За три десятилетия, прошедших со дня, когда Мартин Лютер прибил свои «тезисы» к двери собора в германском Виттенберге, его идеи проникли в Испанию. Инквизиторы этого оплота католического мира были не на шутку встревожены. Ещё в конце 15 века, в эпоху наибольшего расцвета испанской инквизиции, они во главе с Томасом де Торквемадой старательно зачистили свою территорию от реальных и выдуманных ересей. Крещёные евреи-марраны и мусульмане-мариски, продолжавшие тайно исповедовать религии своих предков, сотнями отправились на костры. К середине 16 века инквизиторы уже готовились отдохнуть: католицизму в Испании, казалось бы, уже ничто не угрожало. И вот с севера на Пиренеи просочилась лютеранская ересь.
В Севилье, оплоте инквизиции, тайное лютеранство приобрело особый размах. Сотни протестантов, скрывавшихся за личинами ярых католиков, по вечерам собирались в домах богатых единоверцев и проводили богослужения по новому обряду. Среди адептов богопротивной ереси оказалось немало священников. Монастырь св. Исидора Севильского ударился в лютеранство целиком. Все его монахи резко изменили обряды, а проповедовать стали не на латыни, а по-испански.
Конспирация у лютеран была на высоте. Несмотря на увеличение числа еретиков и участие в протестантских обрядах богатых, знатных и известных в Севилье людей, инквизиция долгое время даже не подозревала о тайных лютеранах. Напасть на след подполья удалось случайно. Священник севильской церкви св. Викентия Франсиско де Сафра был тайным лютеранином, но в городе пользовался репутацией истового католика. Его не раз приглашали в инквизиционный трибунал в качестве эксперта для разрешения сложных теологических вопросов. В то же время его жилище служило перевалочной базой для проповедников, разносящих по Испании учение Лютера. В 1555 году к нему домой явилась полубезумная синьора с рекомендациями от известных священнику протестантов. Женщина находилась в полуобморочном состоянии, бредила и легко могла скомпрометировать всю сеть. Де Сафра взялся вылечить сумасшедшую проверенными средствами: он запер её в комнате без окон и ежедневно лупцевал кнутом, изгоняя из несчастной бесов.
Похоже, что он изгнал из пациентки не только бесов, но и преданность лютеранству: сбежав каким-то образом из его дома, она отправилась прямо к инквизиторам. Синьора назвала около 300 имён лютеран-подпольщиков. Список возглавляло имя Франсиско де Сафры. Однако доносчица настолько явно была не в себе, что для проверки её показаний инквизиторы вызвали хорошо им знакомого священника. Де Сафра, не моргнув глазом, рассказал следователям о припадках и бредовых видениях своей прихожанки, чем полностью их успокоил. Вернувшись домой, священник, не мешкая ни минуты, собрал пожитки и покинул Севилью.
Бегство подозреваемого насторожило инквизиторов, и они предприняли более тщательную проверку доноса. В результате в течение четырёх лет были арестованы более 800 человек. Для содержания задержанных не хватило тюремного замка Триана, и в застенки переделали несколько монастырей и даже частные дома. Весть об арестах опережала инквизиторов, поэтому многим подозреваемым удалось сбежать. В частности, в Германию уехали 12 монахов монастыря св. Исидора Севильского. Впрочем, двое из беглецов всё-таки попали в лапы инквизиции: они хотели перебраться в Англию, но их арестовали в Голландии, бывшей тогда под контролем Испании.
Следствие велось тщательно. Устраивались очные ставки, показания задержанных проверялись пытками. Многим удалось доказать свою невиновность, но и оставшихся с лихвой хватило на несколько массовых аутодафе.
Первое из них и наиболее крупное прошло в Севилье 24 сентября 1559 года. Площадь св. Франциска преобразили заранее. На ней возвели трибуны для многочисленных зрителей, два амфитеатра для инквизиторов и осуждённых и роскошный алтарь. 23 сентября через всю Севилью двинулось шествие, состоявшее из священников, городских угольщиков, поставлявших дрова для костров, и многочисленных «друзей инквизиции» — членов религиозно-патриотической организации, охранявших порядок во время торжественного мероприятия. Процессия пронесла через весь город шестиметровый дубовый крест, который торжественно установили перед алтарём. Всю ночь перед ним монахи, сменяя друг друга, молились за спасение душ осуждённых еретиков.
В семь часов утра на площадь стали запускать публику. В это же время в замке Триана начали выводить во двор главных героев аутодафе. Всех их обрядили в холщовые санбенито — одеяния, различавшиеся в зависимости от тяжести наказания. Те, кто был приговорён к порке и каторге, имели на груди жёлтые андреевские кресты. У еретиков, осуждённых на смерть, на груди были изображения дьявола и пламени, причём у тех, кто покаялся в своих грехах, языки пламени смотрели вверх, а у нераскаявшихся они были перевёрнуты. Кроме того, смертникам надели на головы карочи — бумажные колпаки с теми же рисунками высотой 1,2 м. Нераскаявшимся еретикам, которые своими речами на пути к площади могли поколебать веру зевак-католиков, забили в рот железные кляпы. Всем осуждённым дали в руки длинные свечи. Тем, кто отказывался их брать, связали ладони и вставили свечи между верёвками.
Процессия направилась к площади. Каждого осуждённого сопровождали два монаха-доминиканца и парочка «друзей инквизиции». Процессия получилась длинной: в тот день должны были выслушать приговоры 102 еретика, из которых 22 были осуждены на смертную казнь. Во главе шествия несли деревянную куклу в человеческий рост. Она изображала сбежавшего Франсиско де Сафру и была одета в его подлинную одежду. Беглый священник тоже был приговорён к костру, но заочно.
На площади осуждённые расселись на своих скамьях. Перед амфитеатром были установлены две клетки. Пока в одной из них на коленях выслушивал свой приговор очередной еретик, в другую уже заводили следующего. Чтение подробных приговоров более чем сотне осуждённых длилось 4,5 часа. После этого епископ Тарасонский огласил помилование тем еретикам, кто примирился с церковью. Помилование не означало, что получивший его может идти на все четыре стороны. Оно лишь смягчало наказание. Те из помилованных, кто был приговорён к костру, получали особую милость: перед самым сожжением их душили верёвкой, даруя быструю и милосердную смерть.
Во время оглашения помилования выяснилось, что среди осуждённых не только лютеране. Наказание было смягчено одному мулату, оболгавшему своего хозяина. Он отломал фигурку Христа от распятия, принёс его в инквизицию и заявил, что его господин каждый вечер стегал Господа плетью. Следствие выяснило, что мулата видели с отломанной фигуркой в руках задолго до его доноса, и в тюрьму угодил он сам. В связи с деятельным раскаянием и активной помощью следствию мулата подвергли 200 ударам кнута вместо 400 и сократили срок ссылки на королевские галеры.
Затем началось зрелище, ради которого и собрались на площади сотни севильцев. На мостовой возвышались 23 столба с кучей дров у подножия каждого. Инквизиция никогда не сжигала осуждённых ею на массовых кострах. Подобное варварство имело место лишь во время религиозных войн или в американских колониях, когда приговорённых было больше, чем дров. При соблюдении всех формальностей каждый еретик имел право на собственное пламя.
Сначала сожгли деревянную куклу Франсиско де Сафры. Пока она догорала, к соседнему столбу на осле подвезли Изабеллу де Байена, богатую горожанку, предоставлявшую свой дом для протестантских сборищ. Из-за того, что домовая церковь Изабеллы была тайно перестроена по лютеранским канонам, её дом также подвергся казни: он был снесён. Женщину приковали к столбу железным ошейником, и монах-доминиканец в последний раз спросил, не хочет ли она покаяться и прилюдно произнести католический символ веры. Изабелла отказалась, и под её ногами вспыхнуло пламя.
Следующий осуждённый в последний момент дрогнул. Богатый горожанин граф Хуан Понсе де Леон храбро вёл себя на следствии, отпирался и сознался в ереси только под пыткой. Но когда костёр уже подожгли, он закричал, что хочет покаяться. Огонь тут же потушили. К столбу по дровам вскарабкались священник и палач. Священник исповедовал де Леона, выслушал, как тот произносит символ веры, и дал сигнал палачу. Жертву задушили, вновь развели огонь, который быстро охватил мёртвое тело.
К соседнему столбу уже приковали 21-летнюю Марию де Бооркес. Несмотря на юный возраст, она была уважаемым членом лютеранской общины. Девушка владела многими иностранными языками, в том числе греческим и латынью, знала наизусть Евангелие и прекрасно разбиралась в теологии и философии. На следствии она держалась стойко, молчала даже под пытками. Когда священник предложил ей покаяться перед казнью, Мария неожиданно согласилась, но к ужасу доминиканца вместо католического символа веры начала на всю площадь громко выкрикивать лютеранский вариант. Чтобы воспрепятствовать пропаганде ереси, де Бооркес тут же задушили.
Затем наступила очередь священника Хуана Гонсалеса, араба по национальности. Популярный в Андалусии проповедник много разъезжал по Испании, тайно выстраивая разветвлённую лютеранскую сеть. После ареста он перенёс все пытки инквизиторов, не выдав ни одного сообщника. Разозлённые следователи арестовали двух его сестёр, которых также приговорили к сожжению. От тюрьмы к месту казни Гонсалеса вели с кляпом во рту, опасаясь, что он станет на ходу читать лютеранскую проповедь. Кляп вынули в последнюю минуту, и Хуан успел только крикнуть сёстрам: «Пойте псалом 108-й: «Боже хвалы моей, не премолчи»». Сёстры, считавшие своего брата святым, начали громко петь и проклинали папистов, пока огонь не лишил их жизни.
Доктор Кристобал де Лосада пострадал, можно сказать, за любовь. Он просил руки дочери знатного севильца, тайного лютеранина. Тот дал согласие на брак только при условии, что жених ознакомится с протестантским вероучением. Доктор оказался таким прилежным учеником, что быстро выдвинулся в лидеры протестантской общины. Будучи арестованным, он не стал отрицать своё лютеранство, но отказался признавать его ересью, доказывая истинность протестантизма. На аутодафе де Лосада отказался от исповеди и был сожжён заживо.
Костры вспыхивали один за другим. На них возводили монахов монастыря св. Исидора Севильского, учителя грамматики и чистописания, нескольких женщин. Протоколист этой церемонии, подробно описавший всё происходившее на площади св. Франциска, особо отметил, что некоторые из осуждённых поднимались к столбам с радостной улыбкой на лице. После того как все костры допылали, настала очередь 80 приговорённых к более мягким наказаниям. На краю площади уже стояли повозки, на которых большинство осуждённых мужчин отправились прямиком на королевские галеры. Всё действие закончилось уже в сумерках. Многочисленные зрители получили наглядное доказательство всесильности католической веры и его превосходства над протестантским лжеучением.
Это было далеко не последнее аутодафе, связанное с делом севильской лютеранской общины. В 1560 году на одном из костров сожгли и ту самую полусумасшедшую женщину, которая написала первый донос. Вместе с ней казнили её трёх дочерей и сестру. Русское правило «доносчику — первый кнут» сработало и в далёкой Севилье, правда, в более ужасном варианте.