Строго говоря, у Марии Дмитриевны Ковригиной были предшественницы. Александра Коллонтай четыре месяца занимала пост наркома государственного призрения, Полина Жемчужина (Молотова) около года была наркомом рыбной промышленности, Розалия Землячка — заместителем председателя Совнаркома, но вот первым «настоящей» министром в мужском советском правительстве стала именно наша героиня.
Из вожатых во врачи
Про неё говорят, что биография её была эталонной для партийного функционера. Конечно, если смотреть в ретроспективе, так оно и есть, хотя «прожить» такую биографию было непросто. Мария родилась в 1910 г. в по-настоящему глухой провинции: село Троицкое Катайской волости Камышловского уезда Пермской губернии (позже село вошло в состав Катайска, но Ковригина в тот момент уже уехала в Москву). В крестьянской семье она была седьмым ребёнком.
По всей видимости, родные Ковригиной искренне приняли революцию. Зажиточными они не были, угроза раскулачивания над семьёй не висела. Старший брат и сестра трудились в совхозе, ещё один брат был красным партизаном и организовывал в районе революционные отряды. Так что девушке было на кого равняться.
Она закончила шесть классов школы-семилетки. Став комсомолкой, Мария быстро начала продвигаться по общественной линии: занималась проблемами пионеров, организовала пионерский лагерь, трудилась в райкоме ВЛКСМ, была членом правления сельскохозяйственной артели.
Казалось, всё складывалось удачно. Высшего образования девушка не получила, но отучилась на курсах сотрудников детских домов, чего для работы хватало. В будущем хотела стать трактористкой или агрономом, но потом почему-то решила пойти на рабфак Свердловского медицинского института. Окончила его досрочно и поступила в вуз, после окончания по распределению поехала в Челябинск. Там определилась со специализацией — невропатология. Правда, сложно сказать, сколько в этом было её личной склонности: в больнице, где она оказалась, не хватало специалистов именно этого профиля, так что кому-то надо было закрывать пробел.
Учась в институте Ковригина продолжала заниматься общественной работой, была секретарём ВЛКСМ, рано вступила в партию. И хотя, по всей видимости, была неплохим врачом, продвигать её стали именно по этой линии. Так Мария Дмитриевна оказалась в Челябинском облздравотделе, потом в обкоме ВКП (б). 1940 г. чуть не положил конец её врачебной деятельности: женщину назначили заведующей сектором кадров органов здравоохранения и народного образования. Но она написала заявление в Челябинский обком, чтобы ей всё же разрешили работать в больнице в утренние часы. Разрешение было получено, но трудиться отныне приходилось с утра до вечера.
Её война
Когда началась война, Ковригина просила отправить её на фронт, но в обкоме сочли, что в тылу пользы она принесёт больше. В Челябинск эвакуировали огромное количество госпиталей, работа в тылу оказалась не менее важной, чем на передовой. Под руководством Ковригиной, которой тогда был всего 31 год, работали 64 госпиталя. В город привезли больше 30 тыс. детей из блокадного Ленинграда, и их размещением и восстановлением здоровья занималась именно Мария Дмитриевна. Приходилось сложно: много детей были без родителей, но кого-то эвакуировали с мамами и бабушками, так что обустраивать пришлось десятки тысяч ленинградцев. В итоге ей, на тот момент никогда не бывавшей в городе на Неве, вручили медаль «За оборону Ленинграда». Одну из девочек, которую привезли из Ленинграда в Челябинск, Таню, Мария Ковригина удочерила.
Женщина, которая смогла организовать работу десятков эвакогоспиталей и контролировать её, не могли не отметить. Вызывали в Москву, но Мария Дмитриевна не стремилась покидать Урал. В итоге в 1942 г. пришла ультимативная телеграмма: «Молния. Челябинск, облисполком, Ковригиной. Решением правительства Вы назначены заместителем Наркомздрава СССР. Немедленно выезжайте. Союзнаркомздрав Митерев». Ковригина стала заместителем наркома, а с 1946-го — замминистра здравоохранения. Переехала в Москву, где поначалу жила в знаменитом Доме не Набережной в одной квартире с Анной Аллилуевой, сестрой Надежды. Такое соседство, однако, только тяготила: в квартиру часто приходили гости, покоя не было, так что переезжала из номенклатурного дома с облегчением. Тем более что к тому моменту у неё было уже две дочери: Мария Дмитриевна взяла на воспитание племянницу Свету, дочь погибшего во время войны брата.
В ответе за всё здравоохранение
В 1950 г. Ковригина уже министр здравоохранения РСФСР, в 1954 г. — СССР. Она проработала в этой должности не так уж долго, пять лет, но за это время удалось добиться значительных перемен.
Главной её победой считается официальное разрешение абортов. В 1920 г. в молодой советской республике женщинам разрешили прерывание беременности, но всего несколько лет спустя гайки начали закручивать. Сначала запретили операции женщинам, которые забеременели впервые, потом тем, кто прерывал беременность больше одного раза за полгода, потом сделали операции платными, причём стоимость была около 50 руб. при средней зарплате в 80.
В 1936 г. запрет стал полным, за подпольный аборт ввели уголовную ответственность. Делали прерывание только по медицинским показаниям: при наличии у матери туберкулёза, порока сердца и ряда других заболеваний. Последствия были вполне предсказуемыми: женщины шли к «бабкам», а в случае осложнений к врачу не обращались: ведь обо всех случаях криминального прерывания беременности надлежало сообщать в милицию. Смертность среди сделавших такую операцию подскочила мгновенно. Статистика свидетельствует о том, что доля подпольных абортов была около 90% от всех прерываний беременности. И это с учётом того, что в данную статистику попадали только те операции, после которых женщины с осложнениями обращались в больницу. В 1940 г. официально умершими от последствий абортов считались 2002 женщины, но это опять же государственная статистика, которая учитывала далеко не всех. На одном из совещаний Ковригина сказала: «Хотя рождение детей и является общественной функцией женщины, но всё-таки это и её личное дело. Нельзя превращать женщину в существо, которое должно рожать и рожать!». В ноябре 1955 г. запрет был отменён.
Также благодаря Марии Дмитриевне установили материальную помощь одиноким и многодетным матерям, отпуск по беременности и родам увеличили с 77 до 112 дней. Причём первых успехов в этой области ей удалось добиться ещё во время войны, когда охрана материнства и детства была совсем не на первом месте. Увеличение государственной помощи матерям, к примеру, было введено Указом от 1944 г., и министр вспоминала об этом событии так: «Мы с сотрудниками составляли для комиссии необходимые справочные материалы о рождаемости, состоянии здоровья детей и женщин и каждодневно жили этими вопросами, «болели» ими. Очень хорошо помню воскресный день 8 июля. Была за городом. Вдруг вижу, подкатывает к дому машина, буквально на ходу, из неё выскакивает Н. Я. Сосенкова, начальник одного из моих управлений. Машет газетой и кричит: «Мария Дмитриевна, наш Указ вышел!» Какая же это была для нас превеликая радость — чувствовать себя сопричастными к столь важному историческому событию».
Показательно, что в 1946 г., тяжёлом, послевоенном, детская смертность составила половину от аналогичного показателя 1940 г. В том числе и благодаря усилиям Ковригиной.
Были и другие проблемы, которыми Мария Дмитриевна постоянно занималась. В 1957 г. на очередной сессии Верховного Совета она выступила с докладом о высокой заболеваемости туберкулёзом в стране. Именно благодаря её усилиям в диспансерах стало можно лечиться в течение 12 месяцев и получать при этом льготы. А если лечение проводилось амбулаторно, то препараты выдавали бесплатно.
Ещё одним полем битвы для Ковригиной стала проблема загрязнения окружающей среды в тех регионах, где проводили ядерные испытания. Ведь поначалу ни создатели атомного оружия, ни врачи не представляли, какие могут быть последствия взрывов. Население толком не предупреждали, никаких мер профилактики не было. Ковригина обратила внимание на всплеск онкологических заболеваний в регионах, которые находились рядом с полигонами. Министр настояла на том, чтобы туда отправили экспедиции, замерили уровень радиации, а потом добилась переноса испытаний подальше от населённых пунктов.
Отставка и новая должность
Казалось бы, увлечённая своим делом, честная, профессиональная, Мария Дмитриевна во главе министерства была на своём месте. Однако в 1959 г. её с министерской должности сняли. Как вспоминал академик Андрей Воробьёв, известный врач-гематолог, на одном из пленумов ЦК КПСС она сказала, что требовать каких-либо успехов от здравоохранения нельзя, потому что ни на что нет денег: ни на оборудование, ни на закупки лекарств, ни на высокие зарплаты. Хрущёв был крайне недоволен и сказал, что министр сгущает краски. Однако Ковригина повторила свои тезисы о нуждах здравоохранения на сессии Верховного Совета, и это было её последнее выступление в министерской должности.
Говорят, что масла в огонь подлила позиция Марии Дмитриевны по Четвёртому управлению, в котором обслуживалась партийная номенклатура. В декабре 1958 г. она направила в ЦК КПСС записку, в которой говорилось следующее: «В общей больнице 1 врач ведёт 15−30 больных, круглосуточный пост медицинских сестёр и санитарок устанавливается на 15−40 коек. В лечебных учреждениях Четвёртого управления 1 врач ведёт 5−8 больных, а круглосуточные посты медицинских сестёр и санитарок устанавливаются на 10−15 коек. Нормы приёма больных врачами в поликлиниках общей медицинской сети в 2−2,5 раза выше норм, существующих в поликлиниках Четвёртого управления. <…> В результате пересмотра штатных нормативов по лечебным учреждениям представляется возможным сократить численность на 450 единиц. Штат санатория «Барвиха» в настоящее время составляет 409 единиц. Министерство здравоохранения СССР считает возможным сократить штат на 10% — таким образом, сокращение общей численности по Четвертому управлению составит 490 единиц». Помимо этого, она предлагала сократить по Четвёртому управлению расходы на питание пациентов.
С апреля 1959 г. Мария Ковригина стала ректором Центрального института усовершенствования врачей. Это можно было бы рассматривать как почётную отставку, да в общем, так оно и было. Но во главе института Мария Дмитриевна была не номинально: за 27 лет, которые она провела на посту, достаточно сильно изменила систему переподготовки врачей. Ликвидировала кафедры, задачи которых дублировали друг друга, ввела короткие учебные циклы, возможность учиться заочно, институт стал организовывать выездные сессии. Параллельно много работала в Красном Кресте, международных женских организациях. Пишут, что она была дружна с Индирой Ганди, Элеонорой Рузвельт и королевой Бельгии Елизаветой. С последней они познакомились, когда Елизавета приезжала в Москву на конкурс Чайковского. Высокую гостью надо было сопровождать в поездке по СССР, и женщина-министр была лучшей кандидатурой на эту роль. Сложно сказать, была ли это действительно дружба, но с Елизаветой Мария Дмитриевна долгое время переписывалась.
Её побаивались за жёсткий характер и требовательность. Но она относилась к другим ровно так же, как к себе: «Настоящий врач тот, кто больше жизни любит объект своей работы — Человека. Любит до самозабвения, до самопожертвования. Жизнь-работа (это в моём представлении неразрывное понятие) настоящего врача — подвиг. А ведь не каждый способен на ежедневный подвиг. Если у врача есть это главное понимание своего долга, своей профессии — всего остального он достигнет, добьётся сам. Под «остальным» я подразумеваю прежде всего постоянную, непрерывную работу над повышением своих профессиональных знаний, умений и мастерства».