В 1914 году миллионы мужчин услышали впервые это слово — мобилизация. В центре Петербурга в жаркие июльские дни могло показаться, что воодушевлённая нация готова в едином порыве, с радостью исполнить свой долг перед императором и Родиной. На центральных улицах и площадях гремели манифестации с царскими портретами, крестами и патриотическими транспарантами: «Победа России и славянству!». На местах, однако, весть о начале войны и призыве «запасных» встречали без особого энтузиазма.
Один из мобилизованных, крестьянин Пермской губернии Иван Зырянов, позднее вспоминал призыв так: «Горе сразило баб. Лица у баб красны и опухли от слез… Бабы задержали отправку поезда на два часа. Они точно посходили с ума… После третьего звонка многие с причитанием бросились под колеса поезда, распластались на рельсах, лезли на буфера, на подножки теплушек. Их невозможно было оторвать от мужей. Это проводы… На вокзал сбежалось все уездное начальство. Вид у начальства растерянный, жалкий. Не знают, как быть с бабами… вызвали специальный наряд из местной конвойной команды. Конвойные бережно брали на руки присосавшихся к рельсам и вагонам баб, уносили их с перрона куда-то в глубь вокзала. Бабы кричали так, как будто их резали».
Согласие на всеобщую мобилизацию Николай II дал 17 июля. В Генштаб, а затем в военные округа пошла телеграмма за подписью военного министра Сухомлинова, морского министра Григоровича и министра внутренних дел Маклакова: «Высочайше повелено привести армию и флот на военное положение и для сего призвать чинов запаса и поставить лошадей согласно мобилизационному расписанию 1910 года точка первым днём мобилизации следует считать 18 сего июля 1914 года». Главное управление Генштаба и Управление воинской повинности МВД начали высочайшее повеление исполнять.
Армия мирного времени составляла 1 млн 423 тыс. человек. Этого было мало. Противостояние с Германией, Австро-Венгрией и Турцией требовало ещё нескольких миллионов воинов. Всего по Российской империи в июле-августе призвали из запаса 3 млн 115 тысяч нижних чинов. До конца года «призывные листы» получили также 715 тыс. новобранцев в возрасте 20−21 года и 900 тыс. ратников ополчения, ранее не служивших в армии; ополченцев отправляли охранять военные склады и другие объекты в тылу. Офицерам запаса листы вручали лично или пересылали почтой. Кроме того, у населения реквизировали для нужд армии 1 млн 35 тыс. лошадей. Квалифицированные рабочие и служащие получали отсрочку (за годы войны разными отсрочками воспользовались 2,5 млн мужчин).
Пограничные округа отмобилизовались на треть за 4−5 дней, второстепенные дивизии приходили в боевую готовность почти месяц. Уже на 13-й день в действующей армии числилось 2,7 млн нижних чинов и офицеров — пехота и кавалерия. К концу 45-го дня после начала мобилизации под ружье поставили 3 млн 388 тыс. запасных и 570 тыс. ополченцев.
Сцены, подобные описанной Зыряновым, происходили в конце июля — начале августа во множестве мест. Народ прощался с мобилизованными. Женщины лили слёзы. В церквях шли молебны, на улицах — митинги.
Вдова Льва Николаевича Толстого видела недовольство крестьян мобилизацией в Ясной Поляне: «Все в унынии; те, которых отрывают от земли и семьи, говорят о забастовке: «Не пойдём на войну!»».
Не обошлось без акций протеста и попыток уклониться. Некоторые призывники рубили себе пальцы, пили какие-то снадобья, чтобы «разогнать» сердце, давали взятки волостным старшинам и сельским старостам. Но таких было относительно немного. Большая часть волнений происходила не из-за отказа ехать на фронт, а из-за дурной организации доставки призывников в их части — в пути не хватало горячего питания, были проблемы с обмундированием и подачей транспорта. Что ещё хуже — «запасные» в штыки приняли введение «сухого закона» и громили магазины, пивные и винные лавки. Деревенские проводы с выпивкой находили своё продолжение в дальнейших попойках, уже после прибытия на сборные пункты. Например, в Псковской губернии на станции Дно, на которой спустя три года отрёкся от престола император, ратники 22 июля три раза «"штурмовали винную лавку, сломали дверь, унесли вина на 190 руб. (50 вёдер водки)». Как докладывал ротмистр Татаринов, «часть водки тут же была выпита, остальная отобрана. Виновных выявить не удалось, т. к. участие принимал весь эшелон (700 чел.)».
Водочные бунты происходили в половине губерний империи. Историк М. В. Шиловский насчитал только в четырёх сибирских губерниях (Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской) 157 протестов мобилизованных в начале войны. В 9 случаях солдаты громили волостные правлений, в 136 — лавки. Особенного размаха погромы достигли в Барнауле Томской губернии, о них вспоминал Я. Д. Драгуновский: «…слышались крики между солдатами: «Давайте казёнку разобьём! Почему водки не дают?.. Надо же с родными выпить на прощанье!». Управляющий акцизными сборами Томской губернии Лагунович бил тревогу и передавал в Петербург: «Возмущение запасных Томской губернии принимает характер мятежа». Тем, кто пытался погромщиков утихомирить, эти попытки порой обходились дорого — приставов и офицеров избивали, в ряде случаев до смерти.
Несмотря на всё это, мобилизация увенчалась успехом. Даже те, кто ворчал («хлеб убирать пора скоро, а тут такое.,! на кого хозяйство оставить! ещё и коня забрали!»), как правило, смиренно надевал солдатские сапоги. Бывший генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего Ю. Н. Данилов резюмировал: «…народ наш оказался законопослушным и на призыв явилось до 96% всех призванных, более чем по расчётам мирного времени ожидалось». Военный министр Сухомлинов и вовсе считал: «Наша мобилизация прошла как по маслу! Это навсегда останется блестящей страницей в истории нашего генерального штаба!».
Исполнительность подлежащих мобилизации и правда впечатляла. К примеру, в Казанском военном округе из 616 тыс. запасных, занесённых в списки округа, явилось 585 тыс., и ещё 59 тыс. пришли сами, хотя не состояли на учёте. Тот же генерал Данилов, правда, судил о послушании людей так: «…русский народ оказался психологически к войне неподготовленным. Главная масса его — крестьянство — едва ли отдавала себе ясный отчёт, зачем его зовут на войну. Цели войны были ему неясны. Крестьянин шёл на призыв потому, что привык вообще исполнять всё то, что от него требовала власть; он терпеливо, но пассивно нёс свой крест, пока не подошли великие испытания».
К осени население привыкло к военной обстановке, дальнейшие мобилизационные и призывные мероприятия шли намного спокойнее июльских и августовских. В 1915 г. на фронт отправили 3,6 млн человек, в 1916 г. — ещё 2,5 млн. Всего за годы Первой мировой войны (до осени 1917 г.) Российская империя мобилизовала 15 млн 798 тыс. нижних чинов и офицеров, из них 12,8 млн — жители деревень и сёл. Для сравнения: вся Антанта (включая Россию) поставила под ружьё 48 млн человек, её противники — 25 млн.
К несчастью для Российской империи, успешной мобилизации и превосходства над противником в числе для победы оказалось категорически недостаточно: не хватало боеприпасов, орудий, качественного обмундирования, подготовленных офицеров, а самое главное — боевого духа. Солдат так и не понял, за что воюет, за что льёт кровь, за что погибает. И в 1917 г. повернул штык в другую сторону.