«Амур здесь очень широк»
В конце XIX века город Николаевск «жемчужиной Российского Дальнего Востока» назвать было трудно. Проезжавший через него на Сахалин Чехов писал: «Амур здесь очень широк, до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем».
Впрочем, в последующие годы «золотая лихорадка» вызвала в здешних краях заметное оживление деловой активности (рыболовство, кораблестроение, лесозаготовки), и к началу революции город с населением в 15 тыс. человек прочно удерживал звание «столицы дальневосточной золотодобычи». Здесь процветает торговля и промышленность, проживает немало иностранцев: китайские и корейские рабочие и лавочники, японские и американские инженеры и бизнесмены.
В обстановке Гражданской войны городские власти совместно с влиятельной японской общиной пригласили для защиты от банд самых разнообразных политических и этнических оттенков, терроризировавших Дальний Восток, японский гарнизон. Он и прибыл, 350 солдат и офицеров во главе с майором Исикава. Кроме этого, в распложенной неподалёку и прикрывающей город со стороны моря крепости Чныррах, построенной еще в Крымскую войну, располагался еще один гарнизон, уже «белый», колчаковский.
Зимой 1920 года, как раз в те дни, когда в далёком Иркутске шли допросы бывшего Верховного правителя России адмирала Колчака, к Николаевску подошли войска Николаевского фронта Красной армии под командованием Якова Тряпицына. Нам нынешним, прочно ассоциирующим термин «фронт» с гигантскими войсковыми стратегическими объединениями Великой Отечественной, трудно себе представить, что общая их численность составляла около четырёх тысяч штыков и сабель, а все пять «полков» были по сути партизанскими отрядами.
Комфронта прапорщик Тряпицын
Якову Тряпицыну в описываемый период было от роду двадцать два года. Сын крестьянина Владимирской губернии, грамотный (четырехлетнее двухклассное земское училище), он попал на Дальний Восток в конце 1918-го, после того, как отвоевал два с лишним года на полях Первой мировой. Воевал отважно, поднялся из рядовых в прапорщики, имел два «солдатских Георгия». В Красную Армию вступил в самом начале, сражался против «белочехов» и колчаковцев, а затем был направлен на подпольную работу. Арест — колчаковская тюрьма — побег — владивостокское подполье — партизанский отряд — уход из него с небольшой группой бойцов и организация собственного отряда — таковы этапы занявшего около года превращения вчерашнего прапорщика в завтрашнего «командующего фронтом». Карьера для Гражданской не уникальная, но всё равно не на каждом шагу такое встретишь.
Как им многие другие командиры Гражданской войны, Тряпицын по многим принципиальным вопросам имел собственное мнение и не считал нужным его скрывать. Например, когда в Москве было принято решение о создании «красного буфера» — Дальневосточной республики (ДВР), он отнесся к этому «проекту» не просто отрицательно, а враждебно: «…Вы достигли как раз обратных результатов, вместо избавления от японцев, Буфер дал нам ещё более злейшую войну, даже больше; вы своим дурацким буфером сорвали уже готовую победу красной партизанской армии на Д. Востоке, ибо смею вас уверить, что если бы не провокация буферов и земцев, то японцы, под давлением наших сил, ушли бы отовсюду, как ушли из Амурской области и Николаевска». Стоит ли удивляться, что в отношении военных операций командующий «Николаевским фронтом» проявлял полную самостоятельность, что получило впоследствии вполне однозначную оценку в официозной советской историографии: «Одним из проявлений анархизма являются действия Тряпицына, возглавлявшего партизанские отряды в Низовьях Амура, и его штаба» («История гражданской войны в СССР». Т. 5, М., 1960. С. 340).
При приближении к Николаевску Тряпицын направил в город парламентёров, они не вернулись, из чего был сделан вывод, что они убиты. В дальнейшем это подтвердилось; чем руководствовался тот, кто принимал данное решение, по представлениям любого времени отменяющего действие любых, писаных и неписаных, законов и обычаев войны, — неизвестно. Кто это был — японцы или колчаковцы — тоже неизвестно. В любом случае, это развязало Тряпицыну и дотоле не слишком крепко связанные руки. Ему удалось, воспользовавшись разбродом и шатаниями в гарнизоне Чнырраха, захватить крепость, после чего положение Николаевска радикально осложнилось: двадцать восемь 8-дюймовых орудий (16 пушек и 12 мортир) делали сопротивление практически бесполезным. Майор Исикава согласился на переговоры, и 28 февраля красные вступили в город на условиях нейтралитета в отношении японского гарнизона и других подданных императора Ёсихито.
«Упреждающий удар» майора Исикава
Практически сразу в городе начались аресты и расстрелы белых и приравненных к ним категорий (например, членов городского самоуправления, обратившихся в свое время к японцам за помощью).
«Избиения продолжались. Людей, как баранов, выводили на Амур, сажали в баржи и кунгасы, вывозили на середину Амура и здесь кололи штыками, рубили шашками и топорами, били по голове колотушками для рыбы и сбрасывали в воду. Каждый обыватель считал себя обречённым. Избивали сотнями — днём и ночью».
Яков Лович «Враги»
Майор Исикава рассчитывал на то, что после таяния льда в низовье Амура японские корабли смогут прийти на помощь фактически осажденному японскому отряду. Однако он не был наивен и понимал, что красные не согласятся уйти миром, и начнут как раз с него и его людей. Поэтому, как и положено кадровому военному, понимающему, что решительность и инициатива — единственное, что в подобной ситуации может компенсировать недостаток численности и отсутствие артиллерии, решил нанести удар первым и бить прямо в центр. Воспользовавшись тем, что на 12 марта было назначено открытие Сахалинского областного Съезда Советов, и накануне имел место масштабный «банкет», майор попытался захватить власть в городе. «В 3 часа ночи, 12 марта, отряд японских солдат, квартировавших в городе, вопреки условиям мирного договора, заключенного с партизанами, внезапно окружил и осадил штаб партизанской армии… и одновременно открыли огонь против всех пунктов. Главный удар был направлен против штаба, по которому японцы открыли ураганный огонь, от разрыва бомб здание штаба загорелось со всех сторон. В штабе в это время находились: Тряпицын — командир партизанской армии, Наумов — начальник штаба и другие служащие со своими детьми», — так описывает происшедшее официальный доклад делегации ДВР на Вашингтонской конференции 1921 года, где, в частности, обсуждался «Николаевский инцидент». Тряпицын был ранен, японцам удалось захватить центр города и потеснить партизан к окраинам, но успех не был полным, а время работало против Исикавы. После подхода к городу Первого Амгуно-Кербинского горного партизанского полка под командованием Ивана Будрина судьба мятежа была решена. Японцы были перебиты. Это событие, получившее позже название «Николаевский инцидент», правительство Японии использовало как предлог для захвата Владивостока, Хабаровска и других городов Дальнего Востока.
«…чтобы чужие боялись»
После «полной, но не окончательной победы Советской власти в г. Николаевске» по практически неизбежной логике развития «революционного процесса», на́чало доставаться своим, заподозренным в нелояльности тем, «кто во главе». Так, например, 14 апреля был арестован Будрин, ранее назначенный комиссаром горной промышленности Сахалинской области. Начальник тряпицынского штаба (и по совместительству гражданская жена самого Тряпицына) Нина Лебедева-Кияшко так сформулировал суть претензий к недавнему «боевому товарищу»: «Сущность заговора та, что был организован отряд из разных лиц, в том числе и китайцев. На последнем заседании этой антисоветской организации китайцам было объявлено, что на днях им будет выдано оружие. <…> Будрин организовал свой отряд из тех китайцев, которые находились под влиянием китайского консула. Сейчас ведется следствие, и Будрин предстанет перед судом».
Еще в апреле Тряпицын и его штаб решили, что при приближении японцев город надо уничтожить, а всех, кто заслуживает эвакуации, направить в село Керби (ныне село имени Полины Осипенко) на реке Амгунь. В конце мая, когда приближение японских кораблей стало фактом, город был сожжен, а пленные японцы, остатки «буржуазного элемента» и арестованные «красные заговорщики» — расстреляны.
«На месте города и крепости остались одни дымящиеся развалины, и враг наш, придя сюда, найдет только груды пепла»
Радиограмма Тряпицына, 1.06.1920
Как известно, активная борьба с заговорами подталкивает последующих заговорщиков к тому, чтобы не медлить. На подходе к Керби Тряпицын и его «актив» были арестованы бывшим начальником Сахалинской областной милиции Иваном Андреевым.
Судить как контрреволюционера
Для того, чтобы расправа с Тряпицыным не выглядела «бандитской разборкой», было решено учредить суд, причем максимально демократически избранный: «Общим собранием гарнизона 6 июля сего года ПОСТАНОВЛЕНО: избранный состав Народного суда для рассмотрения виновности Тряпицына и его приспешников дополнить представителями от всех граждан, а именно — по одному делегату от 25 человек, как от товарищей партизан, так и от всего прочего гражданского населения». В итоге в его составе оказалось 103 человека.
Во время досудебного следствия и собственно на суде обвиняемым задавались абсолютно конкретные с фамилиями и датами, вопросы о причинах и обстоятельствах бессудных расстрелов и других преступлений, в том числе и против гражданского населения. В целом же над судебным заседанием витал дух именно «революционной» законности. В этом смысле характерен диалог Тряпицына и допрашивающего его члена суда Воробьева:
«- Прошу предъявить мне официальное обвинение, чтобы я знал: в чем меня обвиняете?
- Вы обвиняетесь как диктатор, уклонившийся от выполнения основных директив советской власти, как виновник уничтожения мирного населения. Жертвы налицо…
- Я и не отрицаю, что был диктатором и что не шел по программе большевиков. Но прошу объяснить мне, я обвиняюсь как революционер или как контрреволюционер?
- За явный подрыв доверия к коммунистическому строю, неоправданный, жестокий террор, в ходе которого погибли невинные люди, за отказ следовать курсом советского правительства и коммунистической партии мы вас судим как контрреволюционера».
Тряпицын и шестнадцать его активных помощников, включая беременную Нину Лебедеву-Кияшко, расстреляли; более чем шестидесяти назначили тюремные сроки «с отбытием в тюрьмах Благовещенска», куда они отправились, но не дошли: разоружили конвоиров и ушли в тайгу к партизанам.
«По целому ряду объективных и субъективных причин вокруг Тряпицына и его действий образовался такой невероятно запутанный, противоречивый клубок мнений, суждений и даже документов, что разобраться в нем надо еще много времени и много трудов»
Бывший главком НРА ДВР Г. Эйхе — краеведу Н. Прибылову,
Город Николаевск придется отстраивать заново. В Тряпицыне сегодня некоторые готовы увидеть «героя революции, попавшего в трудную ситуацию».
А когда революционеру легко?