Минин и Пожарский: из истории памятника

Между прочим, господа, среди прочих круглых годовщин этого года случилось и 200-летие установки в Москве памятника Минину и Пожарскому.

Наверно, большинство ныне живущих знает памятник именно так — возле храма Василия Блаженного. Между тем туда он перебрался относительно (в историческом масштабе) недавно — в 1931 году. А встать на самом деле мог не только не на Красной площади, но и вообще не в Москве.

Вместе с Василием Блаженным памятник ныне находится в ведении Исторического музея. Неудивительно поэтому, что именно ГИМ устроил по случаю юбилея выставку — а в ней рассказал некоторые любопытные детали.

Итак: сама мысль о таком памятнике стала возникать в самом начале XIX века (то есть с приближением 200-летней годовщины событий) в круге «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств». К этому кругу принадлежал, среди прочих, скульптор Иван Мартос, в то время профессор (позже станет и ректором) Академии художеств. Увлекшись темой, он сделал первые наброски памятника в 1804 году. Музей показал сохранившийся первый эскиз его скульптурной группы — совсем еще не похожий на то, что появилось в дальнейшем.

Впрочем, реальные организационные формы затея с памятником стала обретать несколько позже. Но не у москвичей, а у жителей (логично!) Нижнего Новгорода — те, как и за почти двести лет до того, решили скинуться на общее дело. Инициативу поддержал император Александр I, а на Академию художеств возложили задачу проведения конкурса. В нем, среди примерно десятка других авторов, принял участие и Иван Мартос. И победил. С проектом, существенно отличающимся от первоначального — вот гравюра, изображающая эскиз уже утвержденный. Гравюра, к слову, официальная — эти изображения были разосланы по всем губерниям России вместе с открытием подписки для сбора средств. За три года пожертвований набралось около 150 тысяч рублей.

Но вот тут-то принять у себя памятник пожелала Москва. Нижнему пришлось смириться с тем, что ему достанется лишь обелиск. Мартос же приступил к изготовлению первой большеразмерной модели — что и завершил летом 1812 года (как нетрудно догадаться, вскоре на некоторое время всем станет не до памятника).

Следующая модель, в полном, ныне нам известном размере, была готова в 1815 году, выставлена на всеобщее обозрение и заслужила всеобщее же одобрение публики. Предстояла отливка, и для нее скульптор избрал самого лучшего, на его взгляд литейщика Академии художеств. Звали этого человека Василий Петрович Екимов.

То есть как его звали на самом деле — никому не известно. Но уж точно не Василием — поскольку ребенком он был взят в плен в Турции и привезен в Россию. Как попал в Академию — тоже не очень ясно, известно только, что в 1776 году он числился «воспитанником 4-го возраста по классу медного и чеканного мастерства». Мастерство, впрочем, освоил, судя по всему, неплохо, поскольку уже в 1777 году за успешную отливку скульптуры получил от Совета Академии премию аж в целых сто рублей. А в дальнейшем работал над проектами из самых серьезных — именно он, например, руководил отливкой «Медного всадника». Ну, и статуя «Самсон, разрывающий пасть льву» — тоже его работа (привет, кстати, нашему Самсону!). А известный Петр Клодт в литейном деле — его, екимовский, ученик.

Так вот, этому человеку и доверили отливку памятника Минину и Пожарскому. И Екимов идет на сложнейший эксперимент: решает отливать композицию не по частям, а полностью (за вычетом меча, щита и шлема, но это уже так, мелочи).

Что, на самом деле, было совсем не так просто. Процесс был многоэтапный: сначала была изготовлена полноразмерная модель из воска. Затем ее 45 раз (!) обмазывали жидкой смесью из толченого кирпича с пивом и просушивали — таким образом образовалась внешняя огнеупорная оболочка. Затем внутренность скульптуры заполнили составом из алебастра и толченого кирпича. Воск после этого выплавили — внутри осталось пустое пространство, которое и предстояло заполнить бронзе.

1100 пудов меди, 10 пудов олова, 70 пудов цинка — все это плавилось в нескольких печах на протяжении десяти часов. А вот на то, чтобы залить металл в форму, потребовалось всего 9 минут. Но при этом, к ужасу автора, около 60 пудов сплава «убежало». Конечно, при отливке металл всегда берется с запасом, но что увидят Мартос и Екимов, когда будет разбита форма?

Осторожно разобрали верхнюю часть оболочки — и отлегло: голова и рука Минина, находившиеся выше прочих частей композиции, вышли без изъяна.

Однако по завершении всех работ предстояла доставка изготовленного монумента из Санкт-Петербурга в Москву. Что и решили сделать водным путем: из Невы через Онежское озеро в Мариинскую систему до Шексны, затем по Волге до Нижнего Новгорода (который, как мы помним, памятника оказался лишен — правда, уже в 2000-х годах получил слегка уменьшенную реплику работы Зураба Церетели), а оттуда, в конце концов, в Москву.

Торжественное открытие состоялось 20 февраля 1818 года. С военным парадом и прочим подобающим церемониалом.

И памятник, несомненно, стал популярен. Во всяком случае, его изображение моментально освоили мастера декоративно-прикладного искусства.

Слева тут — скульптура из моржовой кости, вырезанная уже в конце 1810-х годов (то есть практически сразу после установки) в Архангельске. Сохранилось даже имя мастера — А. Коржавин. Справа — настольная скульптура, изготовленная в московской мастерской Г. Шмидта.

А вот вам и подносик

А вот и табакерки. Это 1820-е годы.

А вот часы. Их заказал известному французскому бронзовщику Пьеру-Филиппу Томиру представитель небезызвестной династии Демидовых (а впоследствии этот мотив использовался часовщиками неоднократно).

Ну, а Кузьму Минина даже превратили в отдельную кабинетную скульптуру (подробности этого экзотического заказа, как и мастер, его исполнивший, к сожалению, неизвестны).

И конечно, памятник виден на множестве живописных и графических произведений — причем не только российских, но и, например, выходивших во Франции литографиях «Виды Москвы».

На одной из этих работ, кстати, хорошо видны Воскресенские ворота — а вот здания Исторического музея не видно, потому что его еще не было. Зато видно, что стояло вместо него.

Видно также, где именно стоял памятник — по центру площади, лицом к Кремлю, на фоне здания Верхних торговых рядов, перестроенных после пожара 1812 года Осипом Бове. Что хорошо видно на изображении крестного хода на Красной площади.

А вот фотографии (понятно, более поздние) — и тут позади монумента уже привычное нам здание ГУМа.

А вот картина совершенно замечательная: «Крестный ход во время парада революционных войск на Красной площади 4 марта 1917 года». То есть это Февральская революция.

И обратим внимание: в руках у князя Пожарского флаг с надписью «Да здравствует свободный народ!».

А вот при советской власти некоторые горячие головы призывали отправить Минина с Пожарским в переплавку — как «представителей боярско-торгового союза, заключенного для удушения крестьянской войны». Однако обошлось.

Но вот военным парадам на Красной площади памятник начал мешать. И его в начале 1930-х решили перенести на ныне известное место, к собору. В ГИМе же обнаружили любопытную фотографию подготовки к этому процессу — в альбоме совершенно непрофессиональных любительских снимков.

Позже, однако, отношение к памятнику поменялось — во время войны его логичным образом стали использовать в патриотической пропаганде.

А потом и опять в декоративно-прикладном искусстве: чья тут бронза, непонятно, а фарфор — Дулёвского завода. Ну, и прочие портсигары, памятные медали и плакетки.

А началось все, напомню, просто с идеи, возникшей в совершенно неофициальной компании.

P. S. Дорогие коллеги, если этот пост выйдет дублем — заранее принош извинения. (Вообще-то я его вешала еще 17-го в субботу, но как-то до сих пор не появился. :))