О князе Курбском спорили веками. К нему с уважением относились декабристы и советские диссиденты, многие противники самодержавия считали его подлинным патриотом. Консерваторы же называли его изменником. Курбский — символ неразрешимой моральной дилеммы, не раз встававшей перед русским обществом. Эмиграция — это предательство? Борьба с тиранией, которую эмигрант ведёт, находясь во враждебном России государстве, — это измена? У этих вопросов нет однозначного ответа, если не отождествлять страну и её власть. Разбираться приходится с каждым конкретным случаем, с каждой эпохой. В том числе и с Курбским.
Князь сбежал из России 30 апреля 1564 г. Ушёл из Юрьева в Литву со своими приближёнными, почему-то оставив дома беременную жену и сына. Оказавшись в литовском замке Вольмар, где его тепло приняли, князь тотчас же взялся за перо и написал своё первое послание Ивану Грозному. Он обрушил на царя ужасные обвинения:
«Зачем, царь, (…) воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах Божьих пролил, и кровью мученическую обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала миру муки, и смерти, и притеснения измыслил, оболгав православных в изменах и чародействе и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким, а горькое сладким?».
В своём послании Курбский изобразил себя изгнанником, который вынужден был бежать из-за Грозного: «Какого только зла и каких гонений от тебя не претерпел! И каких бед и напастей на меня не обрушил! И каких грехов и измен не возвёл на меня! А всех причинённых тобой различных бед по порядку не могу и исчислить, ибо множество их и горем ещё объята душа моя. Но под конец обо всём вместе скажу: всего лишен был и из земли Божьей тобою без вины изгнан. И воздал ты мне злом за добро моё и за любовь мою непримиримой ненавистью».
Оценки Курбского, как правило, зависят именно от доверия к этим строкам. Одно дело — если князь бежал под страхом смерти, возмущённый несправедливым насилием царя над верными ему подданными, и совсем другое — если всё это ложь предателя, перебежчика, подкупленного литовцами.
Дальнейшая переписка Курбского и Ивана Грозного мало проясняет в этом вопросе. Князь упражняется в обвинениях: «…лют и бесчеловечен начал быти», «мучитель варварский, кровоядный и ненасытимый». Царь отвечает взаимностью: «Что же ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься? Чему подобен твой совет, смердящий хуже кала?». Грозный слова Курбского о гонениях на него опровергает — мол, никакой опалы и не было, а лишь почести, богатства и награды, да соответствующие вине наказания. «Из-за одного какого-то малого гневного слова» погубил ты свою душу, — пишет царь. Иными словами — испугался и стал предателем.
А вот факты всё же несколько помогают определить, на чьей стороне правда. В пользу Грозного — история службы Курбского и сами обстоятельства побега. Князь служил царю с 1547 г., честно воевал за царя и с татарами, и с ливонцами. Он владел несколькими поместьями и получил чин боярина (так что бежал он точно не ради богатства). Несмотря на мягкую опалу в начале 1560-х (неизвестно, за что именно), которая проявилась в назначения на мелкие посты воеводы в Мценске и Великих Луках, в 1563 г. Курбский снова числился на хорошем счету — служил наместником всей Русской Ливонии, первым воеводой Юрьева. В общем, судя по всему, Грозный ему доверял и никакой прямой угрозы жизни князю перед побегом мы не видим, иначе и сам побег едва ли оказался бы возможным.
С другой стороны, поводов для беспокойства у князя хватало. Во-первых, общая обстановка в царстве не могла его не пугать. Борьба Грозного с боярством достигла небывалого накала. Царь ссылал и казнил, часто по наветам, виновных и мнимых изменников. Стать жертвой карьерных интриг в той ситуации было проще простого. Для Курбского это было особенно актуально, так как он, похоже, со своей должностью не справлялся — не сумел договориться с ливонским дворянством, да и боевые действия шли не самым блестящим образом.
Во-вторых, с 1563 г. Курбский вступил в тайную переписку с литовскими магнатами Радзивиллами. Сам он её инициировал или нет, остаётся загадкой, но так или иначе, даже если не сам, то он её вел. А князь знал, что если это откроется, то ему точно не сносить головы. И на этом фоне Курбский получил от Грозного «малое гневное слово»! Было отчего перепугаться больше необходимого и решиться на отчаянный шаг — бегство, о котором он и договорился через Радзивиллов.
Наконец, собственные духовные искания помогли князю оправдать (хотя бы для себя) свою измену. Всё-таки он не просто эмигрировал, а пошёл на службу к Сигизмунду II, то есть должен был воевать против Москвы. Изучение Священного Писания, античных и богословских текстов привели его к мысли, что Грозный — слуга Антихриста, вероотступник и губитель христианского царства. После предательства Курбскому оставалось только одно: взять на себя роль борца против тирании. Отчасти он играл её вполне искренне, отчасти — намеренно ярко, чтобы на фоне обвинений против Грозного померкла его измена.
В Литву, где православие и русский язык были чрезвычайно распространены, а власть короля была слабее власти знати, бежало в случае опасности немало русских служилых людей и до Курбского, и после. Так, незадолго до него в Литву бежал боярский сын, стрелецкий голова Тимофей Тетерин, насильно постриженный в монахи за какую-то провинность.
Вот и получается, что есть правда и на стороне царя, и на стороне князя. Именно поэтому вокруг истории «первого диссидента» столько сломанных копий. Царь и впрямь «лютовал», и не зря прозвали его Грозным, и шёл против традиций и знати, и провоцировал лишнее недовольство — а тем самым, появление перебежчиков. Но и Курбский — всё-таки изменник. Тяжёлым пятном на биографии его лежит тот факт, что в отличие от большинства политических эмигрантов в русской истории, боровшихся против самодержавия словом, Курбский всё-таки пошёл не только против царя, но и против России. Князь взялся за оружие. В составе литовских войск князь как минимум дважды ходил на земли Московского царства, и служил польско-литовской короне до самой смерти в 1583 г. Служили ей и его потомки.