.
Тема номера: памяти оттепели.
Номер собран их архивных публикаций — своеобразный мемуарный альманах, в прозе и стихах. На мой взгляд, достоин выпуска отдельным изданием. Редакторская работа достойна высокой оценки — собрать в единый кулак и объединить идеей воспоминания писателей, поэтов, публицистов, художников, диссидентов, фарцовщиков и стиляг дорогого стоит. Тем более, что часть из авторов жива и здравствует. С одним из них даже удалось перекинуться несколькими словами через фейсбук.
И все воспоминания, оказывается, вполне совмещены с оттепелью — ушедшим уже в прошлое редчайшим просветом недавней истории, когда страна, почувствовав некоторую свободу, заговорила хотя и не в полный голос, но уже и не шепотом, о многом, что умалчивалось, копилось, лежало тяжким бременем на душе.
Впечатления мои после чтения зафиксировались на нескольких моментах.
У Александра Мелихова в «Стране зеков» отметил пару замечаний:
«В окружении моего детства отсидели многие, но не трясся никто»
«О мнимой покорности написано предостаточно, однако ещё никто не написал нужнейшую книгу о повсеместном скрытом сопротивлении, которое позволяло выжить — даже и оценить невозможно, какому числу осужденных властью. Если бы каждый вспомнил о спасительной руке, протянутой гонимому в тяжелую минуту, мог бы получиться драгоценный сборник».
Действительно пробел — сознание если, не противодействия, то внутреннего возражения творимому властью, уже уводит от мысли безысходности и непоправимости бытия.
В двух случаях возникли личные пересечения. Поэтесса Нина Бялосинская в 1941 году поступила в ИФЛИ; мой отец к тому времени уже закончил первый курс этого вуза. В её воспоминаниях встречаются фамилии нескольких его однокурсников, которые пережили войну. Увы, таких осталось совсем немного…
Наталья Замятина хорошо вспоминает занятия в Доме Культуры гуманитарных факультетов МГУ, располагавшегося по адресу ул. Герцена 1. Она увлекалась музыкой и театром. Что до меня, то я усердно покупал ежемесячные абонементы на заочный факультет искусствоведения. Могли и встретиться…
Из ярких реплика запомнилась фраза Бориса Заборова: «Самое большое несчастье для раба — свобода. Вол без ярма воз не потащит».
Леонид Бахнов в заметках малолетнего очевидца «А все-таки жаль», пробует навести порядок в головах читателей: «Послушайте, антиутопия все-таки жанр литературы, а не руководство к действию».
Оттепель завершилась в августе 1968 года, отметившись большим количеством новых имен, произведений, протестными движениями, диссидентством. Все их знают — нет смысла перечислять.
В 1968 год, то есть в последний момент оттепели, много говорилось о «Социализме с человеческим лицом». Теоретически созревший в головах чешских коммунистов, о чём упоминают многие, он был жестко пресечен на первой же стадии построения. Но вот странное обстоятельство — содержание этой платформы так и остается за кадром. Что она из себя представляла, чем был наполнена и почему решительно не принималась лидерам КПСС — вплоть до введения войск на территорию дружественного и глубоко ассоциированного государства социалистического лагеря — читателю нынешних поколений останется не понятным! Собственно и попыток объяснить не предпринимается — только порицание самого факта вторжения.
Осмысление оттепели происходило позже, вплоть до перестройки.
О рефлексиях интеллигенции на оттепель подробно написал Ефим Гофман. Его «Люди рефлексии» посвящены столетию со дня рождения Раисы Орловой, Григория Померанца и Ефима Эткинда.
Для себя я отметил вывод Г. Померанца, из эссе «Человек ниоткуда», написанного в 1967 году: «Погрузившись с головой в политику, интеллигенция неизбежно приходит к отказу от того, что её толкнуло в политику, — к утрате сознания, что есть ценности более высокие, чем любая политическая победа и поражение… Царство духа и царство кесаря не должны перекликаться, не соединяясь под одной короной».
Интеллигенция, рванувшаяся во власть во времена перестройки, этим суровым предупреждением пренебрегла. И получила своё в полной мере.
Рекомендую к прочтению, хотя с Интернет-изданиями толстых журналов, в том числе и «Знамя», кажется, возникли проблемы.
Кажется, у нас лента пошла со сбоями, как у перегревшегося пулемета "Максим"...
Сергей Макаров: засвет творческой интеллигенции, театральной в особенности, в годы оттепели беспрецедентен. Произведения репрессированных авторов увидели свет в толстых журналах, которых стало вдвое больше, ожила критика и публицистика. В БДТ, Современник, на Таганку невозможно было купить билет в кассах, приходилось как-то доставать, кинофильмы собирали свою аудиторию. Это, на мой взгляд, тот самый случай приобщения к свободе. А уж как оно состоялось = у каждого свой запас воспоминаний. Кстати - кумиров на политической сцене тогда и не было - жестко соблюдалась иерархия в правящей партии.
Владимир Григорьян: Добрый вечер Владимир! Не совсем так - ведь рефлексии Померанца и его выводы касались исключительно интеллигенции. Именно это прослойка, несмотря на её кажущуюся немочь, способна генерировать и выдавать в общество идеи, порой идущие вразрез с провластными установками или намерениями. Именно поэтому интеллигенции отводится роль не оппозиции, нет, а потенциального переговорщика с властью, отстаивающего иной взгляд на происходящее и пропагандирующего его. Ведь оппоненты власти из числа рабочих, крестьян и разночинцев, как правило, предпочитают иные, более брутальные аргументы. Но интеллигенция практически беззащитна. А беззащитных власть, как известно, презирает и гнобит. Да, для этого нужен авторитет; тут вы правы: "оказываясь в политике"....
Аркадий, нет под рукой статистики, но сильно не ошибусь, если скажу что в СССР интеллигенции было немало. Как творческой, так и технической. По театрам они ходили, тусовались в своих компашках, спорили, стихи читали...Не, ну молодцы. Вы пишите, что оттепель навернулась в 1968-м. То есть, после известных событий, связанных с уничтожением "Пражской весны". Напомнить вам сколько человек вышло на Красную площадь с протестом против ввода войск в Чехословакию? Правильно-всего семь! Семь, Карл!
Совершенно верно! Леонид Бахнов пишет о Вадиме Делоне: "Вот ведь как вышло: мы были такие смелые и решительные, а на площадь вышел он один". Но в исследовании Александра Даниэля "Утраченный шанс" картинка иная - протестное движение, как и количество несогласных, было гораздо шире. Но что мы тогда, да и сейчас об этом знаем?