Когда читаешь биографию Лины Штерн, то кажется, что она словно придумана для большого романа. Только какого? Женского? Исторического? Научного? В этой книге было бы всё, в том числе и самые трагические страницы.
Жажда знаний
Либе-Лея Шоломовна Штерн родилась в 1875 г. в Вилиямполе, предместье Каунаса, где существовала старая еврейская община. Семья была многодетная, но состоятельная если не сказать, богатая. Лина получила хорошее образование — окончила гимназию в Либаве (Лиепая), а потом поехала в Женеву. В 1896 г. женщины в Российской империи получили право поступать в университеты, но для евреев существовала квота. Легче было отправиться за границу, тем более что семья смогла выделить девушке около 20 000 золотых франков (несколько миллионов рублей на современные деньги).
Лина собиралась изучать историю и право, но, как часто бывает, поменяла свои планы, познакомившись со студентами-медиками. Впрочем, среди её новых друзей были не только будущие врачи, но и революционеры, эмигрировавшие из России, в том числе Георгий Плеханов и народоволец Алексей Бах. С их жёнами Штерн потом близко дружила всю жизнь.
Одной из наиболее интенсивно развивавшихся отраслей медицины в те времена была физиология. С третьего курса Лина работала на соответствующей кафедре под руководством Жана-Луи Прево, известного учёного, именем которого назвал один из мозговых симптомов. Девушка изучала физиологию центральной нервной системы, и Прево пригласил её стать ассистенткой на кафедре. Впервые в истории университета эту позицию заняла женщина. Впрочем, Лине было не привыкать: она была первой женщиной-студенткой в этом университете, и первой дамой, получившей диплом доктора. В 1917 г. Лина Штерн стала профессором Женевского университета. Естественно, первой женщиной с таким высоким научным званием. А также возглавила кафедру физиологической химии (сегодня сказали бы биохимии). Тогда же поменялось направление научных исследований: от изучения нервной системы и физиологии дыхания она перешла к исследованию гематоэнцефалического барьера.
Мозг — сложнейшая структура, очень чувствительная к изменению равновесия внутренней среды организма. Если бы в него свободно проникали все активные вещества из крови, это привело бы к необратимым для мозга последствиям, легко могла бы нарушиться активность его клеток. Именно поэтому между кровеносной и центральной нервной системой существует физиологический барьер. Он защищает ткани мозга от токсинов, микроорганизмов, различных факторов, которые могут воспринять ткань мозга как чужеродную. Сам термин «гематоэнцефалический барьер» предложила Лина Штерн, она же посвятила много лет его изучению.
Новая старая родина
Лина любила Женеву, считала родным городом. Позже, когда её арестуют в 1949-м (об этом ниже), следователи спрашивали, где её родина, почему в анкетах не указана Литва. «Женева», — отвечала она.
Несмотря на научный авторитет и абсолютную востребованность в Швейцарии, в 1924 г. Лина Соломоновна получила приглашение переехать в СССР. В некоторых источниках пишут, что оно исходило лично от Ленина, но подтверждений этому нет. А вот коллеги, Борис Збарский и Алексей Бах, действительно звали её в Москву.
Штерн предложили встать во главе кафедры физиологии во Втором МГУ (будущий Второй медицинский институт), и в конце марта 1925-го она была уже в советской столице. Дальнейшая карьера была поистине головокружительной: она работала во Втором МГУ, в Институте инфекционных болезней (там она создала отдел биохимии), в аналогичном отделе Медико-биологического института. В 1929 г. при Наркомпросе РСФСР был образован Институт физиологии, и его директором стала также Лина Штерн.
Впечатляла не только её научная карьера, но и она сама. Яркая, привезшая из Женевы несколько сундуков одежды, обуви и украшений, говорившая на русском с явным акцентом, она не могла оставаться незамеченной. Многих интересовало, почему Лина Соломоновна не выходила замуж. Говорили, что в её жизни была одна серьёзная романтическая история, но женщина сделала выбор в пользу науки. И, видимо, не жалела об этом. Во всяком случае, над своим статусом одиночки могла и подшутить. А в официальных речах говорила так: «Равноправие, которое нам дано, чаще всего носит декларативный характер. Женщина вынуждена отдавать семье больше времени и сил, чем мужчина, который все свои силы может отдавать науке. А наука, как известно, очень ревнива и требует всего человека».
Видимо, свою новую старую родину она полюбила искренне. По крайней мере, старалась «вписаться». В 1930-м Лина Соломоновна подала заявление в партию. Не смутил её даже арест двоюродной сестры Нины Стриевской, близкой соратницы Крупской. 8 лет Нина провела в лагере, потом жила в Норильске. Лина считала, что раз арестовали, значит, и правда виновата… Позже, когда уже саму Штерн обвиняли в отсутствии настоящего патриотизма, говорила: «Я избрала Советский Союз — это осознанный патриотизм, он нисколько в моральном плане не ниже патриотизма «по рождению».
Настоящий новатор
Все её руководящие должности были не номинальные, Штерн вела большую научную работу, изучала гематоэнцефалический барьер и другие аспекты физиологии. В 1939 г. Лина Соломоновна стала первой женщиной, которую избрали действительным членом Академии Наук СССР, в 1944-м она получила аналогичный статус в Академии медицинских наук.
Много она сделала не только для теоретической, но и для практической медицины. Например, разработала электроимпульсный метод восстановления сердечного ритма, который и сейчас используют при экстренной помощи. Её предложение вводить в мозг стрептомицин позволило снизить детскую смертность от туберкулёзного менингита со 100% до 30%. Когда началась война с Финляндией, Лина Соломоновна стала внедрять передовые методы лечения травматического шока. Дело шло успешно, и она сама ездила по фронтовым госпиталям в составе противошоковых бригад.
Для советского правительства Лина Соломоновна стала символом того, каких успехов может достичь женщина в стране победившего социализма. Её постоянно привлекали к общественной работе, отправляли с лекциями за границу (она знала немецкий, французский, английский и итальянский). Штерн была убедительна: «В настоящее время женского вопроса у нас не существует. Нет такой отрасли деятельности общественной, политической, производственной, как и научной, в которой бы женщина не могла себя проявить, не могла бы развернуть полностью свои способности <…> Женщина не только приравнена во всех правах, как это зафиксировано в сталинской конституции, но ей широко идут навстречу в ее стремлении активно участвовать в социалистическом строительстве». Её собственный пример это подтверждал.
Тучи сгущаются
В 1942 г. Лина Штерн сделалась членом Еврейского антифашистского комитета, который после войны стал явно мешать Сталину. Верным признаком того, что обстановка ухудшается, стал отказ в командировке в Швейцарию, где Штерн бывала неоднократно. Дальше — больше. После печально известной сессии ВАСХНИЛ (август 1948 г.), на которой сторонники Лысенко набросились на классическую генетику, состоялось заседание Президиума Академии медицинских наук, где также присутствовал Лысенко. Его участники должны были решить, как же развиваться медицине в свете новых научных тенденций. Лина Соломоновна также присутствовала на заседании и вступила в научную дискуссию. Всё закончилось тем, что руководство АМН решило устроить обсуждение работы Штерн и её сотрудников.
Назвать это судилище обсуждением было сложно. Для начала теорию о гематоэнцефалическом барьере объявили примитивной, саму учёную обвинили в низкопоклонстве перед Западом и в отрицании авторитета академика Павлова (Штерн никогда не спорила с Павловым, а говорила, что «мои работы фактически дополняют работы Павлова в той части, где я изучаю химические процессы, которые протекают при изменении функционального состояния центральной нервной системы. В чем же здесь антипавловское направление?»).
Штерн не осталась на этом заседании в одиночестве. В её защиту выступили биохимик Александр Браунштейн, профессор медицины Николай Гринчар, педиатр Семён Дулицкий. Она и сама, не оправдываясь, спокойно ответила оппонентам, но было понятно, что эта история так просто не закончится.
Обвинения, ссылка, реабилитация
В 1949-м Штерн вместе с другими руководителями ЕАК арестовали за якобы имевшие место связи с националистическими организациями Америки. В итоге обвинения были предъявлены по более серьёзным статьям: шпионаж, антисоветская агитация, участие в подготовке террористических актов (напомним, что в это время Штерн было уже около 75 лет).
Позже она рассказывала племяннику, насколько абсурдными были подозрения. На одном из допросов глава МГБ Виктор Абакумов, который беседовал с ней лично, заявил, что Лина Соломоновна хотела отторгнуть от России Крым и создать там еврейское государство. Ничего из предъявленного ей Штерн не подписала. Когда Абакумов спросил, на что она надеется, ведя себя таким образом, она ответила: «На имманентную справедливость».
Физические пытки к ней не применяли, всё-таки возраст. Правда, отправляли в холодный карцер, где запрещали женщине даже присесть на пол. Несколько лет она провела в одиночке, просила приносить книги. Давали художественную литературу идеологического содержания, для перевоспитания. Когда наконец-то принесли бумагу и ручку, смогла работать.
После суда Лину Соломоновну сослали в Джамбул. Провела она там менее года, вернулась в Москву после смерти Сталина. Единственной мыслью по возвращении было работать. Квартиру она нашла практически разграбленной, часть коллег отвернулись от неё, Штерн всё ещё обвиняли в том, что она выступает против учения Павлова. Она, чего от этой очень пожилой женщины совсем не ожидали, возражала своим оппонентам, дискутировала, отвечала. Продолжала заниматься проблемой гематоэнцефалического барьера, организовывала научные конференции. В 1958 г. дождалась постановления о реабилитации.
Лина Соломоновна дожила до 92 лет, умерла в 1968-м. После возвращения из джамбульской ссылки её порой спрашивали, как дела. «Эпидемия закончилась, но карантин продолжается», — говорила она.