Сила написанного

Вы помните суд над Бродским?

Категоричность судьи, уверенность с собственной правоте и самой возможности — судить! — это ж шедевры жизненной позиции, которую можно встретить и сегодня.

Привожу мой любимый отрывок.

Судья: Чем вы занимаетесь?

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…

Судья: Никаких «я полагаю». У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…

Бродский: Я не думал, что это дается образованием. Я думаю, это от Бога…

Почему вспомнила об этом? Недавние разговоры навеяли.

XXI-й век открыл перед нами возможности, которых прежде мы и представить не могли. Каждый может выразить себя — напечатать свои книги, например. Как только не называют тех, кто пишет — графоманы, писатели, авторы текстов. От написания до опубликования своего шедевра — пара шагов. «На писателя» нигде не надо учиться.

Мы переживаем новый цивилизационный виток и оказались не готовы к нему, быть может. Или просто еще не осознали происходящего в полной мере. Это случалось не однажды и повторится еще не раз. «Лицом к лицу лица не увидать».

Когда-то книг не было вообще и Гомер вошел в историю, как рассказчик. Рассказчиков любили, они помогали коротать вечера, много знали, с ними было интересно. Потом появились переписчики. И мудрые люди, способные предвидеть катастрофу, ужасались этому. Мы разучимся запоминать! Даже Сократ не избежал таких суждений.

О том, что разучимся запоминать, мы часто сокрушаемся, вспоминая, сколько телефонных номеров удерживали в памяти в молодости. А сегодня — потерял телефон и ни одного номера наизусть не помнишь, так ведь? Страх того, что человечество разучится запоминать, всплывает на поверхность не впервые.

Гомера записали и в этих списках — переписываниях он дошел до наших дней. Впервые его рассказы (с его слов, да-да) были записаны 300 лет спустя после смерти. Сколько там от Гомера? А в пересказе было б надежней?

Переписчики. Молодые монахи чаще всего. Умение читать и навык письма обрели сакральность. Они доступны лишь немногим. А как еще повысить собственную значимость, скажите? В этой связи не могу не вспомнить любимую байку про ошибки при переписывании. Помещу в конце текста, чтобы здесь не занимать место, ок? Тайна, сакральное знание — вот что помогало удерживать влияние над людьми.

А потом изобрели книгопечатание и противники нового восстали с удвоенной силой. Как? Теперь книги станут дёшевы и доступны? Каждый сможет читать и что он там вычитает и правильно ли поймёт — поди знай! Правильно знают только носители этого сакрального знания, конечно. Толкователи.

Сегодня любой желающий, научившийся тыкать в клавиши, может свои соображения сразу публиковать. Исчезает сакральность звания писатель. Я пишу, значит я писатель. Просто, логично и убедительно. Не нравится — не читайте. Я бы добавила, писатель не только тот, кто пишет, а кого читают.

Кто сказал Бродскому, что он поэт? А кто сказал об этом Пушкину?

Нет, я не примазываюсь к ним, помилуйте. Я за то, чтобы люди писали. И их читали те, кому это интересно. А как иначе проверить — писатель ты или нет? Спросить ту тётку из ЖЭКа, которая судила Бродского?

Обещанная притча.

Молодой монах принял постриг, и в монастыре первым его заданием было помогать остальным монахам переписывать от руки церковные уложения, псалмы и законы.

Поработав так неделю, монах обратил внимание, что все переписывают эти материалы с предыдущей копии, а не с оригинала. Удивившись этому, он обратился к отцу-настоятелю:

— Падре, ведь, если кто-то допустил ошибку в первой копии, она же будет повторяться вечно, и её никак не исправить, ибо не с чем сравнить!

— Сын мой, — ответил отец-настоятель, — вообще-то мы так делали столетиями. Но, в принципе, в твоих рассуждениях что-то есть!

И с этими словами он спустился в подземелья, где в огромных сундуках хранились первоисточники, столетиями же не открывавшиеся. И пропал.

Когда прошли почти сутки со времени его исчезновения, обеспокоенный монах спустился в те же подвалы на поиски святого отца. Он нашёл его сразу. Тот сидел перед громадным раскрытым томом из телячьей кожи, бился головой об острые камни подземелья и что-то нечленораздельно мычал. По покрытому грязью и ссадинами лицу его текла кровь, волосы спутались, и взгляд был безумным.

— Что с вами, святой отец? — вскричал потрясённый юноша. — Что случилось?

— Celebrate*, — простонал отец-настоятель, — слово было: «celebrate» а не «celibate"**!
* celebrate — празднуй, радуйся;
** celibate — воздерживайся (сексуальное воздержание — одна из основ католицизма).