Две Дарьи

Что значит оказаться полным тезкой известного лица? Иногда ничего особенного. Иногда забавно, а то и лестно. Иногда такое случайное сходство имен используют в политических целях: ну-ка, разберись, кто в избирательном списке правильный Иван Петрович Сидоров, а кто — фейковый.

Но бывает совсем грустно — когда грехи одного возлагаются общественным мнением на вовсе другого. Об одном таком случае напомнили мои коллеги, посвятив очередной выпуск передачи «Не так» судебному процессу над небезызвестной Дарьей Салтыковой — «Салтычихой». «Мучительницей и душегубицей», как назвали ее по итогам судебного процесса.

Суд был, и лицо такое было — тут сомнений быть не может, задокументировано. Но вот если вы попробуете поискать в интернете портрет «Салтычихи», то скорее всего — да что там, практически наверняка — получите вот это:

Прямо кинематограф, правда? Однако хороша Даша, да не наша. Не та это Дарья Салтыкова. Эта — Дарья Петровна. А та была Дарья Николаевна.

Что же — помимо, разумеется, некритичного подхода различных авторов к подбору иллюстраций — могло привести к такой ошибке?

Что ж, давайте разбираться. Обе дамы — почти (в масштабах истории) ровесницы. «Салтычиха», урожденная Дарья Николаевна Иванова, родилась в 1730 году. Простота фамилии ее родителей не должна вводить в заблуждение: они были из столбового дворянства. Вышла замуж за представителя младшей ветви Салтыковых, Глеба Александровича.

Героиня портрета, Дарья Петровна, урожденная графиня Чернышева, вышла замуж за Салтыкова из старшей ветви рода — графа Ивана Петровича, в дальнейшем генерал-фельдмаршала и московского главнокомандующего. Род ее собственных родителей, правда, не слишком древен — свой отсчет он ведет от одного из сподвижников Петра, Григория Чернышева. А помимо него более всего известна в этом роду младшая сестра нашей Дарьи, Наталья Петровна, в замужестве княгиня Голицына (да-да, та самая, которую светская молва посчитала прототипом пушкинской «Пиковой дамы»).

Но вернемся к собственно портрету (хранится в ГМИИ). У него есть автор и датировка — 1762 год. Дарье Петровне, тогда еще Чернышевой, в то время 23 года. Дарье Николаевне, уже вдове Салтыковой — 32 года. По большому счету, парадный портрет тут особого различия сделать не может. Одежда? Увы, это не мужской мундир, который четко указывал бы и на звания, и на место службы. Но вот автор портрета — дело другое.

Автор портрета — французский живописец Франсуа-Юбер Друэ. Писавший и членов французской королевской фамилии, и практически всю парижскую знать. При этом в России никогда не бывал, да и вообще, похоже, практически не покидал родного Парижа.

Дарье Николаевне в Париже бывать ни на каком повороте жизни не случилось (а в 1762 году донос на нее и вовсе уже дошел до Екатерины и началось следствие). А вот Дарья Петровна — наоборот, ее отец-дипломат, Петр Григорьевич Чернышев, много работал за границей. В том числе с 1760-го до середины 1762 года был как раз послом в Париже. И место, и время сходятся.

Итак, наша красавица в кружевной шали — не изуверка Салтычиха. Хотя тоже Салтыкова, и тоже Дарья. Но тут в других публикациях о жестокой помещице возникает еще одно портретное изображение.

Но и тут (этот портрет в Эрмитаже) у нас есть дата создания и автор. Августин Христиан Ритт и 1794 год. Ритт, сын выходца из Германии, в это время как раз работает в России. Но может ли он писать портрет давно уже брошенной к тому времени в темницу Салтычихи? И могла бы она после многолетнего заточения, к 60 с лишним годам, так выглядеть?

Разумеется, это вновь другая Дарья — все та же Дарья Петровна. В 1794-м ей 55 лет — что, в общем, соответствует изображению.

Но тогда остается вопрос: а как все-таки выглядела настоящая Салтычиха?

А вот этого мы просто не знаем. Никаких ее достоверных изображений не сохранилось. А те, что есть, основаны лишь на воображении авторов. Как, например, этот народный лубок XIX века.

Понятно, что изображение чисто условно, да и вообще гротесково. Так что внешность Дарьи Николаевны Салтыковой каждому придется домысливать самостоятельно.

А вот Дарье Петровне я, право, уже давно сочувствую. Ни за что ведь страдает.