Экспериментальные программы транслировались и до войны, и сразу после. Но настоящее вещание, то, о котором говорили на улицах и дома, которого ждали каждый долгий рабочий день, началось в середине пятидесятых. Поэтому мы не знали по-настоящему замороженного сталинского телевидения: чудо-экран сразу показал нам оттепель. Сам же экран был очень маленький и чёрно-белый, вернее — расплывчатый и серо-голубой. Но притягивал он к себе магически. Увидеть дома фильм, спектакль, футбольный матч, полностью и вживе, а не через радио-описание или нарезку киножурнала, — необычайное ощущение. Я уже не говорю о прямых трансляциях событий, которым — мы это понимали — суждено стать эпохальными. Помню, как в 1961 году мы в апреле смотрели на идущего по аэродрому побывавшего в космосе Гагарина, а осенью мои родители, затаив дыхание, смотрели заседания XXII съезда КПСС, на котором Хрущёв гвоздь за гвоздём вколачивал в гроб Сталина, чтобы никто не надеялся, что «культ личности», разоблачённый пять лет назад, может возродиться.
Но даже не это было главным в оттепельном телевидении. Всю программу объединяли живые дикторы — молодые, красивые, приветливые. К ним привыкали, у каждого зрителя были свои любимцы и любимицы. Называли по именам: Аня (Шилова), Игорь (Кириллов)… Тяжело было со Светланами: Моргунова, Жильцова, а потом ещё и обворожительная Ершова! Валентина Леонтьева совершила героический поступок: стала вести детские передачи очень рано оказалась «тётей Валей». О личной жизни дикторов постоянно строились всякие предположения, в основном — фантастические, но к счастью, жёлтая пресса и душевный стриптиз были не в ходу, а потому люди не могли судачить о подлинных радостях, драмах и даже трагедиях своих телевизионных кумиров.
У маленького зыбкого экрана были свои идеальные джентльмены. Как не вспомнить основателя «Клуба кинопутешествий» (именно так изначально, с 1960 года, называлась программа) Владимира Адольфовича Шнейдерова, знаменитого кинооператора и режиссёра, снявшего до войны знаменитого «Джульбарса». А «Кинопанорама»? Её основал и вёл Алексей Каплер. Обаятельный, умный, раскованный, он на равных, но не панибратски общался с мировыми звёздами кино. Особую оттепельную ноту вносило знание того, что Каплер вернулся «оттуда», из сталинских лагерей. А в информационном эфире ярко сиял Юрий Фокин. Пожалуй, его «Эстафета новостей» — главное завоевание хрущёвской эпохи на телевидении. Выход сюжетов «с пылу, с жару», по мере поступления, импровизирующий и не скрывающий собственного мнения ведущий, репортажи, снятые в самом центре событий и в неожиданных ракурсах, — всё это задавало живой темп, а позднее вечернее время позволяло программе уходить глубоко в ночь, если новости и материалы продолжали поступать. Все знали любимые фокинские фразы: «Включаю Владивосток!», «Включаю Ташкент!» и коронное «Включаю космос!». Конечно, цензура была, конечно, существовали заведомо непозволительные темы, но Юрий Фокин, пожалуй, выбирал всю полноту цепи, на которой сидели советские масс-медиа. Со второй половины шестидесятых всё стало снова замерзать. На смену «Эстафете новостей» пришла монументальная программа «Время».
Такое ли уж совпадение, что именно тогда Центральное телевидение переселилось с «Шаболовки, 53» (37 по новой нумерации) на «Королёва, 12»? Как при переезде в новую, пусть и неизмеримо более просторную и совершенную квартиру, теряется что-то очень важное, домовой, что ли, умирает, сверчок теряется. Там, в старом телецентре, можно было в два шага перейти с гостями из студии в фойе, поболтать, поднять бокал… А в Останкине от редакции до редакции — «семь тысяч вёрст».