А. Кузнецов: «Своими родителями я был приучен оказывать всяческое уважение взрослым и особенно старикам из всех социальных кругов. Везде, где была необходима помощь, ее оказание становилось для меня главным долгом. Отдельно укажу также на то, что я беспрекословно выполнял пожелания и приказы родителей, учителей, священника и др., и вообще всех взрослых, включая прислугу, и при этом ничто не могло меня остановить. То, что они говорили, всегда было верным.
Эти правила вошли в мою плоть и кровь. Я хорошо помню, как мой отец — будучи фанатичным католиком, он решительно не соглашался с правительством и его политикой, — постоянно говорил своим друзьям, что несмотря на такую враждебность, следует неукоснительно выполнять законы и распоряжения государства.
Уже с ранних лет я воспитывался в твердых понятиях о долге. В родительском доме строго следили за тем, чтобы все задания выполнялись точно и добросовестно. Каждый имел определенный круг обязанностей. Отец обращал особое внимание на то, чтобы я педантично исполнял все его распоряжения и пожелания. Например, однажды ночью он поднял меня с постели, потому что я повесил в саду чепрак, вместо того, чтобы повесить его сушиться в сарае, как он велел. Я об этом просто забыл. Он постоянно учил меня, что из маленьких, даже самых незначительных упущений может получиться огромный вред. Тогда это было мне непонятно, но позднее, наученный горьким опытом, я усвоил эту истину всем сердцем», — вот так, с положенной педантичностью, Рудольф Хёсс начинает свою автобиографию. Приведенная цитата очень показательна. Наш герой был человеком, для которого эффективность абсолютно затмевала все остальное. Поставлена задача — она должна быть выполнена.
Вот еще интересная вещь из его биографии. Несмотря на то что Хёсс был 1900 года рождения, и, по идее, не должен был оказаться на фронтах Первой мировой войны, он начал воевать с 1916 года. То есть отправился на фронт добровольцем. Служил он на малоизвестном у нас Палестинском фронте. Был несколько раз ранен. И, в общем-то, достаточно быстро стал самым молодым фельдфебелем в германской армии.
Сразу после окончания Первой мировой войны Хёсс вступил в добровольческий корпус, состоящий из бывших солдат, унтер-офицеров и офицеров, которые боролись с коммунистами. Чем это было вызвано? Вряд ли идеологией в чистом смысле этого слова. Просто коммунисты, социал-демократы, да и вообще все революционные силы были для нашего героя олицетворением хаоса.
В 1923 году вместе с Мартином Боцманом Хёсс участвовал в убийстве школьного учителя, которого заподозрили в сотрудничестве с французскими оккупационными властями. Этот эпизод тоже много говорит о нашем герое. Идеальный исполнитель. Человек, которому можно поручить такое деликатное дело.
В 1922 году Хёсс вступил в НСДАП. Однако, когда партия была запрещена, он автоматически перестал быть ее членом.
С. Бунтман: Так.
А. Кузнецов: В 1923 году его арестовали и поместили в Лейпцигскую тюрьму. И хотя Хёсс получил 10 лет тюремного заключения, через 4 года по амнистии его выпустили. Амнистия, кстати, была не всеобщей. Дело в том, что наш герой был образцовым заключенным. Совершенно. Вообще, это качество было свойственно ему во всем. Буквально через несколько недель после его задержания в 1946 году (а поймали его далеко не сразу, достаточно случайно опознали и схватили на севере Германии, в Шлезвиг-Гольштейне), он уже начал давать показания в Нюрнберге. Следователям, обвинителям сразу стало понятно, что на этого свидетеля можно положиться. Да и последние полтора года своей жизни Хёсс старался быть образцовым подследственным. Поразительная вещь — вот это стремление все разжевать, растолковать следователю. При этом очень часто наш герой не только не уменьшал свою вину, а, наоборот, добавлял такие подробности, которые…
С. Бунтман: Говорил правду.
А. Кузнецов: Да. Сотрудничал со следствием. И не потому, что боялся… Интересно, когда Хёсса приговорили к смерти, он не стал подавать просьб, прошений, не пытался оправдаться. Он исповедался у священника, попросил прощения у польского народа за те страдания, которые причинил им. То есть встретил смерть не как фанатик идеи, а как…
С. Бунтман: …фанатик дисциплины.
А. Кузнецов: Служения.
В связи с этим очень важно привести свидетельства одного из крупнейших западногерманских историков, исследователя нацизма, Мартина Брозата. В предисловии к автобиографии Хёсса он пишет: «Случай Гесса (в русской транскрипции) со всей очевидностью показывает, что массовые убийства не связаны с такими качествами, как личная жестокость, дьявольский садизм, кровожадность, с так называемой «озверелостью», которые простодушно считаются атрибутом убийц. Записки Гесса радикально опровергают эти крайне наивные представления, но воссоздают портрет человека, который действительно руководил повседневным убийством евреев. В общем и целом этот человек был вполне зауряден и ни в коем случае не зол. Напротив, он имел чувство долга, любил порядок, животных и природу, имел своего рода склонность к духовной жизни и даже мог считаться «моральным». Одним словом, автобиография Гесса — указание на то, что подобные качества не предохраняют от бесчеловечности, что они могут быть извращены и поставлены на службу политической преступности. Записки Гесса тем и ужасны, что они основаны на вполне обывательском сознании. Эта автобиография больше не позволяет категорически отделять жестоких по натуре от тех, кто выполнял свое дело из чувства долга, или от людей, благую природу которых извратило дьявольское ремесло».
Поразительно, но в своих мемуарах Хёсс очень пренебрежительно относится к тем подчиненным, своим коллегам, товарищам по партии, кого он считает палачами из низменных инстинктов. Конечно, ему попадались такие люди, которые находили удовольствие в издевательствах над другими. Так вот это ему не нравилось. Это как-то марало идею. Об этом в своих записках он говорит прямо.
Например, когда была найдена техническая возможность убивать без крови, без криков и без всего прочего — знаменитый газ «Циклон Б» — Хёсс пишет: «Должен признаться откровенно, что ликвидация евреев с помощью газа действовала на меня успокаивающе. Мне было жутко видеть горы расстрелянных, в числе которых находились женщины и дети. Газ освободил нас от этих потоков крови». Тонкий человек.
С. Бунтман: Да.
А. Кузнецов: А вот еще одни пример того, что при этом Хёсс себя не выгораживал. Дело в том, что «счастливая» мысль использовать для ликвидации евреев «Циклон Б» принадлежала не ему. В это время он находился в командировке. Это кто-то из его замов в порядке эксперимента решил узнать, а что получится, если попробовать загнать людей в относительно замкнутое помещение и использовать вот этот газ, кристаллическую синильную кислоту, которую до этого применяли для борьбы со вшами? И получилось. И заработало. Потом Хёсс, как и положено начальнику, дал указания о некоторых улучшениях. Но, опять же, на процессе в свою защиту он мог сказать: «А при чем здесь я? Вот документы. Я был в командировке». И так далее.
С. Бунтман: Нет.
А. Кузнецов: Нет, ничего. Я — командир. Я отвечал за все. Даже был рад этому, поскольку данная процедура избавляла нас от лишнего стресса.
Любопытная деталь: дом, в котором Хёсс жил со своей семьей, настолько близко примыкал к рабочим печам Освенцима II (Биркенау) (где, собственно, и происходили массовые уничтожения людей), что при малейшем дуновении ветра он весь окутывался жирной копотью. Казалось бы, в этом не было необходимости. Но что было важно для Хёсса? Дадим ему слово: «Чтобы требовать от своих офицеров и солдат наибольшей отдачи, я и сам должен был подавать им хороший пример. Когда будили рядового эсэсовца, вставал и я. Я был уже на посту, когда он только еще начинал свою службу; и только поздним вечером шел отдыхать. Мало было в Освенциме ночей, когда меня не беспокоили телефонными звонками по непредвиденным обстоятельствам. Чтобы узники хорошо работали, к ним нужно было лучше относиться. А в повседневной практике бывало наоборот. Я надеялся, что смогу обеспечить узников лучшим питанием и жильем, чем в старых лагерях.
Все, что мне казалось неправильным, я хотел организовать по-новому. Я думал, что благодаря этому узники станут охотнее работать. Нужно было добиться того, чтобы они отдавали работе всю свою энергию и силы. Я с полной уверенностью рассчитывал на это.
Однако уже в первые месяцы и даже недели я заметил, что моя добрая воля, мои благие намерения разбиваются, наталкиваясь на сопротивление большинства офицеров и солдат СС, находившихся в моем подчинении, из-за их низких человеческих качеств. Всеми возможными способами я старался убедить своих сослуживцев в правоте моих замыслов и стремлений, пробовал объяснить им, что только работая сообща, наш коллектив сможет достичь хороших результатов, что только при таких условиях работа может быть плодотворной, и мы сумеем выполнить поставленные перед нами задачи. Увы, мои усилия оказались тщетными».
С. Бунтман: Не удалось.
А. Кузнецов: Достаточно пренебрежительно Хёсс пишет и о евреях из так называемой зондеркоманды Освенцима.
С. Бунтман: А почему?
А. Кузнецов: Потому что эти люди, с его точки зрения, желая выжить, не продемонстрировали высоких моральных качеств. Вот если бы их назначили, принудили выполнять данную работу. А без приказа, считает Хёсс, все это — излишняя суета, компрометация идеи.
Кстати, об идеях. Вот их у нашего героя, видимо, вообще не было. Он очень добросовестно занимался окончательным решением еврейского вопроса. Но при этом, стоит заметить, никакого личного антисемитизма у Хёсса нет. Более того, одной из маленьких, очень немногочисленных слабостей, которые он себе позволял, стало то, что наш герой завел роман с заключенной еврейкой. А это, как известно, — нарушение инструкций.
С. Бунтман: Ух ты!
А. Кузнецов: Да. Это, кстати, в небольшой степени сказалось на его карьере: в 1943 году он был временно отстранен от должности коменданта, чуть не угодил под партийный суд. Но, как говорится, такими талантами не разбрасываются, поэтому в 1944 году, когда возникла новая масштабная задача — в кратчайшие сроки уничтожить несколько сот тысяч венгерских евреев — Хёсса вернули на место.
Да, в 1943 году, незадолго до отставки, на очередном совещании руководства СС наш герой выступил с совершенно плакатными словами: «Большинство из вас знает, что такое видеть сто или пятьсот, или тысячу уложенных в ряд трупов. Суметь стойко выдержать это, не считая отдельных случаев проявления человеческой слабости, и остаться при этом порядочными — именно это закалило нас. Это славная страница нашей истории, которая еще не была написана и которая никогда не будет написана».
Или другая цитата: «У меня не было никакой возможности уйти от этого. Я должен был продолжать процесс массового уничтожения, переживать за смерть других, смотреть на происходившее холодно, хотя внутри все кипело… Когда происходило нечто чрезвычайное, я не мог сразу идти домой к семье. Тогда я садился на коня, чтобы за диким галопом как-то забыться, избавиться от стоявших перед глазами тягостных картин, или же шел на конюшню, дабы хоть немного забыться со своими любимцами».
С. Бунтман: Что он в итоге получил?
А. Кузнецов: На Нюрнбергском процессе Хёсс выступал в качестве свидетеля. Потом его передали полякам, поскольку все его преступления были совершены на территории Польши. Следствие шло довольно долго. Только в марте 1947 года в Варшаве состоялся процесс по делу коменданта Освенцима. 2 апреля 1947 года Верховный национальный трибунал приговорил Рудольфа Хёсса к смертной казни через повешение.
Статья основана на материале передачи «Не так» радиостанции «Эхо Москвы». Ведущие программы — Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.