. Отдадим Дашковой должное — на посту президента старушка отжигала, как могла. Основной проблемой в то время, как обычно, была нехватка денег. Екатерина Романовна вела борьбу с этим несчастьем, обнаруживая в себе не то что предпринимательскую жилку, а, с позволения сказать, целый предпринимательский хрящ. Например, графа Разумовского она готова была принять в академики при условии, если тот купит у Академии книг чуть ли не на полторы тысячи рублей. Разумовский с условием ознакомился и тактично отослал свой диплом назад. Проиграв однажды тридцать рублей в карты, Дашкова вернула долг тридцатью академическими альманахами. Все, что можно было издать на продажу, было в срочном порядке Академией издано и продано.
Дела мало-помалу пошли на лад. Появились новые кафедры. На открытые лекции стали захаживать детки бедных дворян. Академия уже не казалась такой уж нереформируемой, «пивной», как называл её Эйлер. Энергия в Дашковой кипела и лилась через край. Что бы ни делалось, что бы ни происходило, она была в каждой бочке затычкой. Золотое петровское правило «Академия сама себя правит» с удовольствием игнорировалось уже давно. Еще сентиментальный Пикте сравнивал петербургских ученых с экзотическими растениями, томящимися в оранжерее, и появление Дашковой ничего не изменило. В ужасе достраивал Кваренги здание Академии наук — настолько заколебала его Екатерина Романовна своими замечаниями и поправками. Ученым тоже приходилось несладко.
Но совместный труд, он объединяет. Самым веселым было, конечно, составление первого Толкового словаря. Как говорится, лучше поздно, чем ещё позднее. Французы вон свой словарь еще в XVII веке составили, а мы только в 1783 году спохватились. Хотя, с другой стороны, французы пахали 60 лет, переругались в хлам, какое слово у них что значит, а мы всего за каких-то 11 лет управились. Каждый составитель получил по букве, Дашкова себе взяла, конечно, сразу три. К 1794-му издали — гордые, каждый с новенькой золотой медалью, Карамзин опять тут как тут, нарадоваться не может.
Дашковой начало казаться, что она — царь горы. Королевство явно было маловато. Еще немного и она бы, наверное, начала критиковать саму императрицу, и та вовремя решила, что Дашковой пора в отставку. Академия, увы, не успела вздохнуть с облегчением. Павел Петрович Бакунин, ее новый президент, оказался еще строже Дашковой и практически установил за академиками слежку, но его долго терпеть не стали. Ограничили власть Сенатом, и ушел Бакунин восвояси.