Первым этапом похоронного обряда является обмывание, совершаемое причем не столько в гигиенических целях, сколько в качестве важного ритуального элемента. Обычно этой процедурой занимались не кровные родственники умершего, разделявшиеся по гендеру покойника. Однако, если умерший был человеком преклонных лет, то тогда соответствие полу могло и не соблюдаться, ведь, по традиционным представлениям, пожилой человек утрачивал признаки пола, а его жизнь заканчивала циклический круг развития и снова возвращалась на стадию детства. При этом, снимая с покойника одежду, его лишали признаков живого (цвета, запаха), а нагота возвращала его в мир природы — пространство, в котором он пребывал до жизни. После омовения уничтожались все предметы одежды умершего, кроме мыла, которое использовали в лечебных целях: считая, что как у мертвого ничего не болит, «не щемит, не слышно ни тоски, ни болезни», так и при использовании этого мыла ничего не будет болеть, «мертвячье» мыло прикладывали к больному месту.
Безусловно, перед смертью все равны, а потому похоронные ритуалы представляли собой обязательный элемент того общественного минимума, который гарантировался каждому члену общины. После смерти человек терял свою социальную принадлежность, стиралась грань между богатством и бедностью, человек вступал в пространство неизведанного, вне зависимости от своего материального положения.
Василий Перов «Проводы покойника» (1865)
Следующим этапом похоронного обряда было обряжение умершего в погребальную одежду. Одевание покойника, как и обмывание, старались совершать молча, без лишней суеты, тщательно следуя всем традиционным предписаниям и последовательностям действий. Изготовление гроба входило в обязанности зрелых мужчин общины, чаще всего об этом просили соседей, близких знакомых, хороших плотников. Гроб делался строго по размерам тела умершего, так, чтобы он не был ни мал, ни слишком велик — все эти обстоятельства могли навлечь беды на родственников. Сам гроб считался последним вместилищем души человека, его жилищем для «жизни вековечной», а потому должен был обладать некоторыми элементами «бытового комфорта» для продолжения жизни в ином мире. Так, на дно гроба клали сухие листья, покрытые холстом, в изголовье помещали подушку, набитую либо сухими листьями, либо куделью — собранными остриженными волосами или ногтями покойного.
Тело умершего оставалось в доме на протяжении трех дней — так, чтобы все члены общины могли попрощаться с покойником. В ногах ставили блюдце для сбора поминальных денег. На протяжении этих трех дней у тела покойного обязательно сидели люди, читавшие Псалтырь и певшие поминальные каноны. Пока тело умершего находилось в доме, нельзя было подметать и мыть полы, чтобы покойник «не увел из дома остальных». На третий день родственники прощались с покойным, причем считалось, что в этот момент можно было просить его передать что-либо своим прежде умершим родственникам и положить в гроб мелкие предметы — «передачу». Выносили покойника из дома «ногами вперед», чтобы тот не имел возможности, когда его похоронят, вернуться назад.
Марк Шагал «Покойник» (1908)
Важным элементом погребального обряда был поминальный вой (причитание). Голосили обычно родственницы умершего: одна женщина вела, две «подголосницы» помогали. «Вытье» было обязательным этапом похоронного обряда, за исключением погребения маленьких детей, которые еще не успели нагрешить, а бедной матери не разрешалось плакать о смерти своего ребенка, чтобы не утопить его в своих слезах. Вообще, совершение погребальных ритуалов считалось обязанностью зрелых членов общины — молодежь отстранялась. Впереди погребальной процессии шла пожилая женщина, которая разбрасывала зерно для птиц (символы душ умерших) на помин преставившейся души. Далее следовал мужчина, несущий распятие или икону, покрытую полотенцем и куском холста, за ним — кто-либо из родственников-мужчин с крышкой гроба на голове, перед гробом шло духовенство, за ним — близкие родственники. Замыкали шествие знакомые, соседи и женщина, разбрасывавшая еловые или сосновые ветки, «заметая» тем самым покойнику дорогу обратно. Несли гроб взрослые мужчины на руках, на полотенцах либо носилках — двух жердях, крепивших веревки, на которые и ставился гроб.
С похоронами связан обычай подавать милостыню первому встречному человеку во время траурной процессии — кусок хлеба, завернутый в полотенце. В ответ визави должен был молиться за умершего, а тот первым встретил бы на «том свете» принявшего хлеб, что должно было символизировать связь живых и мертвых, которые становились проводниками неофитов в загробном мире. Вообще, милостыня незнакомцам рассматривалась как способ общения с потусторонним миром. Существовало поверье о том, что если покойник в чем-то нуждается, то он может попросить об этом, явившись во сне родственнику, а тот может помочь усопшему родственнику и подать просимое в виде милостыни. Подаяние обычно вручали на дороге — своеобразная аллегория пути в «иной», загробный мир.
Василий Перов «Возвращение крестьян с похорон зимою» (1880-е гг.)
Окончательная граница между миром живых и миром мертвых устанавливается в момент опускания гроба в могилу. На крышку гроба каждый участник похорон сыпал по три горсти земли. Далее могилу засыпали и все молча возвращались с кладбища, не оборачиваясь. Последующий комплекс поминальных ритуалов связан, прежде всего, с воспоминаниями о покойном, о его поступках и делах. Традиционный поминальный стол обязательно включал в себя кутью из распаренных зерен пшеницы с медом, а также щи, борщ, куриный суп, пироги с капустой, рыбой, картофелем, грибами, блины или сладкие пироги и кисель.
Об умершем человеке говорили, что он «испустил дух» или «пар (душа) вон». Подтверждением того, что душа покинула тело, считалось отсутствие дыхания, потому в изголовье умиравшего ставили чашку с водой, чтобы душа «омылась». Для полной констатации смерти покойнику на глаза клали медные монеты, что объяснялось в народной традиции так: если у мертвеца один или два глаза открыты, значит, он высматривает кого-то и обязательно уведет за собой еще одного члена семьи. С этой же целью в доме на 40 дней завешивались все зеркала. Закрывание глаз было связано с представлением о слепоте мертвых, что являлось одним из признаков принадлежности к потустороннему миру. Например, традиция часто приписывала слепым умение предсказывать будущее (достаточно вспомнить старца Тиресия, сыгравшего ключевую роль в судьбе царя Эдипа), объяснять видения из потустороннего мира, поэтому закрытые глаза прекращали контакты умершего с миром живых.
Алексей Корзухин «Поминки на кладбище» (1865)
Безусловно, еще недавнее присутствие покойника в доме внушало членам семьи страх и боязнь. Особенно боялись мести умерших неестественной смертью: самоубийц, утопленников. По поверью, их век на земле не был избыт до конца, а следовательно, они могли еще навредить живым. Считалось, что земля не принимала тел, умерших не «чистой» смертью в течение семи лет. Все это время мертвецы ходят по земле, пугая прохожих и навлекая на общину неприятности: если в деревне был утопленник, то ждали засуху; если была непогода, то считали, что где-то человек повесился. Хоронили умерших «не своей» смертью за оградой кладбища, отдельно от остальных, ибо верили в их принадлежность к нечистой силе, предписывая им свойства колдунов, чертей или ведьм. Мертвец окончательно покидал мир живых и разрывал все связи с социумом в течение года после смерти. По истечении этого срока умерший терял свою индивидуальность и переходил в число предков, почитавшихся в виде единого «пантеона» родственников в специальные дни календарного цикла, полностью подчиненного аграрным нуждам и заботам.