В 1368 году Чжу Юаньчжан занял императорский престол (девиз правления: Хунъу — «Могучая воинственность») и основал династию Мин. Чжу, родившийся в крестьянской семье, возглавлял войско, действовавшее против монгольской династии Юань, и в итоге одержал верх и над прежним правительством, и над конкурентами — вождями мятежников. Заполучив власть, Чжу занялся восстановлением — после почти ста лет правления варваров — того, что он считал старинными ханьскими порядками.
Одним из первых шагов Хунъу стала регламентация одежды. Правительство запретило монгольские фасоны и установило правила для чиновников каждого ранга. Другие правила закрепляют неоконфуцианскую иерархию среди простолюдинов: учёных и крестьян, ремесленников и купцов. Регламентировались материал, цвет ткани, вышивка, длина рукава, выбор головного убора, украшений. Провозглашённая императором цель состояла в том, чтобы «отличить достойных, подлых и чётко определить статус и власть».
Большая часть регламентов не запрещала стили, а определяла, кто какую ткань вправе использовать. Простолюдинам запретили одеваться в шёлк, атлас и парчу. В 1381 году запрет был смягчён, и крестьянам позволили носить шёлковую, газовую и хлопчатобумажную ткани. Но если хотя бы один из членов семьи занимался торговлей, шёлк не мог носить никто из них: купцам, пусть они и приносили пользу, следовало знать своё место.
«Главной функцией регламентации костюма при [династии] Мин являлся государственный контроль над обществом целиком, — отмечает историк. — Социум, сформированный строго по предписаниям и всегда придерживавшийся их, стал бы моделью конфуцианского общества, стабильного и стратифицированного». По крайней мере, так было в теории.
Почти три века правления Мин запреты в основном оставались неизменными. Время от времени наказания ужесточались. В обществе, однако, зрели перемены. Ритуалы, имевшие для конфуцианского порядка первостепенное значение, вышли из употребления или, видоизменившись, вобрали в себя неожиданные элементы (например, в похоронных церемониях стали принимать участие актёры, музыканты и куртизанки). В конфуцианскую культуру проникали даосские и буддийские практики. Торговля процветала, купеческие семейства богатели и приобретали вес, иногда переходили в разряд аристократии.
И люди не следовали правилам. «Археологические материалы из гробниц государей Мин показывают, что монгольские фасоны были в ходу и в 16-м веке, — отмечает историк Чэнь Буюнь. — Это указывает на рамки костюмного кода Чжу Юаньчжана и, что ещё важнее, свидетельствует о провале его усилий по искоренению наследия монгольской династии Юань».
С течением времени и по мере расширения торговли нарушения множились. Зажиточные простолюдины выбирали фасоны и ткани, предназначенные для представителей знати. Они брезговали гладким шёлком и щеголяли запрещённой парчой. Они носили не положенные им по рангу цвета, в том числе тёмно-синий и алый. Они похвалялись золотой вышивкой. Они покупали головные уборы и халаты, позволенные только придворным. «Порядки меняются от поколения к поколению, — жаловался в конце 16-го века учёный. — Все склонны восхищаться богатством и роскошью и уважать их и соперничают в этом, не обращая внимания на запреты правительства».
Правила нарушали не только простолюдины. Чиновники и их родня одевались не соответствующим их положению образом. Сыновья аристократов, принадлежавшие к скромному восьмому рангу, обыкновенно рядились в платье, на которое имели право их высокопоставленные отцы. «Они носят тёмно-коричневые шляпы и халаты с цилинем [драконоподобным существом с ногами оленя], подпоясываются жёлтыми лентами, даже если они живут дома или ушли в отставку», — жаловался другой автор минского времени. И сами императоры тоже, говорил он, подрывали систему правил, одаривая фаворитов одеждой, невзирая на то, позволяет ли статус этих людей носить тот или иной рисунок.
Потребители периода Мин, несмотря на своё неуважение к закону, парадоксальным образом утверждали иерархию, которую он был призван защищать. Они жаждали халатов с цилинем не потому, что те были красивее или пышнее аналогичной одежды, а из-за того, что становились похожи на сановников. Закон против роскоши определял, что желанно, а самыми желанными были символы императорской власти. В результате, указывает Чэнь, «подражание не обязательно умаляло власть двора. Демонстративное соперничество за возможность надеть облачение с символами власти подтверждало центральное положение императора в государстве».
Здесь примечателен контраст с Японией периода Эдо (1603−1868). Сёгунат Токугава также установил иерархическую систему на фундаменте конфуцианства и ввёл законы против роскоши. (В японском обществе место занимавших наивысшее положение простолюдинов отводилось не учёным, а низко-ранговым самураям.) Законы против роскоши саботировали, и их пересматривали настолько часто, что люди непочтительно называли эти постановления «трёхдневными».
Городские ремесленники и купцы (презираемые самураями тёнин — «горожане»), однако, не стали подражать стоявшим выше на социальной лестнице, а придумали новые способы одеваться понаряднее и принялись носить ткани, не нарушавшие запреты и демонстрировавшие утончённость владельца. Когда вне закона оказались «вываренные» узоры сибори, тёнин придумали, как окрашивать шёлк вручную. Преуспевающие горожане, лишённые возможности щеголять в яркой одежде, делали её внешне простой и оставляли излишества для изнанки. Так появился эстетический идеал ики, для которого основное значение имела утонченность.
Антрополог Лайза Дерби пишет: «Есть ли лучший способ обмануть педанта-самурая, запрещающего вам носить узорчатый, расшитый золотом шёлк, чем надеть тёмно-синее, в полоску, косодэ из грубой чесучи — и дополнить его подкладкой из роскошного жёлтого узорчатого крепа? Или заказать одному из лучших художников города расписать подкладку простого кимоно? Горожанин находил удовольствие не только в следовании закону, но и в превосходстве над заносчивыми обидчиками. Горожане, непреклонные арбитры вкуса, взяли реванш, усвоив презрение к показной роскоши, теперь им недоступной. Пусть же самураи и куртизанки льнут к цветастой парче! Всякий обладающий вкусом человек предпочтёт изысканные детали, отличающие приверженца ики».
Закон против роскоши не устанавливал стандарты моды: это делали богатые купцы и звёзды театра кабуки. В Китае, где высокая экзаменационная оценка могла превратить крестьянина в чиновника, помыслы были устремлены ко двору. Цель состояла в подъёме по незыблемой социальной лестнице, и этим амбициям соответствовал выбор одежды, пусть и недозволенной. Японский же простолюдин не мог и рассчитывать стать самураем. Он ценил городской быт, городские искусство, удовольствия и моду. Но и в Японии, и в Китае люди посредством тканей показывали, кем им хотелось бы быть.
***
В то время когда Чжу Юаньчжан утверждал династию Мин, на другом конце Великого шелкового пути, в Италии, также появились запреты на определённые ткани, одежду и украшения. В 1300—1500 годах итальянские города-государства приняли более 300 законов против роскоши — «больше, чем во всей остальной Европе вместе», отмечает историк. Власти Падуи позволяли женщинам — «и замужним и незамужним, любого положения и состояния» — владеть всего двумя шёлковыми платьями. В Болонье штрафовали за застёжки из позолоченного серебра. Венеция воспретила шлейфы и «французские моды». Во Флоренции постановили даже, чтобы покойников хоронили только в простой шерстяной одежде (допускалась льняная подкладка). Могила не место для щегольства.
В управлявшихся купцами городах-государствах за запретами стояла не столько забота о сохранении в обществе статус-кво, сколько желание в целом ограничить расточительность. Всё более роскошные выходы могли оскорбить благочестие проповедников-францисканцев и ценимые консервативными торговцами скромность и бережливость. Но главная цель постановлений против роскоши не имела никакого отношения к этим традициям: всё дело было в финансовой самодисциплине.
Законы против роскоши были направлены на ослабление конкурентного давления: тратить и тратить, как можно больше, на драгоценности, текстиль и празднества. Патриции, обеспокоенные собственными расходами и пекущиеся о общественном благе, рассчитывали замедлить «гонку» демонстративного потребления. Законы позволяли вывести из неё в первую очередь своих супруг и дочерей. (Во Флоренции за соблюдением этих норм следило особое должностное лицо, ufficiale delle donne — «чиновник по делам женщин».)
В отличие от Китая периода Мин, итальянские города-государства постоянно пересматривали правила, без особенного успеха пытаясь привести граждан к послушанию. Изучив действовавшие во Флоренции с конца 13-го века до падения республики (1532) законы против роскоши, историк Рональд Рейни обнаружил, что власти снова и снова подтверждали и пересматривали не имевшие никакого эффекта запреты. «Учитывая частое в 14-м веке применение законов против роскоши, — пишет он, — очевидно, что назначенные коммуной регламеты относительно костюма не соблюдались так, как того желали законодатели».
Флорентийские законы начала 1320-х годов воспрещали женщинам иметь более четырёх нарядов, пригодных для публичного ношения. Причём из этих четырёх лишь один — из sciamito, то есть дорогого шелка, или scarlatta, то есть красной шерсти, окрашенной дорогим кермесом. В 1330 году власти запретили приобретать новые платья из sciamito и потребовали, чтобы женщины, уже их имеющие, зарегистрировали эту одежду. В 1356 году правительство ввело новые ограничения, позволив носить лишь простой шелк, и всякую женщину, надевшую более тонкие ткани, подвергали крупному штрафу.
Законы изменялись, чтобы закрыть лазейки и учитывать перемены моды. В 1320-х годах под запрет — и для мужчин, и для женщин — попала одежда с изображениями «деревьев, цветов, зверей, птиц и любых других фигур, будь то нашитыми, врезанными или прикреплёнными к одежде каким бы то ни было способом». В 1330 году к перечню прибавились нарисованные фигуры. Нашивать на платья полосы или кресты тоже было нельзя.
Итальянские законы против роскоши отчасти сдерживали мотовство, но определённо не подавили его — и вынудили модников быть изобретательнее и не слишком светиться, а ещё породили новые, не подпадающие под запреты фасоны. Отсюда и нужда в пересмотре закона и запрет нарисованных фигур и нашитых шёлковых полос.
Автор 14-го века Франко Саккетти, (в качестве приора) следивший за соблюдением законов против роскоши, в одной из новелл о жизни Флоренции отразил господствовавшие в городе настроения. Приглашённый надзирать за исполнением регламентов правовед по имени мессер Америго дельи Америгии, по-видимому, дурно исполняет свои обязанности: флорентийки разгуливают по улицам в запрещённой одежде, а он не видит в том никаких злоупотреблений.
Это не его вина, объясняет мессер Америго нанимателям: «Расследуя дела об украшениях, запрещённых вашим женщинам на основании переданных вами мне правил, я убедился, что таких доводов, какие приводят они, я не встречал никогда ни в одном законе». Остановленная на улице за ношение «фоджи [головной убор с завязками], разрезанной на мелкие части и обёрнутой вокруг капюшона», нарушительница «снимает фоджу, приколотую к капюшону булавкой, берёт её в руки и говорит, что это венок». Другая женщина, у которой платье украшено множеством пуговиц, возражает: «Это не пуговицы, а чашечки, а если вы мне не верите, посмотрите: у них нет ножки, а кроме того, здесь нет ни одной петли». Озадаченный правовед признаётся, что не может наказать женщин. Отцы города соглашаются: «И так… весь приорат сказал мессеру Америго, чтобы он поостерёгся делать то, что было бы очень хорошо проделать, но оставил бы это недоделанным». Саккетти заканчивает новеллу присказкой: «Чего хочет женщина, того хочет синьор, а чего хочет синьор — сам чёрт не разберёт».
Нарушитель законов против роскоши в Китае периода Мин рисковал подвергнуться телесному наказанию, отправиться на каторгу и лишиться нелегальных вещей. В Италии, как правило, штрафовали. Здесь запреты касательно одежды принимались в фискальных целях и пополняли городскую казну.
Кроме штрафов законы предусматривали денежные сборы. При вступлении в силу новых норм город обычно предлагал гражданам сохранить их отныне незаконные наряды. Для этого требовалось уведомить власти о такой одежде, заплатить и получить жетон — официальное разрешение. В 1401 году, после того как в Болонье приняли новое распоряжение, было зарегистрировано более 200 предметов одежды, благодаря чему казна получила не менее 1000 лир. (Годовое жалованье чиновника составляло 60 лир.) Одна женщина заплатила за разрешение оставить у себя накидку из зелёной шерсти с вышитыми золотом лесными сценами: с оленями, птицами и деревьями. Вторая заплатила за пять нарядов, в том числе за накидку из полосатой красной шерсти с серебряными звёздами и зигзагообразным орнаментом. Третья зарегистрировала бархатное платье с золочёными и алыми листьями.
«Штрафы и выдача жетонов сделались родом налогообложения», — отмечает историк, указывающий, что «фискальные соображения выступали одним из главнейших факторов политики в отношении предметов роскоши и внешнего вида людей».
Нуждавшееся в деньгах правительство Флоренции пошло ещё дальше и фактически заменило штрафы лицензиями. Ежегодный взнос (габелла) давал право не подчиниться досадному запрету. По правилам 1373 года, уплата 50 флоринов — столько коммуна платила одному арбалетчику за 15 месяцев службы — давала женщине право носить шерстяные платья, украшенные шёлковыми узорами. За 25 флоринов замужняя женщина могла украсить кромку своих платьев: это была привилегия незамужних. Уплата 10 флоринов позволяла мужчине надеть pannos curtos («короткое платье»), открывавшее у стоявшего человека ноги выше середины бедра. Женщина за ту же сумму могла позволить себе обтянутые шёлком пуговицы.
Перечень доступных за плату исключений был почти столь же длинен, как перечень запрещений. «Доступные послабления были настолько широки, — пишет Рейни, — что мало какие вещи из воспрещённых прежними установлениями остались недоступными тем женщинам, которые оказывались в состоянии уплатить требуемые налоги». Неудивительно, отмечает он, что «безразличие флорентинцев к нормам, регулирующим демонстративное потребление, росло».
Несмотря на периоды одержимости аскезой — прежде всего вспомним страстные проповеди флорентийского монаха Джироламо Савонаролы против роскоши, — итальянские торговые города не имели намерения всерьёз регламентировать щегольство или допускать его лишь по отношению к избранным. В душе граждане считали, что красивые вещи — это хорошо и что те славят и их обладателя, и город. Даже расшитое золотом платье способно указывать на божественные субстанции.
Миланский защитник традиционной для этого города «свободы костюма» и противник навязанных испанцами законов о роскоши утверждал, что так же, как созерцание «бесчисленных видов природных вещей» привело некоторых к признанию Божьего величия, так иные, созерцая чудеса искусства, некоторым образом задумываются о великой мудрости Господа, который внушил людям такое знание, и так некоторым образом постигают великую щедрость… Господа, который через его благоволение дарует им сметливость и усердие; и так и они могут краем глаза узреть безграничное и непостижимое величие… Господа на небесах, глядя на то величие, которым богатые одежды и украшения озаряют землю.
Итальянские города, центры торговли и промышленности, сознавали, что их слава зависит от мастерства и удовлетворения потребителей. Граждане, пытаясь обуздать стяжательство посредством закона, одновременно считали почётными созидание и демонстрацию продуктов всевозможных ремёсел, в том числе роскошных тканей и одежды. Потребитель, как правило, умел настоять на своём.