Дорога

В тёплые сентябрьские дни 1859 года Шамиль покидал Кавказ. Он ехал в удобной дорожной карете, которую ему предоставил кавказский наместник князь Александр Барятинский. На следующий день после взятия Гуниба и сдачи имама наместник подписал один из самых коротких приказов в военной истории России: «Шамиль взят — поздравляю Кавказскую армию». Барятинский понимал, что творит историю, а потому не скупился в отношении пленника № 1.

Но вождь горцев тревожился, ему было трудно поверить в искренность его вчерашних врагов. Историк Шапи Казиев приводит интересную деталь. По дороге Шамиль то и дело посматривал на компас — подарок генерала Александра Врангеля, штурмовавшего твердыню Гуниба: не в Сибирь ли везут? Но стрелка, не отклоняясь, показывала на север.

Доехав до крепости Темир-Хан-Шура (ныне город Буйнакск), Шамиль временно расстался с семьёй и далее продолжил путь в сопровождении сына Гази-Мухаммеда и трёх преданных мюридов. Долгой получилась остановка в Чир-Юрте, где Шамиль пробыл три дня. Здесь был расквартирован знаменитый на Кавказе Нижегородский драгунский полк, которому посвящена одна из картин князя Григория Гагарина. Командир полка граф Иван Ностиц принял Шамиля очень гостеприимно. Он развлекал гостя граммофоном и фотоальбомами. Ностиц был страстным любителем фотографии и, конечно же, мечтал запечатлеть легендарного имама.

Шамиль расположился в саду, и Ностиц стал наводить объектив, но ничего не получалось: имам сидел неспокойно, постоянно оглядывался и хватался за кинжал. Граф испортил уже несколько фотопластинок, когда понял в чём дело. Его преданный адъютант, узнав, что командир останется один на один с грозным предводителем горцев, велел нескольким драгунам спрятаться в кустах с примкнутыми штыками. Они должны были защитить Ностица в случае, если Шамиль покусился бы на жизнь полковника. Драгунам же очень хотелось увидеть живого Шамиля. Имам сразу их заметил и, разумеется, подумал недоброе.

Спустя десять лет Шамиль и Ностиц встретились вновь. Имам, вспоминая историю своей первой фотографии, признался: «Я был уверен, что меня лишат жизни, и полагал, что тебе дан приказ расстрелять меня; да и кто же мог бы это лучше исполнить, как не командир «шайтан-драгунов»? К тому же ты мне сделал новую одежду, а так поступали у нас с наибами, которых я приказывал казнить: их всегда одевали во всё лучшее и новое. Ты меня посадил на стул в уединённом саду, навёл на меня маленькую пушку и велел сидеть смирно: я думал, что если ты не попадёшь, то меня добьют стоящие в десяти шагах твои шайтаны-драгуны. Бог спас тогда тебя; рука моя была ещё сильна, и я готов был вонзить кинжал в твою грудь. Убили бы меня, но и ты в живых не остался бы».

Фотография всё-таки получилась. Граф приказал драгунам отойти, а Шамиля попросил успокоиться. Снимок стал популярен и разошёлся по всей России. Ностицу удалось настоящее «вирусное» фото задолго до глобальной сети. Все доходы от распространения шамилевского портрета пошли на лечение раненых драгун, а также на помощь семьям погибших.

11.jpg
Первая фотография имама Шамиля, сделанная графом И. Г. Ностицом. (wikipedia.org)

Не менее радушно Шамиля принял Ставрополь. Карета Барятинского с пленником-легендой 7 сентября въехала в город. По воспоминаниям современников, встречать Шамиля вышло всё ставропольское население. Имам оправдал ожидания людей, так много слышавших о предводителе горцев, но даже не надеявшихся его когда-либо увидеть. Шамиль свободно прогуливался в городском саду, удивляя всех скромностью наряда, которая не мешала выглядеть ему внушительно благодаря гордой осанке и неторопливым движениям. Вечером Шамиля пригласили посетить театр, затем дали бал в его честь. Необычный ставропольский день закончился красивым фейерверком на городской площади.

Следующая важная остановка случилась 15 сентября в Чугуеве — маленьком городке неподалеку от Харькова. Здесь Шамиля ожидал император Александр II, завершивший Кавказскую войну, которая продолжалась все царствование его отца Николая I. Император одарил имама золотой саблей и сказал покровительственно: «Я очень рад, что ты наконец в России. Жалею, что это случилось не ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями». Затем они вместе наблюдали блестящий военный парад. Шамиль, провожая взором очередной полк русского царя, наверняка удивлялся, как он смог сопротивляться этой силе так долго, как его небольшой имамат, притаившийся в горах, держался против этой огромной, бескрайней страны.

22 сентября Шамиль приехал в первопрестольную. Москва поразила его своими размерами, величественностью Кремля. В один из вечеров, когда имам был почётным гостем очередного бала, ему довелось поговорить с седовласым старцем — генералом Алексеем Ермоловым, которому было уже за восемьдесят. О чём говорили главные герои драматической Кавказской войны, неизвестно, но им явно было что обсудить.

Культурным шоком для Шамиля стало посещение балета «Наяда и рыбак». Полуобнажённые балерины, выделывавшие странные кульбиты, светские дамы в не менее чувственных нарядах очень смутили имама. Зато его сын Гази-Мухаммед проявил заинтересованность представлением, высоко оценив пластическое искусство танцоров.

12.jpg
Имам Шамиль с сыновьями. Фотопортрет работы А. С. Роинова. (wikipedia.org)

В Петербург приехали 26 сентября 1859 года. Пленников разместили в гостинице «Знаменская», которую осаждали газетчики и толпы любопытствующих. При появлении имама на улицах раздавались крики «едет», «вот он», и у коляски Шамиля тут же вырастал длинный «хвост» из желавших поближе разглядеть «Наполеона Кавказа», как назвал его столичный журналист. Привыкнув к доброжелательности, проявляемой военными и чиновниками, имам всё ещё удивлялся тёплому приёму прочей публики. «Ваши мальчики радуются, видя меня в плену, но они не сердятся на меня и не желают мне зла — это очень хорошо, а у меня не так: наши мальчики закидали бы пленного грязью», — сказал он одному из сопровождавших офицеров.

В столице Российской империи случилось несколько примечательных встреч. 28 сентября в половину двенадцатого дня Шамиля и Гази-Мухаммеда принимала семья великого князя Константина Николаевича, младшего брата императора Александра II и главного архитектора Великих реформ 1860−1870-х годов. Шамиль и его сын произвели впечатление на великого князя. «Замечательная наружность», — записал великий князь в дневнике. После короткого разговора гостям устроили экскурсию по залам дворца, реставрацию которого только-только закончил архитектор Александр Брюллов. Шамиль задержался в Турецкой комнате великокняжеского дома, где были надписи на арабском языке. «Тут я ему подарил мой Коран и скамейку для чтения, и он был очень доволен», — отметил в дневнике Константин Николаевич.

В Петербурге Шамиль встретился со знаменитым учёным Александром Казембеком — одним из основоположников российского востоковедения. История жизни профессора Казембека заслуживает хотя бы нескольких слов. Мухаммед Али Мирза Казем Бек родился в семье уважаемого шиитского богослова и законоведа. В 1821 году российская администрация, подозревая отца Казембека в политической неблагонадёжности, выслала всю семью из Дербента в Астрахань. Здесь юный Мухаммед Али сошёлся с шотландскими миссионерами, которых учил восточным языкам, а сам постигал азы английского. Шотландцы не теряли времени, и уже в 1823 году обратили Казембека в христианство и нарекли Александром. Казембек так объяснял причины своего религиозно-нравственного переворота: «Я решил отойти от магометанского мира. Этот мир и питающая этот мир философия Магомета представляются мне сейчас слишком фанатичными». Потом была успешная карьера в Казанском университете, а в 1849 году — переезд в Санкт-Петербург.

Имам слышал о восточном мудреце на русской службе и сам попросил свидания с ним. Шамиль с сыном переступили порог квартиры профессора Казембека в полдень 3 октября. «Благодарю тебя, знаменитый имам, которого знает по имени почти весь свет, многие именитые люди позавидовали бы теперь мне, беседующему с таким гостем», — высокопарно приветствовал вождя свободных горцев Александр Касимович.

После обычных комплиментов начался серьёзный разговор, украшенный трапезой из восточных сладостей. «Меня более всего поразила в нём любовь к разговору о науках… Шамиль со своим сыном, почти столь же, как он, сведущим в восточной мудрости, попеременно расспрашивали меня о различных мусульманских учёных, об их сочинениях, о том, какими книгами я руководствуюсь в моём преподавании; учу ли я толкованиям Корана, известны ли студентам мохаммеданские (исламские. — прим. автора) законы, по изданному ли мною курсу юриспруденции я читаю свои лекции», — вспоминал Казембек.

Шамиль долго скользил взглядом по корешкам восточных книг обширной казембековой библиотеки. Некоторые он с удовольствием листал, пояснял их содержание сыну. С Казембеком они стали добрыми друзьями и ещё не раз виделись, неизменно разговаривая на научно-религиозные темы.

В статье «Муридизм и Шамиль», опубликованной спустя два месяца после первой встречи с имамом, Казембек писал о нём: «Главную черту его характера я понял так: исполнение всего того, что внушало ему убеждение, он подчинял правилам, диктованным холодным умом с малым участием сердца, если не вовсе без этого участия».

Несмотря на радушие окружавших, интересные встречи и подарки, Шамиль всё же был пленником. В Петербурге ему сообщили, что местом его ссылки определён тихий провинциальный город Калуга. Также его познакомили с офицером, который был приставлен для наблюдения за имамом и его семьёй. Им оказался служивший на Кавказе штабс-капитан Аполлон Руновский. После знакомства Шамиль в задумчивости повторял имя пристава: «Афилон, Афилон».

Обязанности пристава и его помощника определялись специальной инструкцией от военного министерства. «Пристав и его помощник, в качестве лиц, которым правительство вверяет надзор за Шамилем, должны в этом звании быть советниками и руководителями его, ограждать от всего, что могло бы отягощать его положение и в уважительных просьбах быть за него ходатаями», — читаем в первом пункте документа. А вот как сформулирован второй: «Присмотр за Шамилем и его семейством должен быть постоянный, но для него не стеснительный". Кроме контроля контактов и писем имама (особенно на Кавказ и обратно), пристава обязали вести дневник для записи содержания разговоров с Шамилем. Так появился дневник Руновского — ценный и информативный источник сведений об имаме Чечни и Дагестана и просто о горце Шамиле из Гимров.

Калуга

В город-ссылку Шамиль прибыл 10 октября 1859 года. Некоторое время он проживал в гостинице Кулона. В доме Сухотина, который был назначен местом пребывания почётного пленника, никак не заканчивалась внутренняя отделка.

Гостиницы, дома, передвижения. За какие это деньги? Всё оплачивалось из российской государственной казны. Шамилю была назначена колоссальная пенсия в размере десяти тысяч рублей серебром в год. Отставной генерал русской армии получал всего 1430 рублей серебром в год. Один пленный Шамиль обходился российской казне дороже, чем шесть заслуженных генералов-пенсионеров. Поистине царская щедрость.

Своим собеседникам ссыльный имам говорил, что Калуга ему очень нравится. Удивительно, но Шамиль нашёл окрестные леса похожими на чеченские пейзажи: «Чечен! Валла! Чечен!» — приговаривал он во время прогулок.

Теперь у предводителя горцев было много свободного времени, и он с удовольствием погрузился в чтение. Специально для него переводили популярное в те годы сочинение журналиста Евгения Вердеревского «Плен у Шамиля», посвящённое судьбе грузинских княгинь Анны Чавчавадзе и Варвары Орбелиани. Это их горцы похитили из прекрасного Цинандали, а затем обменяли на старшего сына имама Джамалуддина. Шамиль назвал книгу правдивой и, задумавшись, добавил: «Теперь только я вижу, как дурно содержал княгинь, но я думал, что содержал их очень хорошо». Спустя несколько дней он вновь вернулся к этой теме: «Я не так содержал русских пленных: до какой степени я это чувствую, сказать не могу». Напрасно Шамиль так терзался. Условия его ссылки не идут ни в какое сравнение с тем, что приходилось пережить рядовым горцам-пленникам. Их годами держали в крепостях и укреплениях Кавказской линии, ожидая случая обменять на пленных солдат и офицеров. Или же отправляли в Новочеркасск для поселения на Дону, а могли отправить ещё дальше. И эти путешествия были отнюдь не столь занимательны, как вояж Шамиля.

И всё же тоска, тяжёлые мысли иногда одолевали ссыльного имама. Руновский очень обеспокоился меланхолией пленника. Вывести Шамиля из мрачного настроения удалось с помощью музыки. Имам оказался меломаном, что очень удивило его пристава. Руновский знал о запрете музицирования в имамате. Шамиль объяснил это противоречие так: «Музыка так приятна для человека, что и самый усердный мусульманин, который легко и охотно исполняет все веления пророка, может не устоять против музыки; поэтому я и запретил её, опасаясь, чтобы мои воины не променяли музыки, которую они слушали в горах и лесах во время сражений, на ту, которая раздается дома, подле женщин».

Развеяв тоску музыкой, Шамиль начал совершать визиты. Он посетил дома видных калужских горожан, а также некоторые казённые учреждения. Побывал он и в армейских казармах. Имам удивился их чистоте и благоустройству. Тут же вспомнил, что и у него служили русские солдаты из числа пленных и дезертиров.

«Я не в состоянии был предложить им этих удобств, потому и летом, и зимою они жили у меня под открытым небом», — печально заметил имам.

Карл Калиновский, проведший в плену у горцев три года (с 1846-го по 1849-й), писал о двух тысячах русских беглецов в имамате Шамиля. Положение их было различно. В Ведено была солдатская слобода, население которой составляли примерно две сотни русских «военспецов», преимущественно артиллеристов. Но жили здесь и мастеровые: кузнецы, плотники, слесари, столяры, сапожники и портные. Имам очень ценил полезные практические знания и умения. Это была, как пишет Калиновский, «русская команда» Шамиля. Всё необходимое для жизни она получала из имаматской казны, но довольствие было очень скромным. «Рубашки, шаровары… получают ежегодно по две штуки, папахи, черкески и шубы выдаются им тогда только, когда окажется в этой части одежды необходимость; хлеб получают ежедневно в натуре мукою, на каждого в день по лопатке, имеющей в квадрате четверть аршина (17,78 см. — прим. автора), соль ежемесячно в достаточном количестве, говядину же когда и как попало», — рассказывают «Заметки о Шамиле и горцах» Калиновского. Большинство же русских беглецов, не владевших ремёслами и другими полезными умениями, влачили жалкое существование. Чаще всего они становились прислугой в домах горцев и работали за еду. Шамиль старался им покровительствовать, но горцы их презирали.

Подолгу беседуя с пришедшимся ему по душе «Афилоном» Руновским, Шамиль в красках рассказывал о сражениях, в которых ему приходилось бывать, об устройстве возглавляемого им когда-то государства, о горцах, беззаветно преданных своему имаму. Пристав удивлялся прозорливости Шамиля-политика, изворотливости Шамиля-полководца, вдохновлённости Шамиля-пророка. Однажды Руновский спросил, найдется ли ещё на Кавказе человек, способный вновь превратить его в неприступную крепость. Шамиль долго смотрел на своего пристава, а потом ответил: «Нет, теперь Кавказ в Калуге».

Источники

  • Урушадзе А. Кавказская война. Семь историй. — М.: Новое литературное обозрение, 2018

Сборник: Шамиль

Лидер сопротивления на Северном Кавказе, он пытался создать теократическое государство, которое должно было жить по законам мюридизма. После капитуляции Шамиля ждал почётный плен в России.

Рекомендовано вам

Лучшие материалы