Сюжет
Картина создана по сюжету, описанному Титом Ливием. Города Рим и Альба-Лонга соперничали и в течение долгого времени досаждали друг другу набегами, грабежами и распрями. Чтобы избежать тотального разрушения в ходе междоусобицы, а также совместными усилиями противостоять этрускам, было решено устроить состязание и выявить сильнейшего. Со стороны Рима были братья Горации, со стороны Альба-Лонги — Куриации.
Давид запечатлел момент, когда братья, подняв руки в римском приветствии, клянутся победить или умереть. Клятву принимает их отец, дающий воинам оружие.
Среди скорбящих женщин — мать Горациев, склонившаяся над внуками, сестра Камилла, невеста одного из Куриациев, и Сабина, сестра Куриациев и жена одного из Горациев. В этом кровном переплетении кроется ужас, универсальный для любой эпохи. Брат убивает брата. Этот же пожар охватит Париж.
Горации победили, но в живых остался только один из них. Вернувшись домой и увидев сестру, скорбящую по мужу, он убил ее. Горация хотели судить, но отец выступил в его защиту, напомнив, что воин исполнял свой долг. И мужчина избежал наказания.
Контекст
Стилистически полотно относится к классицизму: художник опирался на античные образцы, манера его проста, а идея величественна. Однако понять ее довольно сложно: никто из героев не смотрит на зрителя. Картина закрыта, это вещь в себе. В 18-м веке рациональное сменяется эмоциональным, начинается перелом, когда от рассказа живопись переходи к показу. Теперь зритель, глядя на полотно, с трудом может сказать, о чем оно. «Клятва Горациев» обращается не к личности, а к человеку, находящемуся в строю. Это команда человеку, который сначала действует, а затем размышляет.
К тому времени уже открыли Помпеи. Античность для европейцев перестала быть набором текстов — она стала осязаемой. На рынке появилось множество атрибутов того времени — от чашек до статуй. Несмотря на это, у Давида Античность относится не столько к антуражу, сколько к духу, ярости и простоте. Художник выбрал суровый мужской язык — по выражению Дидро, написано так, как говорили в Спарте, — для выражения гражданских ценностей.
Заявив, что римлян возможно писать только в Риме, Давид отправился выполнять заказ в Италию. Пять лет он работал над полотном. Когда мастерская стала открыта для посещения публики, реакция превзошла все ожидания художника.
Чтобы привлечь внимание к картине, Давид предпринял хитрый ход. Сначала он выставил полотно в Риме и только затем, получив восторженные отзывы итальянских мастеров (о чем, конечно же, узнали и в Париже), стал готовить работу к Салону во Франции. Однако к началу французской выставки Давид опоздал. По правилам, опоздавших не принимали. Но художник заранее известил, что его полотно, во-первых, будет доставлено, а во-вторых, оно будет не квадратным, а прямоугольным. Организаторам Салона пришлось «забронировать» под картину самое выгодное место. Несколько дней оно пустовало в ожидании полотна. Это подогревало интерес и разжигало любопытство французов. Когда же картину привезли и она заняла свое место, то все люди волей-неволей были прикованы к ней. Не только из-за мастерства исполнения, но и из-за ее положения, которое выделяло работу Давида среди других полотен.
Судьба художника
Оба дяди Жак-Луи Давида были архитекторами и, заметив способности ребенка к рисованию, отдали его учиться живописи. Дяди рассчитывали воспитать коллегу, но юноша решил стать художником.
На выбор сюжетов и их интерпретацию повлияло участие Давида в революционном движении. Выбирая эпизоды Античности, художник интерпретировал их, исходя из событий, очевидцем которых был сам.
Став в начале 1790-х депутатом Национального Конвента, Давид примкнул к монтаньярам во главе с Маратом и Робеспьером. Кстати, художник был одним их тех, кто проголосовал за смерть Людовика XVI. А в качестве члена Комитета общественной безопасности Давид подписывал приказы об аресте «врагов революции». За свои революционные убеждения ему пришлось не только в тюрьме посидеть, но и развестись с женой.
С приходом Наполеона к власти Давид становится его ярым сторонником и даже придворным художником. Однако после поражения императора в битве при Ватерлоо живописцу пришлось бежать из страны. Так он оказался в Бельгии, где и скончался на седьмом десятке лет, попав под колеса экипажа. Тело его захоронено в Бельгии — французские власти отказали в разрешении на погребение. Только позднее сердце художника было перезахоронено в Париже на кладбище Пер-Лашез.