Восстания отличались широкой географией. Бунтовали Поволжье, Урал, Западная Сибирь, Южная Россия, национальные окраины (например, Чувашия, Бурятия). Причина была, в общем, одна — продразвёрстка. Начиналось часто по одному сценарию, как, например, в Уфимской губернии в 1920 г. Там «вилочное восстание» разгорелось с того, что взбешённые произволом продотрядов крестьяне подняли на вилы состоявших в них коммунистов. В другом случае, в Тюменской губернии в 1921 г., восстание началось из-за того, что власти требовали ради выполнения плана по заготовке шерсти стричь овец зимой, из-за чего животные погибали.
Большевики в погоне за выполнением планов по продразвёрстке вели себя с собственным населением, как оккупанты. Продотряды отбирали то, что казалось им «излишками», то есть нередко всё, что имели земледельцы, обрекая людей на голод. Недовольных при этом избивали, грабили их дома. Деревни бунтарей сжигали, самих повстанцев расстреливали, прятавшихся в лесах (включая женщин и детей) травили насмерть газами. Так происходило и в Воронежской губернии. Восстание там десятилетиями называли «кулацко-эсеровским мятежом», базу которого составляли бандиты, уголовники. Но сегодня его подробно исследовали (особенно историк Д. А. Борисов), и стало очевидно, что бунт юга губернии охватил все слои местного крестьянства, включая середняков и бедняков, а не только зажиточных.
Что же там произошло? Почему это восстание можно считать одним из крупнейших и самых трагических? В 1917—1918 гг. воронежские крестьяне поддержали революцию, давшую им землю и Советы, и в 1919 г. их поддержка помогла красным вытеснить белых из губернии. К концу года запасы продовольствия здесь были почти на исходе, ведь кормить пришлось и белые, и красные войска. К лету 1920 г. продовольственный кризис обострился настолько, что началась сильная миграция населения в другие губернии. Уезжали и многие служащие новой власти. Реальная угроза массового голода местные власти не волновала — важнее выполнить планы по продразвёрстке. Порядочные большевики сами видели это и пытались протестовать. Один из местных коммунистов, Бузунов, вынужден был в отчётах начальству признать, что «отношение крестьян середняков и бедняков повернулось против советской власти, так как продовольственные агенты забирали […] всё дочиста».
Продармейцы, грабя население, не стеснялись по-хамски себя вести, воровать в домах и пьянствовать. Так, в Валуйском уезде отряды изымали всё продовольствие, что могли найти, а тех крестьян, кто не мог дать желаемое, подвергали унижениям: публично избивали, «конфисковали» личное имущество, громили дома, уводили лошадей
В южной части Воронежской губернии дезертиры (обычно местные, родившиеся на этой земле крестьяне) организовывались в группы «бандитов», действовавших против советской власти. Они совершали налёты на сёла, убивали членов продотрядов и раздавали собранное ими обратно народу, грабили советских чиновников. В результате этого противостояния, обеднения крестьян и нежелания их отдавать последнее в октябре советские служащие поняли, что выполнить план по продразвёрстке им не удалось. При этом в некоторых деревнях еды на зиму уже не осталось. Люди требовали хлеба, проклиная рабоче-крестьянскую власть.
В ноябре один из местных отрядов дезертиров и крестьян в 50 человек в слободе Старая Калитва решил уничтожить местную милицию, Совет слободы и «тепло» встретить продотряды. Селяне получили предупреждение: хлеба не отдавать. Вскоре в село прибыл отряд в 60 красноармейцев. Попытки его командира убедить крестьян отдать хлеб добровольно закончились тем, что селяне убили его и ещё 17 человек (остальные продотрядовцы убежали). Руководителем восстания назначили родившегося здесь же Ивана Колесникова, дезертира с богатым военным опытом, бывшего взводного командира. Колесников объявил мобилизацию мужчин 17−50 лет, и вскоре отряд вырос до 1 тыс. человек. Оружия после всех перипетий Гражданской войны у населения хватало. Восставшие объезжали соседние сёла, вербовали дезертиров и слали призывы: «В Калитве поднялись все обиженные. Мы призываем […] поддержать нас и поднимать своих соседей. Общими силами захватим Богучар, Воронеж, Павловск, наконец, Москву». Таким образом, целью ставилось свержение большевиков. Кроме того, крестьяне хотели независимости Советов и возврата к свободным экономическим отношениям.
Число бунтовщиков быстро росло, а посылаемые против них мелкие отряды (до 60 человек) мятежники разбивали. Не только рядовые жители юга Воронежской губернии, но и местные Советы начали вставать на сторону Колесникова, провозглашая лозунг «Советы без коммунистов!». Из каждого села, в которое приходили восставшие, продотрядовцев гнали взашей, а хлеб возвращался народу. К концу ноября число восставших достигло уже 10 тыс. человек, включая не менее 1250 кавалеристов. У разбитых красных отрядов отобрали пулемёты и 4 орудия. Не было недостатка и в патронах: на каждого повстанца приходилось не меньше сотни патронов. Власти вынуждены были направить на подавление восстания три полка и батальон пехоты, бригаду кавалерии и один бронепоезд. 29 ноября эти силы начали карательную операцию. Любопытный факт: одним из эскадронов красной кавалерии командовал здесь 24-летний Георгий Жуков.
После нескольких дней жестоких сражений, в ходе которых обе стороны понесли большие потери, войско восставших развалилось, а самому Колесникову пришлось бежать в леса со 150-ю всадниками. 8 декабря 1920 г. губернские власти заявили о разгроме повстанцев. Но речь шла только о вооружённых мужчинах, в основном, убитых и убежавших (в плен восставшие почти не сдавались). Население в целом, включая женщин и стариков, не смирилось с властью большевиков. Причин бунта не был устранён. Восстановив власть на местах, большевики вернулись к продразвёрстке. А сотни колесниковцев и дезертиров ещё прятались в лесах Воронежской губернии. И в конце декабря бунтари возобновили налёты на станицы, изгоняя советских служащих и расправляясь с ними. Колесников вернулся — в начале января его отряд, снова около 1 тыс. бойцов, нападал на ссыпные пункты и возвращал собранный хлеб крестьянам.
Местные ревкомы реагировали репрессиями — взятием заложников, угрозами полной конфискации имущества, обысками. Запугивание, облавы и расстрелы давали некоторый результат: на пару недель активность повстанцев спала. Служащим казалось, что восстание подавлено и снова можно собирать продовольствие. Но как только они приступили, в конце января 1921 г., так снова колесниковцы дали о себе знать налётами на юго-западных окраинах губернии. К началу февраля они при полной поддержке населения заняли большую часть Богучарского уезда. Ряды их пополнялись за счёт местных крестьян, добровольцев, совокупная численность которых составила уже около 1,5 тыс. человек. Опомниться и начать действовать против новой вспышки колесниковщины местные власти сумели только к 7 февраля.
В сражениях последующих нескольких дней против красных кавполков повстанцам удалось избежать полного разгрома, но они понесли крупные потери. Восставшие и каратели буквально бегали друг за другом, нанося то тут, то там чувствительные удары. Но силы были неравны. С середины февраля колесниковцы, понимая, что им не уцелеть в губернии, что в конце концов многочисленные красные их разобьют, начали пробиваться на северо-восток к Тамбову, в сторону крестьянской армии Антонова, чьё восстание в тот момент было в самом разгаре. 24 февраля остатки сил Колесникова (не более 500 человек) влились в состав антоновской армии. Волнения в Воронежской губернии не прекращались, и Колесников появлялся там ещё несколько раз. В ходе одного из таких рейдов, 28 апреля 1921 г., Колесников был убит выстрелом в спину кем-то из своих же бойцов (причина неизвестна).
Так как в Воронежской губернии начался реальный голод, гибель лидера восстания не помешала крестьянам и дальше вести террор против советских служащих и красноармейцев. Подавить партизан-колесниковцев силой не удалось и до конца лета 1921 г. Жёсткими репрессивными мерами (всё те же — взятие в заложники, облавы, расстрелы схваченных повстанцев без суда и пр.) удалось снизить активность восставших. Но власти здесь снова не смогли собрать запланированное количество продовольствия — собирать уже было почти нечего. К ноябрю 1921 г. губернские большевики заявили, что «бандитизм доживает свои последние дни». Наконец-то стало понятно, что репрессии не решат проблему. Вскоре запретили расстрелы на месте и перестали брать заложников. Кроме того, начали поощрять добровольно сдающихся мятежников и активно внедрять новую экономическую политику (НЭП). Очень важно, что продразвёрстку заменил фиксированный продналог, что означало уменьшение возможностей для произвола при сборе продовольствия у населения. Был позволен и свободный товарообмен. Население начало примиряться с советской властью. Оставшиеся очаги восстания были вскоре уничтожены.
В конечном итоге только НЭП, только борьба с произволом и смягчение экономической политики спасли власть большевиков. И не только в Воронежской губернии, но и во всей России, уставшей от войны, слёз, крови, разочарований и военного коммунизма, погубившего основные достижения революции 1917 г. Трагедия крестьянских восстаний состояла в том, что они уже почти не имели шансов на успех. Когда они развернулись (1920−1921 гг.), большая часть наиболее сильных противников большевиков уже была побеждена при помощи крестьянства. Последние не поддержали контрреволюционеров, полагая, что большевики действительно дадут им обещанные землю и свободу. Когда мужик увидел, что большевики сами уничтожают достижения революции 1917 г. ради сохранения политической власти, было уже поздно. Всё, чего крестьяне сумели теперь добиться, — временное смягчение нажима власти на деревню и возврат к прежним формам экономической активности, который большевики назвали «новой экономической политикой», а их критики — «старой». Крестьянская Россия была подавлена.