Признаки тоталитаризма. Понятие. Исторические истоки
До ХХ века тоталитаризма не было. Конечно, сильные мира сего всегда стремились установить над людьми более низкого положения господство, и чем прочнее, тем лучше, но только в новейшее время у них появились инструменты всеобъемлющего контроля. Без массового общества ХХ века, средств массовой информации, развитого бюрократического аппарата и урбанизации тоталитаризм был бы невозможен. Государству непросто было дотянуться до каждого индивида, да и нужды не было, власть почти везде легитимизировалась традицией, ей не требовались столь мощные средства подавления личности.
Разрушителем старого мира и катализатором политических перемен стала Первая мировая: государства взяли на себя огромный набор полномочий и чрезвычайно усилили аппарат принуждения. Это пригодилось в последовавшей за экономическим кризисом и крушением монархий острейшей политической борьбе. Классические тоталитарные модели — советская и германская — сложились как реакционные системы, выкованные для гражданской войны. И там, и там тоталитаризм — это радикал, подавляющий столь же фанатичных противников (в этом отношении разница лишь в том, что в Германии Адольфа Гитлера беспощадно давили коммунистов, а в Советском Союзе Иосифа Сталина столь же беспощадно расправлялись с антикоммунистами).
Многие во второй половине ХХ века пытались осмыслить тоталитаризм и выделить его признаки. Дошло до того, что само понятие поставлено под сомнение: можно ли применять эту модель, если на уровне частных примеров обнаруживается огромное количество условностей и отличий? И вообще, стоит ли продолжать использовать столь идеологически нагруженный со времен холодной войны термин? Это до сих пор предмет дискуссий. Но так или иначе, общего у государств, которые удостоились звания «тоталитарных», тоже немало. Одни историки пишут, что обязательное условие тоталитаризма — массовое народное политическое движение, другие — что таким условием является милитаризм. Но практически все сходятся на нескольких непременных чертах тоталитарного режима:
- Культ личности харизматического вождя
- Однопартийность и унитарная идеология
- Полицейский террор как средство идеологического контроля, репрессивный характер государства
- Проникновение государства во все сферы жизни общества, его стремление полностью, тотально контролировать частного человека, подчинить себе его свободную волю, лишить всех личных принципов и навязать вместо них один-единственный — лояльность.
Примечание: Все вышеназванные черты тоталитаризма вторичны по отношению к последнему и выполняют «служебную» функцию. Лучше всего эта ключевая задача тоталитарного государства воплотилась в девизе, который рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер придумал для эсэсовцев: «Моя честь — это моя верность» («Meine Ehre heisst Treue»). В тоталитарном режиме верность вождю и партии важнее преданности доктрине, которая может меняться в нуждах верхушки тоталитарной пирамиды.
Классические модели: к разным целям параллельными путями
Итак, тоталитарное государство, — это тот самый могучий Левиафан Гоббса, непобедимый и диктующий свою волю. Лишь два государства в истории чрезвычайно сильно приблизились к этой модели. Во многом это связано с тем, что и нацистская Германия, и сталинский СССР поставили себе задачу коренным образом преобразовать общество и личность (и не только в своих границах), что, с одной стороны, усиливало сопротивление им, с другой — требовало радикальной мобилизации, репрессий и унификации. Один вождь, одна партия, одна правда. Тот факт, что Сталин и Гитлер исповедовали принципиально разные и враждебные идеологии, для определения их методов как тоталитарных не имеет значения. В конце концов, ножом может пользоваться как преступник, так и хирург, и в обоих случаях нож является опасным инструментом.[Сборник: Адольф Гитлер]
Когда кто-то говорит «нельзя сравнивать нацистов и сталинистов», то именно это он и делает. Сравнивает. И имеет в виду: «нельзя говорить, что они похожи». По существу, здесь мы имеем дело с проблемой чисто психологической, а не интеллектуальной, поскольку сравнивать можно всё (историки делают это постоянно), даже если это задевает чьи-то патриотические чувства. В действительности у режимов Гитлера и Сталина множество принципиальных различий, и сущность, и цели их были разные. Нет ничего позорящего Россию и ее народ в том трагическом факте, что когда-то сталинский режим и гитлеровский действовали для достижения некоторых своих целей похожими методами (построение культа личности, например). И конечно, это не может служить поводом для релятивации нацистских преступлений.
И сталинский, и гитлеровский тоталитаризм ушли в прошлое только после физической гибели их лидеров. Гитлер покончил с собой 30 апреля 1945 года, а через несколько дней скончалось и его государство. Сталин умер 5 марта 1953 года. Его государство уцелело ценой отказа при Н. С. Хрущеве от крайне репрессивных методов управления. [Сборник: Иосиф Сталин]
Преемники Сталина уже никогда не оказывали на население столь же беспрецедентное давление, как при нём, и, в конечном счете, сами предали в 1980-е годы лежавшую в основе режима идеологию.
Второй эшелон: диктатуры «помягче»
Именно по той причине, что фашистский режим Бенито Муссолини, безусловно имеющий тоталитарные черты, не ставил себе цель коренного преобразования общества, как нацистский, он не столкнулся с вызовами, требующими тотальной мобилизации, унификации и столь массовых репрессий. Фашизм после победы над левыми в начале 1920-х годов обратил свою энергию скорее во внешний мир, чем на тотальную реорганизацию итальянского народа. [Сборник: Бенито Муссолини]
Пережить падение и наследие этого режима Италии впоследствии оказалось неизмеримо легче, чем немцам — пережить гитлеризм.
То же касается авторитарного режима Франсиско Франко, избежавшего крайних проявлений тоталитаризма. Победа над левыми в гражданской войне для каудильо была намного важнее расправы над любым инакомыслием. При всех атаках на свободу политическое поле не было выжжено начисто, а идеология по-настоящему не претендовала на физическое уничтожение любой конкуренции. [Сборник: Франсиско Франко] В итоге Франко удалось довольно безболезненно демонтировать свой режим и передать власть монархистам.
После Второй мировой войны правая националистическая тоталитарная модель вышла из моды, преимущественно режимы, которые называли тоталитарными, были носителями коммунистической идеи. При этом почти все они не являлись подлинно тоталитарными, а как бы «повисали» где-то между авторитаризмом и тоталитаризмом, сознательно оставляя в обществе пространства, свободные от государственного контроля. Так, в социалистической Польше практически свободно действовала католическая церковь, практически во всех странах Восточной Европы появлялись молодежные субкультуры, полулегально работали диссиденты
Там, где государство, несмотря на веяния времени, все же вело наступление на свободы особенно жестко, гораздо более болезненно затем наступали перемены: и для народов, и для самих диктаторов. В частности, в Румынии: фактически пожизненный президент Николае Чаушеску подмял под себя всю политическую систему, практиковал непотизм, брал пример с КНДР и создал масштабный культ своей личности. Чаушеску жестоко подавлял любое недовольство и категорически отказывался реформировать Румынию, даже когда социализм уже трещал по всем швам. [Сборник: Николае Чаушеску]
Все закончилось трагично — в 1989 г. произошел государственный переворот, и повстанцы расстреляли «румынского Сталина». Чудовищно жестокими преступлениями заработал себе смертный приговор и страшный финал и камбоджийский коммунист Пол Пот.
Хоть и не дожил до приговора, но успел оказаться на скамье подсудимых чилийский диктатор Аугусто Пиночет. Пиночет действовал на другой, правой стороне политического спектра. Он организовал репрессии против социалистов: людей похищали, пытали и убивали по его воле. [Сборник: Аугусто Пиночет ]
Обвиняли диктатора и в наркоторговле, торговле оружием и экономических преступлениях. Вероятно, лишь инфаркт избавил его от заслуженного приговора.
Конец тоталитаризма?
Когда распался Советский Союз и во всем социалистическом блоке начались кардинальные реформы, идейная победа западной представительной демократии выглядела триумфальной. Некоторым мыслителям даже казалось, что наступил «конец истории» (прежде всего, автору этого понятия Фрэнсису Фукуяме), что эпоха глобальных политических противостояний позади и что победившая либеральная модель будет вскоре востребована всей планетой.
Конечно, все оказалось намного сложнее, ведь базовые предпосылки существования диктатур, происходящие из человеческой природы, никуда не делись, а множество автократий оказались весьма живучими (чего стоит одна Северная Корея, а о более близких примерах и говорить не стоит). Бежавший из гитлеровской Германии философ Эрих Фромм справедливо заметил: «Современный человек все еще (…) подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам — или потерять ее, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат». Именно так немцы продали свою свободу Гитлеру — за обещание разрешить политический и, самое главное, экономический кризис. Тоталитаризм никогда не является желанием народа и никогда не наступает резко: гайки всегда закручиваются постепенно, оборот за оборотом.
Опасность рецидива, конечно, существует. В то же время тоталитаризм так сильно себя дискредитировал, что в нашем столетии диктаторские режимы предпочитают имитировать наличие демократических институтов типа выборов, но не заявлять открыто свою монополию на власть. «Свобода лучше несвободы», — с этим давно никто не спорит всерьез. Будет ли призрак тоталитаризма и дальше бледнеть, пока не растает, как дым ошибок двадцатого столетия? Вопрос, обращенный в будущее.
***
Феномен тоталитаризма — масштабная тема на стыке множества гуманитарных дисциплин: истории, философии, психологии, социологии и политологии. В рамках небольшой заметки можно лишь кратко упомянуть его сущностные черты, притом с известным риском вульгаризации изложения.