Дурная слава: мифы о Тартарии
Поход монгольского войска в Европу в 1241—1242 гг. оставил после себя страх, навязчивую фобию, которая произвела множество преувеличенных слухов о дикости и жестокости азиатских кочевников. Фантастические представления сохранялись много веков с тех пор, как в 13-м веке в западноевропейских миниатюрах появились изображения «тартар, пожирающих плоть человеческую». Тартарское царство представлялось преисподней, страной страха, Адским чёрным лесом, Царством погибели и тьмы… Эти предрассудки не вполне изжили себя даже в век Просвещения.
Религиозное сознание средневекового человека сконструировало образ «тартар» как мрачных язычников, врагов христиан и диких варваров, задача которых — нести разрушения и конец света. Их считали жестокими и в то же время патологически склонными к рабскому поведению, обвиняли в обычае инцестуального брака и других смертных грехах.
Появление тартар связывали с мифическими древними народами Гог и Магог, изгнанными за горы Александром Македонским. Гог и Магог, считали в Европе, придут незадолго до конца света и страшного суда. Искали предков тартар и в других исчезнувших в древности народах, в том числе в десяти коленах Израилевых. Конечно, всё это было далеко от реальности, и о людях «Тартарии» в Европе знали так же мало, как и о самой этой далёкой стране и её границах.
Образ дикого варвара из преисподней европейцы помещали в выдуманный и столь же фантастический контекст: воображаемую Тартарию населяли чудовищами и волшебными существами. Самая известная легенда — о растительном барашке «баранец» (или boranetz), наполовину растении, наполовину животном. Люди, бывавшие на Востоке, передавали местные байки об этом существе и рассказывали, что оно рождается из семян, похожих на дынные. «Баранец» почти ничем не отличается от ягнёнка, только из живота его растёт стебель, не дающий чудищу далеко отойти от места, где взросло семечко. Когда «баранец» съедает вокруг себя всю траву, он погибает. Эту легенду пересказывали даже путешественники 16−18 вв. (Сигизмунд Герберштейн, Адам Олеарий, Джон Перри). Конец мифу положил энциклопедист Дени Дидро, прямо и убедительно написавший, что «скифский агнец» — небылица.
Писали и о других невероятных созданиях — например, бегемоте, которого представляли как зверя с огромными бивнями (возможно, здесь были неверно переданы рассказы о слонах). Но все мифы рано или поздно должны пройти испытание на прочность, встретившись с неутомимым любопытством путешественников.
Курс на Восток: открытие Тартарии
Когда европейцы путешествовали на Восток и привозили рассказы о России и Тартарии, неизменно оказывалось, что монстров там найти не так-то просто, да и сами тартары — вовсе не кровожадные каннибалы. Человеческое общение всегда уменьшало страх. Приведём всего два примера из множества, но с разницей почти в половину тысячелетия: о монголах 13-го века и о татарах 17-го века. Оба они схожи умением авторов обнаружить в «дикаре» не только дурные, но и добрые качества и увидеть в «варваре» человека.
Францисканец из Италии Джованни Карпини (1182−1252 гг.) стал первым из европейцев, кто побывал в сердце «Тартарии». Папа Иннокентий IV отправил его в Монголию с дипломатической миссией — познакомиться с ханами огромной империи и, возможно, обнаружить их слабости. Карпини достиг Сарая в 1246 году, говорил с Батыем и великим ханом Гуюком (внуком Чингисхана), а затем вернулся в Рим.
Карпини оставил довольно подробные сочинения об увиденном — «История Монгалов, именуемых нами Тартарами» и «Книга о тартарах». Монголов Карпини оценивал с христианских позиций, отмечал прежде всего те их особенности, что удивляли европейца: многожёнство, обычай брать в супруги жён умерших отцов и братьев, идолопоклонство, колдовство, поклонение солнцу и огню, суеверность и отсутствие законов. Итальянец сообщал о другом понимании греха: «Убивать людей, нападать на земли других, захватывать имущество (…), предаться блуду, (…) поступать вопреки запрещениям и заповедям божиим отнюдь не считается у них греховным». Карпини, похоже, не задавался вопросом, откуда «тартары» должны знать заповеди.
Наблюдая жизнь тартар и их общение между собой, Карпини признавал за ними множество «хороших нравов» (возможно, даже преувеличивал): уважение к лидеру, отсутствие разбойников и разбойных убийств, ссор, воровства и, как следствие, дверных замков. Если теряется скот, пишет Карпини, люди приводят его к хозяевам. Они дружны между собою, делятся пищей, пьянствуют, но не дерутся; они выносливы и неприхотливы, всегда готовы прийти на помощь. «Женщины их целомудренны, и о бесстыдстве их ничего среди них не слышно», лишь произносят в шутку бесстыдные слова. В общем, хорошие люди, хотя и гордые, вспыльчивые и хитрые до коварства, когда имеют дело с инородцами.
Карпини писал, что тартары сильны и стремятся покорить весь мир, а значит, нужно тщательно готовиться к войне: делать оружие не жалея денег, укреплять города и крепости, пополнять запасы продовольствия
К сожалению для дурного «имиджа» татар в Европе, сочинение Карпини в 13-м веке не получило распространения (ни моды на чтение, ни книгопечатания ещё не было), и мифы сохраняли господство в умах европейцев. Другое дело — книги путешественников Нового времени, людей более рационального сознания. В 16−18 вв. книги уже имели широкое хождение, а люди готовы были воспринять написанное учёными мужами.
Один из самых известных путешественников, бывавших на Востоке, — Николаас Витсен. Он посещал Россию и Тартарию в конце 17-го века и оставил самые подробные для своего времени записки об этих землях. Он совершил множество интересных открытий. Познакомившись с крымскими «тартарами», Витсен признал, что они «грубые варвары», но, как и Карпини, он писал, что «всё же они не совсем лишены добрых нравов». Голландский путешественник обнаружил в них много понятных и симпатичных человеческих черт. «Когда они садятся на лошадь, то кладут руку на седло и говорят: «Дай бог счастья». А когда путь закончится, они благодарят бога; то же самое они делают, когда встают утром и после того, как вымоются. У них есть школы и пост перед Пасхой». Конечно, подкупало гостеприимство татар: «Они очень гостеприимны, гостей принимают хорошо».
К началу 18-го века Крымское ханство оставалось последним крупным татарским ханством из числа основанных чингизидами государств — прямых наследников Золотой Орды. Интерес европейцев именно к Крыму — «Малой Тартарии» — вполне понятен, так как полуостров лучше всего позволял представить жизнь тартар в прошлых столетиях.
Упоминал Витсен и дисциплину татар: всё политическое устройство базируется на беспрекословном подчинении хану. Эта черта позволила некогда татарам совершить колоссальные завоевания. Путешественник отметил и неприхотливость, суровость нравов этих людей: «Они едят конское мясо. У них живут греки, армяне, арабы и евреи, причём обязаны платить им дань. Они занимаются работорговлей. […] У них обычный рост, желтоватая кожа, крепкое телосложение, широкое лицо, короткая шея и маленькие глаза. Они с детства упражняются в стрельбе из лука. Их одежда — это овечьи шкуры. Их луки сделаны из нервов лошадей. […] Они очень послушны своим ханам. Ведут строгий образ жизни». Витсен восхищался храбростью татарских женщин, поражался скорости татар в военных походах, искусству всадников и лучников («нет лучших всадников в мире»), крепости их лошадей, выносливости и своеобразному и неожиданному милосердию: «Они неохотно убивают своих врагов и имеют при себе петли, которые набрасывают на шею врагу, срывают его с коня и тащат за собой».
Крепкие татары обильного Крыма оказались интересными людьми, наделёнными разнообразными талантами, а не страшными «демонами Тартара». Похожие впечатления Витсен вынес из встреч с татарами, жившими в России.
О татарах бывшего Казанского ханства он сообщал, что они многочисленны, магометанского вероисповедания, сохранили свой язык и письменность. Голландец сообщал, что они «живут в полной свободе, их оружие — стрелы и луки, а в военное время они служат Их Царским Величествам верхом» [т.е. русским царям]. Отдавал Витсен должное и безмерной храбрости тартар.
Но Витсен был далеко не единственным и не первым: и до, и после него европейские купцы, дипломаты и миссионеры попадали в Тартарию.