Богдан Хмельницкий, Смоленск и Киев
История России XVII века знает немало драматичных эпизодов, среди которых были славные победы и горькие поражения, дерзкие рейды и позорные капитуляции, бесплодные осады и героические обороны. Впрочем, одно событие, произошедшее в разгар Тринадцатилетней войны с Речью Посполитой (1654−1667), выделяется даже на фоне прочих. Причиной войны стало принятие русского подданства гетманом Богданом Хмельницким, а вместе с ним и всей гетманской Украины, что нанесло чувствительный удар по стабильности, экономике и престижу Польши.
Однако между Москвой и Варшавой имелись и более глубокие, старинные противоречия, связанные с преодолением последствий Смуты в России, и борьбой за наследие Киевской Руси, распавшейся более четырёх веков назад: территории западно- и южнорусских земель оказались в составе Литвы, а после заключения в 1569 году Люблинской унии — объединённой Речи Посполитой. Потому события войны 1654−1667 годов развернулись не только на Украине, куда из Москвы на помощь восставшим первоначально был отправлен лишь небольшой отряд, но и в самой «Литве». Главной целью русской армии было взятие Смоленска — «ворот Москвы», обладание которым позволило бы устранить непосредственную угрозу столице, и по возможности других крупных городов великого княжества.
Внешне блестящая, но раздираемая внутренними конфликтами, лишённая жёсткой вертикали власти и разветвлённого аппарата управления, польско-литовская армия не смогла дать эффективный отпор «московитам» на востоке и мятежным казакам на юге, к которым в 1655 году присоединились северные соседи — шведы, вознамерившиеся ни много, ни мало покорить Польшу. За 1654−55 годы поляки потеряли не только Смоленск, но и фактически всю Литву, шляхта которой «добровольно» переходила под руку русского царя. На деле воеводы Алексея Михайловича добились больших успехов, заняв целый ряд литовских городов и крепостей, включая столицу княжества — Вильно (совр. Вильнюс). Казалось, что русские наконец-то поквитаются не только за унижения неудачной Смоленской войны, польской интервенции во время Смутного времени, но и за Ливонскую войну, а то и за Оршу, но всё оказалось не так просто.
Шведский Потоп, русская хитрость и польская гордость
В противостояние России и её западного соседа включилась Швеция, вознамерившаяся поживиться за счёт поляков. Только приостановка боевых действий на востоке, позволила Речи Посполитой выстоять: боясь чрезмерного усиления Швеции, правительство Алексея Михайловича заключило перемирие с королём Яном Казимиром и начало войну со шведами, что для русской экономики было уже чересчур.
В 1659 году война с Польшей, отказывавшейся подписывать мир, началась снова, а после заключения 3 мая 1660 года Оливского мира со Швецией, польский король Ян II Казимир бросил все силы на возвращение Литвы и борьбу с Москвой. Вскоре была потеряна Западная Литва, а после разгрома армии князя Хованского под Полонкой 28 июня 1660 года, схожая участь угрожала всей остальной Литве: планы похода на Варшаву были сорваны, а русские рати откатились к Смоленску и Полоцку. Небольшие гарнизоны были оставлены в крупнейших городах и ключевых пунктах, но могли ли они противостоять коронному войску при условии, что большая часть шляхты или сочувствовало делу польского короля, или напрямую ему помогала? Вот и к литовской столице 13 июля 1660 года подошёл внушительный отряд одного из видных литовских аристократов — Михаила Паца.
Верхний замок представлял из себя типичную цитадель, кремль, сердце Вильно, неоднократно подвергавшийся нападениям и осадам. В XV веке замок был перестроен Витовтом в характерной для Северной Германии и Восточной Европы манере так называемой «кирпичной готики»: три многогранные, почти круглые башни, стены с бойницами и крытой галереей и примыкающий к стене большой парадный зал. Толстостенные башни вполне подходили для размещения крепостной артиллерии, а небольшая протяжённость стен (чуть более трёхсот метров) и удачное расположение на холме с крутыми склонами позволяли оборонять замок даже небольшому отряду, как и случилось в этот раз.
Смутное время, дипломатия и государев двор князей Мышецких
Нужно сказать, что ещё весной летучий отряд поляков попытался захватить Вильно как тогда говорили «изгоном» —
Даниил Мышецкий, как и его отец, отличился на дипломатическом поприще, побывав за время своей службы в Грузии, Литве, Персии, Дании и ещё целом ряде европейских стран. При Алексее Михайловиче Даниил Ефимович стал одним из доверенных лиц царя, состоя в звании рынды — что-то вроде почётного караула во время торжественных церемоний, и выполняя особые поручения царя. Так незадолго до заключения перемирия с Польшей он был отправлен посланником в Данию для заключения союза против Швеции — за полвека до посольства Петра Великого.
В мае 1659 года князь Даниил был назначен виленским воеводой — в город, имевший не только стратегическое, но и политическое значение, где, однако, были сильны пропольские настроения, с чем предыдущий воевода князь Шаховской справиться так и не сумел. Даниилу Мышевскому было уже за пятьдесят, человеком он был опытным, состоявшимся, доказавшим на деле свой талант и преданность, однако испытания новоиспеченного воеводы только начинались.
В распоряжении князя находилось примерно 700−800 человек русского гарнизона, а надеяться на помощь вилинцев было чересчур оптимистично — во время апрельского рейда неприятеля горожане не поднялись на защиту города, так что отбивать неожиданный приступ гарнизону пришлось уже внутри стен Вильно. Когда отряд Михаила Паца подошёл к городу летом, Мышецкий приказал жечь посады и заперся в цитадели, так как оборонять многокилометровую линию внешних стен сил у него не доставало.
Воевода заранее собрал в замке провиант и припасы, надеясь отсидеться до подхода русской рати, что вряд ли было возможно раньше зимы 1660/61 годов. Корпус Паца насчитывал около 4 000 воинов, собранных в основном в Западной Литве, не отличавшихся ни выучкой, ни экипированностью. Две недели осады замка показали, что русские и не думают сдаваться, а без осадной артиллерии было нечего и думать принудить их к капитуляции без многомесячной блокады.
«Счастливый год»: Польша наносит ответный удар
Пац, тем не менее, зная о малочисленности гарнизона, попытался взять замок штурмом 31 июля 1660 года. Не имея надлежащей подготовки и «наряда» (осадных орудий) литовцы бросились на стены замка, но были отбиты с большим уроном для них — из строя выбыло около 700 человек, фактически каждый пятый. Польско-литовский магнат отчаялся взять город с наскока, потому ушёл на запад, оставив большую часть сил у стен замка.
Новый командующий полковник Казимир Жеромский не отличался энергией и решительностью при ведении осады, за что русский воевода решил его жестоко проучить. Пока литовцы ослабили бдительность, русские совершили масштабную вылазку, добравшись даже до лагеря осаждавших. Только с большими усилиями людям Жеромского удалось отразить атаку, впрочем, главной целью вылазки, по всей видимости, была отправка депеши в Полоцк, где располагалось командование северной группировкой русских войск. К несчастью для Мышецкого, вестовые были перехвачены по пути, ведь в осаде оказались фактически все главные крепости Литвы, захваченные в 1654−56 годах. В ближайшие месяцы деблокирования Вильно можно было не ждать, однако защитники города об этом ничего не знали.
В конце лета под Вильно прибыло внушительное подкрепление, посланное Богуславом Радзивиллом — ещё более могущественным литовским магнатом чем Пац. Главное, что вместе с подкреплением к Жеромскому прибыла осадная артиллерия, так
что отныне можно было надеяться на то, что дни русского гарнизона сочтены. Спустя ещё два месяца осады 8 ноября 1660 года польско-литовские войска наконец ринулись на приступ. И что же?
Несмотря на все старания неприятельских пушкарей, крепость устояла, а штурм 8 ноября и последовавший за ним (третий) приступ 27 ноября были отбиты с чувствительным уроном для осаждавших. И хотя гарнизон находился в тяжёлом положении, Жеромскому и его людям тоже приходилось нелегко — более полугода они стояли под стенами замка, однако никакого намёка на успех заметно не было. Раздражённый упорным сопротивлением Мышецкого и его людей под Вильно явился лично гетман великий Литовский Павел Ян Сапега с внушительным войском. Корпус Сапеги перекрыл потери литовцев за прошедшие месяцы, умножив их силы аж до 7 000 человек: теперь на каждого русского приходилось по 12, а то и по 15 осаждавших, причём никаких слухов о подмоге из Полоцка или Москвы до защитников не доносилось.
Сапега, тем временем, решил прибегнуть к хитрости: вместо лобового штурма он попробовал подвести к стене замка минную галерею и попросту взорвать участок стены, однако перебежчик сообщил об этом Мышецкому — защитники провели контрподкоп и обрушили неприятельскую минную галерею. Сапега, оставшийся под стенами замка до открытия кампании 1661 года, неоднократно предлагал Мышецкому почётную сдачу и службу польской короне, однако купить воеводу оказалось не легче, чем взять замок силой. Мышецкий отверг все предложения литовского гетмана: «князь Данила Мышецкий отказал, чтоб он о сдаче города впредь к ним говорить не присылал и сдачи у них не будет, рады умереть за великого государя». Осада продолжилась.
В марте 1661 года Сапега отбыл в очередной поход, а командовать осадой снова был назначен Жеромский, ограничившийся блокадой крепости, надеясь, что русские погибнут от голода и болезней и замок не придётся штурмовать вновь. И небезосновательно: все подъезды к городу были перекрыты, и даже русло реки Вилии было блокировано севернее и южнее замка: «струги песком и каменьем насыпаны, и на тех стругах сидят караульные литовские люди» — писал русский агент, отправленный из Москвы для разведки обстановки в Вильно. И хотя русское командование было осведомлено о положении города и осаждённых, оказать помощь Мышецкому и его людям не могли — фронт откатывался дальше на восток, к Полоцку, Смоленску, Киеву. Русский гарнизон остался один на один со всей польско-литовской армией.
Весна и лето 1661 года прошли в бездействии: Жеромский не рискнул начать новый штурм, а сил русских едва хватало для обороны, ни о каких вылазках теперь не могло быть и речи, тем более, что польско-литовские войска умножили бдительность. И всё-таки русский гарнизон не сдавался, несмотря на усиливающуюся панику и отчаяние — Мышецкий и слышать не хотел о сдаче замка, казнив нескольких пораженцев. В конце осени 1661 года спустя 16 месяцев после начала осады, в Вильно прибыл король Ян II Казимир лично. Терпение короля подошло к концу — на фоне успехов поляков в борьбе с «московитами» как в Литве, так и на Украине, тот факт, что вторая столица Речи Посполитой уже шесть лет занята (пусть и частично) неприятельским гарнизоном, наносил чувствительный удар по престижу польской короны. Кроме того, блокада города отнимала внушительные силы, которых так не хватало на смоленском и киевском направлении.
Осадное сидение, польский король и смерть воеводы
Ян Казимир предложил гарнизону сдачу, однако упёртый русский воевода в который раз отказался. Это стало последней каплей: среди защитников замка созрел заговор, и воевода Даниил Мышецкий был схвачен и 3 декабря 1661 года выдан полякам, готовя к взрыву главный зал замка в том случае, если бы пришлось впустить неприятеля в замок. Осада, длившаяся «без пяти недель полтора года» закончилась взятием цитадели польско-литовскими войсками. Перешедшие на сторону неприятеля оставшиеся защитники: 72 из 78 солдата и офицера, оставшихся от 700 человек, составлявших гарнизон в начале осады, были зачислены на польскую службу, а вот душа обороны Вильно — воевода Мышецкий были приговорён к смерти.
Формальной причиной вынесения такого приговора было то, «что он был большой тиран и много людей покарал, и, на части рассекши, из пушек ими стрелял, иных на кол сажал…», однако исследователи видят в таком решении не столько торжество справедливости, сколько личные счёты короля Яна Казимира и польско-литовских командиров с Мышецким, а преступления, вменяемые воеводе, преувеличенными, хотя тот действительно «карал изменников», стремясь сохранить Вильно, если не добром, то устрашением. «Король, мстя мне за побитие многих польских людей на приступах и за казнь изменников, велел казнить меня смертию» — писал сам воевода в своей духовной грамоте, переданной в Россию уже после казни Даниила Мышецкого, произошедшей на Ратушной площади Вильно 10 декабря 1661 года.
Фигура Даниила Мышецкого является лишь одной из целой плеяды русских воевод и полководцев той эпохи, соединяющей в себе черты деятелей Грозненского и Смутного времени, многие из которых подобно отцу нашего героя — Ефиму Мышецкому отчаянно обороняли города, крепости и остроги: Смоленск, Псков, Тихвин, Орешек, Корелу, Троицкий монастырь и другие, будучи готовы скорее самим сложить головы чем сдать вверенный государем пункт. С другой стороны, из той же прослойки аристократии, что и Мышецкий — бедных князей и дворян, вышли спустя десятилетия многие деятели Петровской эпохи, строившие империю и гибнущие за царя на полях Северной войны.
В отличие от старой земельной аристократии люди вроде Мышецкого всем своим положением были обязаны только царю и своему продвижению по службе, за что платили, как в случае виленского воеводы, и своими жизнями. Пример Мышецкого любопытен ещё и тем, что он оборонял в общем-то враждебный к русским город в условиях решительного превосходства неприятеля и призрачной надеждой на помощь извне — тем замечательнее та отвага и доблесть, с которой оборонялся Мышецкий и его ближайшие соратники. Царь Алексей Михайлович, узнав о судьбе героя, пожаловал вдове воеводы и его сыну несколько деревень «за виленское осадное сидение», не забывая и через десять лет поминать его душу. Могила князя не сохранилась, а вот память о нём жива и спустя столетия.