В. ДЫМАРСКИЙ: Это программа «Цена Победы». Некоторое время назад мы встречались с Борисом Хавкиным в программе «Дилетанты». И там мельком возникла новая книга Бориса Львовича о Сопротивлении в Третьем рейхе.
Б. ХАВКИН: Приветствую наших зрителей и слушателей. Книжка вышла в этом году в конце февраля в издательстве КМК, Кирилла Михайлова в Москве. Прекрасно издана. Я рекомендую её нашим слушателям для чтения. Книги надо изредка читать, а потом уже ставить на полку.
В. ДЫМАРСКИЙ: Давайте я вам буду ставить вопросы. Вы нам расскажете про книгу — про ту проблематику, которая там поднимается.
Б. ХАВКИН: В Москве книга продаётся в книжной лавку РГГУ «У Кентавра».
В. ДЫМАРСКИЙ: Давайте перейдём к делу. Это очень интересная тема. Такое ощущение у советских и немецких людей, что тоталитаризм настолько не переносит ничего оппозиционного, ничего, что с ним не соглашается, что сопротивление бессмысленно и бесполезно. Ваша книга говорит о том, что сопротивляться надо всё равно.
Б. ХАВКИН: Прежде всего я бы хотел сказать, что сопротивление нацизму (или, как вы поставили шире вопрос, тоталитаризму) было. И это уже факт, достойный внимания историков, об этом надо писать. В Германии сопротивление нацизму было сопротивлением меньшинств. Это тоже надо учитывать. Это тоже понятно. Это сопротивление было значительно шире, больше, разнообразнее, чем это было принято представлять себе в Германии и тем более в России до конца прошлого — начала нынешнего века.
Сопротивление включало в себя и пассивное сопротивление: просто неприятие нацизма как такового, уход из социальной жизни в личную жизнь, прекращение творчества, как это было у тех немецких писателей, которые остались в рейхе и за 12 лет диктатуры ничего не написали. Это был отказ от сотрудничества с режимом. Была эмиграция значительной части немецкой интеллигенции. Это тоже факт. Германия осталась без писателей во время Третьего рейха, потому что лучшие представители немецкой литературы эмигрировали. Лучшие учёные умы Германии покинули страну, потому что не могли работать в Третьем рейхе. Даже и не только потому, что их значительная часть были евреи, но и потому, что в стране установилась удушающая атмосфера тотального контроля, которая несовместима была ни с художественным, ни с научным, ни с иным творчеством. Это, вы скажете, пассивное сопротивление, но об этом не было известно до недавнего времени. А это была действительно диктатура если не совсем тотальная, то стремившаяся к тому, чтобы подчинить своему контролю все сферы жизни общества, государства и личности. Тотальная диктатура стремится пролезть всюду, где только можно и где нельзя. Так вот в этих условиях можно говорить, что в сопротивлении, которое называется пассивным, участвовало минимум 0,5 млн немцев. Это не так мало, это значительная цифра.
Это не были демократы, это не были либералы. Это были консерваторы. Но консерваторы — немецкие патриоты, которые понимали, что Германии с Гитлером не по пути и что с Гитлером Германия если и развязала войну, то она эту войну проиграет неизбежно. В особенности это стало ясно после того, как Германия напала на СССР и после эйфории первых лет, 1939−1940-го, когда Германия покорила Польшу и Западную Европу, но в 1941-м столкнулась с противником, который намного сильнее и упорнее, чем все предшествующие противники, с которыми сражался рейх. Значительная часть немецких военных уже тогда, в 1941-м, поняла, что война в перспективе проиграна, хотя бы потому, что блицкриг не может вестись против Советского Союза. Это проблема ресурсов, проблема стратегии. И самое главное — проблема непонимания того, что собой эта война несёт народу Германии. Я уж не говорю о народах стран, против которых воюет Германия. Это о военных. Если у нас будет время, мы подробнее об этих людях поговорим, это очень интересная тема.
В Сопротивлении участвовали политические партии, которые в Третьем рейхе были запрещены. Прежде всего это были коммунисты, социал-демократы, либералы, католики. А затем, можно сказать, все, кто не был нацистом и не сотрудничал в нацистской партии или не состоял в пронацистских организациях. Большая часть политических лидеров была в эмиграции или сидела в лагерях и тюрьмах Третьего рейха. Тем не менее стихийно возникали коммунистические и социал-демократические группы. Причём между социал-демократами и коммунистами на низовом уровне, на уровне предприятий, не было никаких противоречий. Противоречия были между руководством этих партий, которые так и не смогли до прихода Гитлера к власти создать единый фронт против нацизма и боролись больше между собой, чем с нацистами.
В. ДЫМАРСКИЙ: Там большую, на мой взгляд, отрицательную роль сыграл Сталин, который не давал добро на сотрудничество с социал-демократами.
Б. ХАВКИН: Коминтерн выполнял директиву в борьбе с социал-фашистами, которые якобы более опасны, чем фашисты и национал-социалисты. Под термином «социал-фашизм» подразумевались лидеры социал-демократов, которые якобы идут на сотрудничество с буржуазным правительством, входят в это правительство и всегда, мол, готовы поддержать буржуазию в её борьбе против пролетаризма. Такая демагогическая позиция, как и значительная часть того, что делал Коминтерн, который, вроде бы, и не вмешивался во внутренние дела стран, которые есть, а с другой стороны, задачей Коминтерна было продолжение развития мировой революции — экспорт революции, как это позже называлось.
Если первой секцией Коминтерна была ВКП (б), то второй секцией была компартия Германии по численности, массовости, по влиянию. Немецкие коммунисты в значительной степени, в том числе и лидеры, ориентировались на Коминтерн и игнорировали реальную ситуацию в стране.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это немножко другая тема. Я думаю, что если бы коммунисты и социал-демократы составили единый антифашистский фронт в начале 1930-х, то, может быть, Гитлер и не пришёл бы к власти.
Б. ХАВКИН: Вполне возможно, что это было бы так. Но были случаи, об этом тоже надо говорить, сотрудничества коммунистов с нацистами против социал-демократов. И были случаи, когда социал-демократы обличали коммунистов и выдавали их на растерзание нацистам. Такие тоже факты были. Это одна из причин, без сомнения, того, что Гитлер сумел пробиться к власти, хотя шансов у него было очень немного. Даже во время великого кризиса 1939 года.
В. ДЫМАРСКИЙ: Можно ли говорить, что основные социальные группы, которые сопротивлялись Гитлеру, были военные и интеллигенция?
Б. ХАВКИН: Я считаю, что это была интеллигенция, если пользоваться этим русским словом. Значительная часть, да. Это был кружок, где собирались немецкие демократы и интеллектуалы в имении Крейзау в 100 км от Берлина, в провинции. Они довольно резко осуждали происходившие в стране события (это середина 1930-х — начало 1940-х) и продумывали вопрос о послегитлеровском будущем Германии. Вопрос о том, что этого канцлера немцы не должны терпеть, я так формулирую. Разногласий по этому вопросу не было. Были разногласия о том, как этого канцлера лишить власти, чтобы избавить Германию от Гитлера и от нацистов. Все эти люди погибли: оппозиция была разгромлена, так же как и консервативная оппозиция Карла Гёрделера — это тоже один из интеллектуалов, который одно время был на государственной службе в Германии: он был комиссаром по вопросам цен в первом правительстве.
В. ДЫМАРСКИЙ: Первое правительство было коалиционным?
Б. ХАВКИН: Да. Он не был нацистом, конечно. И в 1935 году Гёрделер решительно с нацистами размежевался и возглавил оппозицию интеллектуалов, к которым примыкала и военная оппозиция, потому что своих политических мыслителей у военных не было, да и не могло быть — там были свои теоретики и практики, но не политические.
А что касается собственно военной оппозиции, то все её попытки свернуть Гитлера путём покушений, подготовки переворота, как вы прекрасно знаете, закончились нечем. Эти заговоры постоянно шли, начиная от 1938 года, до начала Второй мировой войны, когда Гитлер аннексировал Чехословакию, поставил мир на грани войны. Но Мюнхенский сговор закончился победой Гитлера, бескровной причём. Немцы, германские войска, вермахт оккупировали сначала Судетскую область, потом растерзали через полгода всю Чехословакию. И как-то военные даже, некоторые из них, поверили, что этот выскочка ефрейтор что-то такое собой представляет, знает, чего военные профессионалы не знают и не умеют.
В. ДЫМАРСКИЙ: Бескровная победа.
Б. ХАВКИН: Ну да. Вроде бы, армия использовалась как инструмент политического шантажа и не воевала. Но потом-то началась самая настоящая война. Но она тоже началась успешно для Гитлера, как вы знаете. Но эта эйфория после нападения на СССР быстро прекратилась. И уже возобновились попытки военной оппозиции свергнуть Гитлера и осуществить в стране переход к военной диктатуре, которая проложила бы путь к демократическим выборам и к возврату веймарского политического режима, многопартийной системе. Причём группа офицеров вокруг Штауффенберга даже допускала коммунистов в этой новой демократической политической системе, чего, кстати, группа Гёрделера не допускала.
В. ДЫМАРСКИЙ: По поводу возвращения в Веймарскую республику. Насколько я понимаю, Гитлер ничего не менял. Фактически гитлеровский рейх просуществовал с конституцией Веймарской республики?
Б. ХАВКИН: Это так и не так. Я бы сказал, что Веймарская конституция не была отменена, но она и не выполнялась. Правил Гитлер, после того как он узурпировал власть и в качестве канцлера, и в качестве президента (кстати, это тоже нарушение конституции) своими указами и рейхстаг в Третьем рейхе был разогнан после поджога здания. А охвостье нацистское, которое представляло собой партию НСДАП и пронацистские организации и формально называло себя рейхстагом, даже в здании Рейхстага не заседало. Они заседали рядом — в здании оперы. Никаких политических полномочий они не имели и никаких политических решений они не принимали. И в 1942 году Гитлер остаток просто разогнал и больше не созывал: никакого значения он в политической жизни того времени уже не играл.
Если Веймарская республика была демократией без демократов, это известное германское определение, то Третий рейх был диктатурой без Веймарской республики, но с этим фиговым листком под названием Веймарская конституция, который причинно-следственные места и прикрывал этого режима. Но это никого не обманывало.
В. ДЫМАРСКИЙ: Понятно, да, всё это мы знаем хорошо. Были ли попытки и как складывались отношения внутри этого Сопротивления? Оно не было единым?
Б. ХАВКИН: Оно не было единым, поэтому многие считают, что его и не было, потому что это было Сопротивление групп, личностей, лиц, не связанных между собой организаций.
В. ДЫМАРСКИЙ: Индивидуальный протест просто?
Б. ХАВКИН: Индивидуальный или групповой, но никак не организованный политически. Все попытки коммунистов как-то этот процесс внутри Германии организовать, были неудачными. Хотя коммунисты и социал-демократы из эмиграции пытались как-то воздействовать на внутреннюю ситуацию Германии, но толку не было.
В. ДЫМАРСКИЙ: А почему? Идейно все были слишком разные?
Б. ХАВКИН: И идейно все были слишком разные. И эти силы политические были раздроблены в 1933—1935 гг. Всё, что могли немецкие коммунисты, это созвать Бернскую и Брюссельскую конференции. Одна была под Парижем, а другая под Москвой. Они никакого влияния на ситуацию в рейхе не имели. К сожалению, это так. Национальный комитет «Свободная Германия», но то уже было во время войны. Они были очень активны в Коминтерне, и тоже во время войны. Они оказали неоценимую помощь Красной армии, политическую помощь в идеологической борьбе против нацизма. Многие коммунисты немецкие были спецпропагандистами, участвовали на фронтах в живой пропаганде, направленной на войска вермахта, работали с немецкими военнопленными. Разрабатывали, кстати, тоже проект будущего Германии. Но здесь линия Сталина и Коминтерна 1930-х, к счастью, была изменена. Во время Великой Отечественной войны в СССР национальный комитет «Свободная Германия» пытался создать общегерманское национальное антигитлеровское правительство надпартийное, которое бы объединяло всех противников Гитлера: и коммунистов, и социал-демократов, и либералов, и консерваторов, и военных, и католиков, и протестантов, и атеистов — всех, кто хотел, добивался и способствовал бы свержению нацистской диктатуры в Германии силами самих немцев.
В. ДЫМАРСКИЙ: Если я не ошибаюсь, вы говорили, что там чуть ли не 30−40 было покушений на Гитлера?
Б. ХАВКИН: Я говорил, что цифра «40» сильно преувеличена. Но за десяток покушений я ручаюсь. Это было в самые разные годы.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это были военные в основном.
Б. ХАВКИН: Насчёт того, что это было покушение первое известное 1938 года, когда столяр Эльзер подложил мину в пивной, в которой Гитлер выступал с речью. И как обычно Гитлеру повезло: он быстро эту речь закончил. Взрыв был, но никакого ущерба для Гитлера не было. И заканчивая последним покушением Штауффенберга. Это привело к ликвидации немецкого Сопротивления. Все выявлены были практически участники Сопротивления, которые были связаны с военной оппозицией, с политической оппозицией. И большинство из них были казнены.
В. ДЫМАРСКИЙ: Несмотря на то что уже было понятно, что Гитлер и Третий рейх…
Б. ХАВКИН: Да, было понятно, тем более надо было кровью замазать весь немецкий народ, что нацисты и делали. Чтобы немцы понимали, что, когда в Германию ворвутся русские, будет за что мстить. Но это касалось и убийства деятелей немецкого Сопротивления тоже, потому что большинство этих людей погибли именно за Германию против Гитлера. Они пытались как-то спасти свою страну. А единственным способом было только военное Сопротивление, когда политические методы были невозможны.
Я вам говорю, что единой политической программы консервативного Сопротивления не было. Разные группы консерваторов выдвигали разные позиции, но все они сходились в том, что нужно провести демократические выборы, в переходный период нужно создать военную диктатуру. А затем уже перейти к правлению, подобному Веймарской республике.
В. ДЫМАРСКИЙ: Мы определили, что интеллигенция плюс военные. А, что называется, рядовой массовый немец, простой обыватель?
Б. ХАВКИН: Бюргер был законопослушным, обязательно выполнял все законы и предписания режима, потому что порядок есть порядок, государство есть государство, а власть есть власть. Раз сегодня такой режим, мы его поддерживаем. Завтра будет другой, мы его тоже поддержим, если он будет законным. А Гитлер формально (подчёркиваю: формально!) законно пришёл к власти. Другое дело, что он потом беззаконно эту власть удерживал в своих руках. Большинству немцев нравилось, что безработица ликвидирована или почти ликвидирована, зарплаты растут, цены растут, но не так быстро. Зарплата позволяет прожить среднему обывателю если не безбедно, то достаточно, чтобы обеспечить себя и свою семью. Строятся замечательные дороги, растёт промышленность, партия заботится о молодёжи. Создаются досуговые, культурные, спортивные и прочие организации. Жизнь стало лучше.
В. ДЫМАРСКИЙ: Было что предъявить, что называется, народу.
Б. ХАВКИН: Да, даже в начале войны жить становилось лучше за счёт порабощённой Польши, Франции. Перелом наступил после Сталинграда. Причём сразу и резко. В Германии была объявлена тотальная война. До этого война не была тотальной, она была где-то далеко и мало кого затрагивала среди простых немцев. Мужчины были на фронте, но они присылали домой посылки, писали письма, приезжали в отпуск — не жаловались на судьбу. А после Сталинграда ситуация резко изменилась. Но немецкие обыватели в значительной степени всё равно продолжали поддерживать Гитлера, потому что он защищает рейх от полчищ большевиков. На войне происходит консолидация вокруг правого флага, пусть даже это флаг со свастикой.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это своё, что называется. Мне с точки зрения поведения обывателей интересно, что пассивна была молодёжь. Вернее, она наоборот была активна в нацистском плане.
Б. ХАВКИН: В отличие от старшего поколения, которое прошло Первую мировую войну и депрессию и знало все ужасные времена военные и послевоенные в Германии, молодёжь ничего этого не знала. Молодёжь росла во времена шествия рейха от победы к победе, от успеха к успеху и активно поддерживала нацизм. Именно эти мальчишки были пушечным мясом на фронтах, пока это поколение по существу не было уничтожено, не сгорело в огне войны. Но даже те из них, которые уцелели, до последнего и даже после того как рейх капитулировал, это были мальчишки из гитлерюгенда, которые поджигали советские танки. Они так были воспитаны, они идеологически оставались нацистами.
В. ДЫМАРСКИЙ: Мы с вами говорили: они поджигали не только советские танки — они поджигали книги.
Б. ХАВКИН: Книги они поджигали ещё в 1933 году.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это студенты делали.
Б. ХАВКИН: Это было то самое поколение, которое было воспитано на сожжении книг, совершенно верно.
В. ДЫМАРСКИЙ: Было ли Сопротивление и как с ним считался Гитлер внутри нацистской партии, внутри элит?
Б. ХАВКИН: Это «Сопротивление»: были личные противоречия между Гитлером и Рёмом, каждый из них хотел быть фюрером. Ситуация была решена с помощью Ночи длинных ножей. Оппозиция партии была уничтожена физически. СА были подчинены СС. И штурмовики потеряли свою ведущую роль среди охранных структур Третьего рейха. Я не считаю, что это сопротивление нацизму — это личные амбиции вождей и разборки. Чисто по-бандитски это и было сделано.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я так понимаю, что у Гитлера внутри партии конкурентов не было. Он безусловный был лидер, фюрер. А за вторые, третьи позиции была грызня какая-то.
Б. ХАВКИН: Грызня постоянная между Гиммлером и Геббельсом, Герингом, Розенбергом. Были постоянные противоречия, склоки, доносы, сплетни. И личная неприязнь, и борьба системных структур, которые они возглавляли. Люфтваффе ненавидели гестапо и тайную полицию. И в то же время тайная позиция пыталась контролировать Геринга и его окружение ближайшее, поймав Геринга на коррупции, что было не так трудно сделать. Гитлер закрывал на это глаза, на эти многочисленные замки, драгоценности и прочие проявления коррупции, связанные с Герингом. Гитлер говорил, что всё это делает от имени партии и что это имущество не его личное, а те дают пользоваться за его великие заслуги перед рейхом. Примерно так. Вы сами знаете, чем это кончилось, когда Гитлер приказал Геринга арестовать и казнить как изменника, снял со всех постов. Но это уже были последние дни Третьего рейха. А так спецслужбы между собой конкурировали. Даже в одном ведомстве. Политическая разведка боролась с гестапо, гестапо — с разведкой. Функции переплетались и дублировали друг друга. Так это и было задумано, чтобы все доносили на всех. Доносов было, скорее, много, чем мало. Но сотрудников гестапо по отношению к общей полиции было довольно мало, которые на службе были.
А помощников добровольных было очень много, которые стучали на своих соседей, сослуживцев, знакомых, просто случайных людей, которые казались неблагонадёжными. И эти доносы поддерживались и поощрялись. Так что гестапо превращалось в канцелярию по разбору доносов немцев друг на друга. Самый распространённый донос — в связи с прослушиванием зарубежного радио, когда соседи слышали за стенкой «Голос Лондона» или «Голос Москвы», они этого не могли оставить просто так: надо было донести. И вторая по массовости кляуза — якобы соседи прятали евреев или помогали им.
В. ДЫМАРСКИЙ: Последние дни, пара месяцев, когда уже всё было ясно, там не было обострения?
Б. ХАВКИН: Те, кто могли скрыться, ушли, бежали, не привлекая к себе внимания. Бонзы первой величины как-то ещё держались около Гитлера, по крайней мере до его самоубийства, стали разбегаться уже потом.
В. ДЫМАРСКИЙ: Неужели не было попыток, что уже конец, давайте его быстро поменяем и сохраним страну?
Б. ХАВКИН: Были попытки, но эти все попытки преследовались смертной казнью. Известная, вокруг этого построенная интрига старого советского фильма «Семнадцать мгновений весны», где службы Гиммлера вели переговоры о сепаратном мире и об устранении Гитлера. Гитлер ни на какой сепаратный мир ни на Западе, ни на Востоке ни за что не пошёл бы. Его как раз политика сводилась к всеобщей войне, тотальной войне. Пусть в войне погибнет Германия, значит она то и заслужила, но никаких компромиссов ни на Западе, ни на Востоке. Представлять Гиммлера, как вы понимаете, оппозиционером никак нельзя.
В. ДЫМАРСКИЙ: У нас в новом номере журнала есть такая фотография и заметка: подписание капитуляции Германии 7 мая в Реймсе. Когда немцы приехали к Эйзенхауэру сдаваться только Западу, они хотели только туда. Они говорили, что немецкий солдат, немецкий офицер не может сдаться на Востоке СССР, потому что они представляли, что с ними сделают.
Б. ХАВКИН: Да, это была неуклюжая, но всё же последняя попытка расколоть коалицию.
В. ДЫМАРСКИЙ: Надо отдать должное: Эйзенхауэр даже не стал с ними разговаривать.
Б. ХАВКИН: И правильно сделал. И, как известно, позиция Сталина сводилась к тому, чтобы считать капитуляцию в Реймсе предварительной.
В. ДЫМАРСКИЙ: К счастью, полковник, который её подписывал от имени СССР, не пострадал.
Б. ХАВКИН: Генерал Суслопаров. Ну да, он был представителем советского командования в штабе Эйзенхауэра и должен был поставить свою подпись под этим актом. А команды из Москвы не было: решали до последнего, как быть. И генерал оказался хорошим дипломатом. Он поставил свою подпись с припиской, что окончательные условия капитуляции будут предъявлены позже, тем самым дал возможность СССР провести капитуляцию в Берлине официальную, которую, как вы знаете, от СССР принимал маршал Жуков и которая поставила точку во Второй мировой войне в Европе.
В. ДЫМАРСКИЙ: Давайте вернёмся к Сопротивлению. Какое было сопротивление Сопротивлению?
Б. ХАВКИН: Жёсткий террор. Бескомпромиссная, жесточайшая борьба против малейших проявлений недовольства, тем более сопротивлению режиму. По делу «20 июля 1944 года» были привлечены более 7 тыс. человек, из них более 5 тыс. были казнены сразу. Причём большинство из казнённых — старшие офицеры, генералы. По этому делу был арестован адмирал Канарис, которого казнили буквально в последний месяц войны в 1945 году в апреле именно за якобы участие в Сопротивлении. Если вас интересует моя точка зрения, то я бы сказал, что Канарис играл сразу на нескольких досках несколько партий. Одна из них была эта, то есть через своего заместителя генерала Остера он знал всё, что делало консервативное Сопротивление, в том числе он знал о подготовке к покушению Штауффенберга. Но он ничего не сделал, чтобы выдать этих людей. Если бы удалось, он бы примкнул, разумеется. В то же время известно, что когда НРЗБ был в Сирии, команды НРЗБ совершали страшные военные преступления. В частности, на территории СССР. Это тоже было с ведома Канариса, так что это личность неоднозначная, как, впрочем, и все немецкие военные, принимавшие участие в заговоре против Гитлера.
Генерал фон Тресков, о котором у нас знают не так много. Это офицер из штаба группы армии «Центр», который возглавлял оперативный отдел, то есть разрабатывал оперативную документацию. Такая была шутка вокруг офицеров, приближённых к фон Трескову, что наш генерал не столько занимается оперативной работой по подготовке действий в зоне его ответственности, сколько подготавливает покушение на Гитлера. Вся эта огромная группа, все 9 человек, считайте ещё с кавалеристами — 12 человек, участники заговора в штабе группы армии «Центр» понимали, что они идут на смерть, если их выявят и покушение сорвётся. Оно сорвалось. И не оно одно, а все сорвались.
Одновременно Тресков и его офицеры разрабатывали операции против партизан и успешно их проводили. Так что это палка о двух концах. Есть подпись Трескова под приказами об акциях возмездия, направленных против русских деревень, где якобы скрывались партизаны. Так что одно другому, как полагал Тресков, не противоречит.
В. ДЫМАРСКИЙ: В вашей книге вы, скорее, анализируете Сопротивление с точки зрения социологии, политики?
Б. ХАВКИН: Нет, я рассказываю историю…
В. ДЫМАРСКИЙ: Там есть портреты людей.
Б. ХАВКИН: Да, именно это там есть. Это попытка объединить историю как занимательный рассказ и историю как историческую науку. Я беру в пример старика Геродота, который, не зная того, основал историческую науку, потому что рассказывал занимательные истории, слегка привирая, правда. Он не знал тогда слова «историография» просто, хотя слово греческое.
У меня это сюжеты строго научные, основанные на документах, фактах, достоверной литературе. Это история того же майора Куна, генерала фон Трескова, история писем Тельмана Сталину и Молотову из нацистских застенков. Тельман, сидя в тюрьме, ещё до войны, в период дружбы, писал и через свою жену, которая навещала его в тюрьме, передавал Сталину и Молотову. Жена приносила в советское посольство, оттуда эти письма передавались в Москву. Письма содержали прежде всего просьбу его из нацистских застенков высвободить, тем более такая возможность была. Тельман прекрасно понимал это: раз к нему пускают жену и не досматривают, она в корзиночке приносит пирожки в тряпочке, а выносит под этой тряпочкой письма, никто эту корзиночку не досматривает — это неспроста, он умный был человек. Письма сначала в советском посольстве считали провокацией, потом всё-таки направили письма на экспертизу, а экспертом был Георгий Димитров, который прекрасно знал почерк Тельмана. Он сказал, что это письма, написанные рукой Тельмана шрифтом, которым уже тогда мало кто пользовался, а теперь уже забыли: это немецкий рукописный полуготический шрифт, которому учили в 19-м веке, когда Тельман ходил 4 года в школу. И разбирать эти письма было очень трудно. Это уже вопрос источниковедческий, для нас важнее вопрос исторический.
Как Сталин отнёсся к этим письмам? Во-первых, был сделан перевод. И есть виза Сталина: «В архив». И всё. Судьба Тельмана тем самым была решена. Сталин ничего не предпринял, чтобы этого друга советского народа, стойкого коммуниста Интернационала…
В. ДЫМАРСКИЙ: А какого периода?
Б. ХАВКИН: 1939−1941 гг., период дружбы. Когда Тельман пишет Сталину, что не стоит верить Гитлеру, он обманет, все эти заявления нацистской пропаганды о дружбе — враньё. Но немецкий простой рабочий правильный, он дружит с СССР, заинтересован в хороших отношениях с СССР. И никогда не будет воевать против своих братьев-рабочих. Такая советская, коминтерновская идеологическая оценка этих событий. Что касается оценки событий, связанных с англо-американской дипломатией, там довольно глубокий, интересный анализ политики Великобритании, США. А откуда Тельман получал сведения, сидя в нацистских застенках? Ему после подписания пакта в камеру провели радио и разрешили выписывать все газеты. Естественно, официальные немецкие газеты. Он их все и выписывал.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ну да, Сталину после августа 1939 года не до Тельмана было уже.
Б. ХАВКИН: Правильно, уже важнее был Гитлер, чем Тельман. А вот представим себе, что Сталин бы добился освобождения Тельмана, это было не так трудно. Тельман бы прибыл в Москву, устроили бы ему торжественную встречу — а дальше что? Место лидера Коминтерна занято Димитровым, а ни на какую другую позицию Тельман в Москве не годился.
В. ДЫМАРСКИЙ: А партия в Германии раздроблена?
Б. ХАВКИН: Партии в Германии нет. Здесь ещё, наверное, Димитров негативную роль сыграл.
В. ДЫМАРСКИЙ: А коммунисты и социал-демократы создавали подпольные структуры?
Б. ХАВКИН: Да, они создавали подпольные структуры, но низовые. Они не были связаны с так называемым оперативным руководством ЦК КПГ, которое было в эмиграции. Оперативное руководство было оторвано от ситуации в рейхе и продолжало талдычить, что нужно готовить вооружённое свержение Гитлера. А какими силами, об этом умалчивали скромно.
Ситуация очень сложная и очень интересная. Но неверно полагать что Сопротивление было инспирировано коммунистическими лидерами из Коминтерна, из Москвы. Это не так. Были силы внутри Германии, я уже их называл, недовольные Гитлером. И, как ни странно, это не были рабочие и крестьяне. Это была интеллигенция, военные.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это всё без внешнего влияния?
Б. ХАВКИН: Внешнее влияние оказывало «Радио Москвы» и «Радио Лондона». Но, как понимаете, не определяющее влияние. Из Москвы вещали немецкие коммунисты. А по лондонскому радио вещал Томас Манн и другие эмигранты, которые были.
В. ДЫМАРСКИЙ: А нацистская пропаганда говорила о том, что они на поводу идут у врагов?
Б. ХАВКИН: Это значит — наводить немцев на мысль, что надо слушать, что они там клевещут. Наоборот, изымались все радиоприёмники, если был донос, что владельцы этих радиоприёмников слушают неположенное радио. Пропаганда иностранная была, но она не имела значительного влияния на немцев до сталинских до Сталинграда. Потом ситуация резко изменилась.
В. ДЫМАРСКИЙ: Начали слушать?
Б. ХАВКИН: Начали слушать, да, и переоценивать внутреннюю ситуацию в стране. А общую картину из немецкой печати по этой ситуации получить было невозможно. Поэтому была такая интеллектуальная игра у немцев, которые не разучились думать: сравнивать то, что написано в официальной прессе, и что врут из Лондона и Москвы клеветники. И как-то люди больше склонялись к тому, что верить нужно тому, что вещают из Лондона и Москвы.
В. ДЫМАРСКИЙ: Хочу сказать, что нашим слушателям и зрителям, что вышла книжка Бориса Хавкина о Сопротивлении в Третьем рейхе. Мы продолжим эту тему в журнале и в эфирах наших. Успехов книге и успехов вам!
Б. ХАВКИН: Спасибо большое, Виталий Наумович! До свидания.
В. ДЫМАРСКИЙ: Всего доброго!