НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЁН, РАСПРОСТРАНЁН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТАРННЫМ АГЕНТОМ БАУНОВЫМ АЛЕКСАНДРОМ ГЕРМАНОВИЧЕМ
Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодня хочется ещё раз поговорить и напомнить о природе тирании. Поможет нам в этом эксперт фонда «Карнеги» и автор бестселлера «Конец режима» Александр Баунов, чей недавний пост напомнил и вдохновил вернуться к сюжету о чёрных полковниках, о которых мы сегодня во многом будем говорить. Александр, здравствуйте!
А. БАУНОВ: Здравствуйте!
Н. ВАСИЛЕНКО: Тирания знает много веков. И вся её природа сводится к тому, что начинается бегство от свободы. Почему оно происходит?
А. БАУНОВ: Я не уверен, что любая тирания начинается с бегства от свободы. Некоторые — да. Некоторые начинаются с бегства не вовлечённых в управление государством слоёв населения от тех, кто этим государством управляет, в сторону того, кто их позовёт, кто сумел представить себя вожаком простых людей, их защитником от элиты. Тот и становится тираном. При этом элита может быть олигархическая, как чаще всего, какие-нибудь патриции Древнего Рима. Элитой могут быть и гранды итальянских городов-государств первой половины 13-го века. Или, например, история с Трампом, которого обвиняют в желании установить тиранию. Это желание мы пока можем постулировать гипотетически, но тем не менее мы видим тот же процесс недовольства не вовлечённых, недопредставленных в управлении государственных людей, которые это недовольство делегируют кому-то, кто пытается этим воспользоваться. И этот механизм повторяется из века в век.
Можно сказать, что тирания всегда так или иначе вырастает на обиде населения на действующую политическую и экономическую элиту. Обиды, кстати говоря, совершенно не обязаны быть справедливыми, оправданными. Обида — чувство субъективное, вот в чём проблема. Мы видим, насколько субъективно граждане России, прежде всего представители русской национальности, воспринимают свою обиду на золотой миллиард, на коллективный Запад, на развитое человечество, которое не общается с ними на равных, где они недопредставлены, где они недополучили, как они считают (мы говорим о тех, кто эту обиду переживает), равного статуса. И тогда приходит кто-то и говорит: «Сейчас мы вашим обидчикам отомстим». Механизм Грозный против бояр, Сталин против как старых большевиков ленинского политбюро, эсеров, так и представителей элиты дореволюционного времени, которые ещё были живы и здоровы
Н. ВАСИЛЕНКО: Правильно ли я понимаю, что главная подпитка тирании — слабость человека, именно его порочность, слабость его нравственности?
А. БАУНОВ: Это более комплексная вещь. Это и слабость человека, который склонен оправдывать своё не всегда удовлетворяющее его положение не собственными недоработками, качествами собственной личности, собственного труда, а чьей-то чужой виной, переносить недостатки своего положения на внешние силы. Но это был бы слишком либертарианский подход. Дело, конечно, бывает и в качестве политических институтов, которые не всегда готовы открыт шире двери для представителей тех слоёв, которые в этих институтах недопредставлены.
У цены на нефть, бюджетного правила, есть порог отсечения: сколько мы оставляем в компании, сколько мы забираем себе, после какой цены. Всегда действующие элиты, если они особенно недостаточно дальновидны, хотят в каком-то смысле закрыть двери, не взаимодействовать с чужими, другими людьми. Не то чтобы они всегда единственные к этому стремятся, но такое желание есть. И тогда за этими закрытыми дверями возникает некоторое недовольство. Но это не одномерный процесс, в нём очень много субъективного.
Мы видим, что всё население Земли примерно одинаково (ну, может быть, не одинаково) даже в демократиях склонно ругать продажных политиков, которые не заботятся о народе. И среди жителей демократий в том числе мы видим феномен популярности и твёрдой руки, и зарубежных автократов. Точно так же, как в демократических Афинах особенно среди интеллектуалов был распространён феномен популярности Спарты. Спарту хвалили как идеальное, порядочное, справедливое общество, где все равны в бедности, нет социальных перепадов, нет замкнутых элит, всё решается всеми воинами мужчинами коллективно. Хвалили примитивную демократию, которая в сущности была тиранией.
[Сборник: Спарта]
Н. ВАСИЛЕНКО: А почему сила всегда привлекает?
А. БАУНОВ: Сила не всегда привлекает. Просто люди склонны считать, что эта сила направлена не против них, а против их противников. Сами они со своими угнетателями справиться не могут, но они не всегда, как мы видим, способны на революционные действия, на видимое активное сопротивление. Есть какая-то надежда, связанная с тем, что кто-то придёт и это возглавит, сможет проблему решить. Не важно, на выборах или каким-то силовым путём. И популярность идеи, что какая-то сила будет направлена против наших врагов, наших противников, за нас много что сделают, удовлетворят наши чаяния. Феномен большевистской революции или того же переворота в апреле 1967 года в Афинах очень живучий.
Н. ВАСИЛЕНКО: Можем ли мы говорить, что человек так и не стал политическим животным, по Аристотелю? Недалеко ушли от дикой природы и язык силы, к сожалению, то, что будет и в будущем работать.
А. БАУНОВ: Без силового подкрепления действительно мало что работает. Мы видим вполне себе периоды, когда насилие не играло решающую роль, просто некоторое присутствие силы экономической, поддержание порядка. Должна быть какая-то сила, которая законность сможет в случае её нарушения навязать. Конечно, такая сила должна быть. Но это часть политического механизма. Вопрос в том, кто эту силу контролирует.
Классический пример злоупотребления силой — бунт полковников среднего звена. Силовой инструмент перестал быть частью политической системы и стал действовать самостоятельно. Рука пошла бить лицо и голову. А нога это поддержала.
Между прочим среди читателей книги есть такое явление своеобразное, её десятки тысяч за этот год прочли. Я наблюдаю такие рассуждения иногда, что она не может быть примером, параллелью, но всё индивидуально, всё сравнимо. В этом отношении мы не будем вдаваться в долгий разговор, а можем ли мы сравнивать нас с Испанией Франко, Россию Путина с Португалией Салазара, Россию Путина с Филиппинами Маркуса. Вопрос ставится по-другому часто. Смотрите, какие они милые, сложные люди. Дело в том, что (и это неизбежное следствие разбора институтов диктатуры, людей, которые представляют диктатуру) это приводит к такой картине сбалансированной.
<…>
Естественно, кроме интеллектуального восприятия реальности, есть ещё национальное и этическое, когда человек не только политическое животное, но и живёт в мире моральной системы координат.
Когда полковники правили Грецией, они совершенно не казались своим противникам, гражданам сложными, диалектическими, объёмными, стереоскопическими, слишком жестокими диктаторами. Они казались ровно тем, чем они казались своим противникам. Если мы возьмём любое их действие по захвату власти с помощью силы, с помощью вывода танков в центре Афин… Есть такой образцовый пример тиранического поведения стадионного: Сантьяго, куда Пиночет в 1973 году согнал людей. Концлагерь на стадионе. Но полковники в 1967 году — предшественники, предтечи.
Н. ВАСИЛЕНКО: Они были пионерами.
А. БАУНОВ: В Афинах до сих пор есть реконструированный к первой Олимпиаде современности 1896 года Каллимармаро стадиум, на котором в древних Афинах проводились Панафинейские Игры. Мы знаем, что театры и стадионы, поскольку они выстроены на склонах холмов, чашах холмов, сохраняются неплохо. Это постройки, которые лежат на склонах, поэтому они чаще всего сохраняются в виде, который допускает быструю реконструкцию. Вот на этот исторический, дважды заслуженный в Античности и современности стадион спокойно загнали 10 тыс. человек, заперли их там и начали политическую фильтрацию.
<…>
Или, например, концлагеря на безводных островах типа Макронисоса тоже по политическим статьям с приговорами или даже без приговоров отправляли противников режима. Макронисос очень хорошо виден с Аттического полуострова, с его юго-восточного берега.
Н. ВАСИЛЕНКО: Значит ли, что они учатся на опыте предыдущих тираний?
А. БАУНОВ: Нет, они не знают, скорее всего. Если они начнут изучать этот опыт, им откроется неприятная правда. Неприятная правда состоит в том, что они глубоко вторичны. Как раз отчасти самоуверенность диктатур и уверенность их в том, что мы выстоим, мы создадим суперустойчивую систему навигации, мы создадим тысячелетний рейх, что-то ещё, возродим великое прошлое, состоит в том, что, как правило, эти люди будущего погружены в современную политику или даже в историю, но погружены в неё очень избирательно.
<…>
Когда мы говорим о том, насколько тираны учитывают опыт своих предшественников, наверное они пытаются посмотреть на те ошибки, которые привели их предшественников к краху.
<…>
Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, почему военные использовали этот концепт власти? Обычно, когда военные приходят к власти, они декларируют приверженность светским принципам, а тут именно на традиционные ценности делают упор.
А. БАУНОВ: Да нет, совершенно необязательно. Военные перевороты делятся на прогрессистские и традиционалистские. Прогрессистские мы наблюдали, например, в ряде арабских стран, которые вышли из колониального периода в форме монархии. Монархии в Египте, Ливии, Ираке долго не продержались. Подольше в Иране, но там традиций и денег побольше. Правда, им на смену и не военные пришли к власти. А в арабских монархиях на смену пришли — в Ираке, Египте и Ливии — военные с прогрессивной программой. То, что потом эти военные хунты выродились в очень ригидные, традиционалистские общества по сути даже (если взять Ливию под управлением диктатора-фрика, которого немножко стыдился арабский мир его, соседи), — это другой вопрос. Или португальская революция капитанов 1974 года тоже в каком-то смысле являлась прогрессивным военным переворотом. Военные, которые пришли свергать власть, как раз свергали традиционалистский режим, они апеллировали к гражданам противникам диктатуры, к гражданам с демократическими взглядами. И граждане их поддержали. Таким образом переворот переродился в революцию.
А полковники в Греции — как раз пример переворота, который хочет остановить, зафиксировать некий момент, «остановись, мгновение, ты прекрасно». Больше того, мгновение как раз не прекрасно. Прекрасно прошлое. И мы понимаем, что страны вроде Греции или Испании той же действительно в прошлом представляли собой нечто более влиятельное, великое, чем в 20-м веке. Наверняка в 20-м веке приходил человек и говорил: мы должны восстановить наше прекрасное прошлое. И дальше начинается комбинаторика.
Вот греческие полковники совершают переворот, но никакой переворот не хочет прийти к людям и заявить «мы вами правим, потому что можем». Людям нужно объяснить, почему мы правим. Есть техническая легитимность, а дальше, если угодно, идеологическая легитимность. Техническая легитимность в случае с полковниками была достигнута достаточно просто. Она была достигнута 3 вещами. Это была инициатива средних военных. Средние военные как раз на месте командуют…
Н. ВАСИЛЕНКО: А как нарушилась субординация, почему генералитет не смог их остановить?
А. БАУНОВ: Потому что они не поставили в известность генералитет, соответственно он не смог их остановить. Сначала был заговор генералов. Генералы не решились на заговор. И, честно говоря, для установления хунты в Греции 1960-х не было предпосылок. Это не была страна, поражённая каким-то страшным экономическим кризисом или в каком-то страшном политическом упадке или проигрывающая на каких-то внешних фронтах. Греческая диктатура — продукт достаточно случайно сложившийся в очень узко профессиональной картине мира людей, которые считали, что родина в опасности, и если они сейчас этого не сделают, то она погибнет. Это были люди, которые когда-то участвовали (за 20 лет до этого) в гражданской войне в Греции. Гражданская война была следствием мировой войны, немецкой оккупации.
Н. ВАСИЛЕНКО: Коммунисты и монархисты столкнулись.
А. БАУНОВ: Да, коммунисты. И 2 типа партизан. Иногда они действовали вместе, иногда не вместе. Левые партизаны коммунистические и правые — монархические, можно так назвать. Красные и белые партизаны. И потом, когда их общий противник был побеждён, они столкнулись друг с другом. И в какой-то момент красные партизаны победили. И красная опасность — опасность превращения Греции в коммунистическую страну. Уже помогли внешние силы (Великобритания и США) убрать. Коммунисты проиграли в гражданской войне. Но это было за 20 лет до этих событий. И вопрос в каком-то смысле был закрыт. Компартия была запрещена. Все её активисты покинули страну, коммунистические партизаны ушли в соседние коммунистические страны. И в стране шёл довольно бурный, довольно нормальный, легальный демократический процесс на фоне неплохого экономического роста.
Н. ВАСИЛЕНКО: Тогда что ж пошло не так, что подтолкнуло?
А. БАУНОВ: Там у них было представление, что в рядах либералов, то есть обычных политиков леволиберального толка, их тогда возглавлял Георгиос Папандреу, ветеран греческой политики, кроятся коммунисты. То есть компартия была запрещена, но в личном качестве никто не запрещал людям, носителям коммунистических взглядов, присоединяться к другим партиям. И когда в период испанского транзита Суареса… Это был страшный порог, который все боялись пересечь, легализация компартии, это главная подпольная оппозиционная вражеская сила. Суарес в Испании предлагал коммунистам идти на будущие выборы в личном качестве или в составе других партий. А потом, когда вы окажетесь в парламенте, вы уже как-нибудь там составите фракцию, мы эту фракцию, может быть, как-то легализуем. Первое предложение звучало так.
Этого механизма консервативное антикоммунистически настроенное армейское звено испугалось, что в рядах либеральных политических партий таятся коммунисты, тем более что у Папандреу был сын, который не скрывал, что он придерживается марксистских взглядов. Он был такой европейский левый с американским, шведским бэкграундом, выражал симпатии к СССР. И они считали, что этот Папандреу, в очередной раз придя к власти, умрёт, его сын возглавит партию, выиграет выборы или будет переутверждён. И техническая легитимация прошла так. Они пришли к генштабу, приехали на танках, заставили главу генштаба присоединиться к перевороту.
Н. ВАСИЛЕНКО: Они ему по сути не оставили выбора.
А. БАУНОВ: Да, они отправились к королю. В Греции была монархия конституционная. Король находился на небольшой своей даче. Константин II, молодой король, его отец только что умер. Окружили эту дачу и заставили короля назначить их техническим правителем, поскольку у короля было такое право, и он в течение 1960-х им пользовался, когда правительство подавало в отставку. Там был период довольно бурной политической борьбы. За 1960-е прошли раза 4 выборы всеобщие. Было 2 или 3 раза назначено техническое правительство.
Н. ВАСИЛЕНКО: Легитимация переворота за счёт монаршей воли была достигнута.
А. БАУНОВ: За счёт монархии. Так бывает. Как Муссолини, который совершил марш на Рим и занял некоторые города, всякие вокзалы, почты и прочее, угрожал революцией, если он не получит легитимности. Он получил такое же назначение, на которое имеет право любой конституционный монарх, а именно: предложить какому-то политику создать правительство. Король объявил полковников, которые уже де-факто захватили столицу, техническим правительством. Это была их легитимация техническая.
Есть второй вопрос, который в связи с книгой возникает. Напоминаю просто про концлагерь на буквально безводном острове. Остров, где нет воды вообще. Вот не подвезли вам сегодня воды. Ну что, задержались, шторм, лодочка не приехала. Конфискацию имущества ввели на НРЗБ. Всемирно известная актриса, которая выступила против хунты, уехала в Париж.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть творческая интеллигенция была единогласна в своём порыве: хунту долой?
А. БАУНОВ: Практически. Конечно, кто-то молчал, кто-то сотрудничал. Огромное количество первых имён с мировым весом были против. Они немедленно поссорились с хунтой. И хунта немедленно развязала волну репрессий именно против композиторов, режиссёров, писателей, кинематографистов
Техническая легитимация есть. Дальше к людям надо с чем-то выйти, с какой-то программой.
Испанцы и португальцы жили 40 лет при своих диктаторах. Вот, пожалуйста, выходят греческие полковники в центр города. Они получают статус технического правительства (у него нет электоральной легитимности). И где вот эти греки, про которых мы знаем? Сейчас они протестуют по каждому поводу. Это действительно так. Недавно в стране была бурная политическая жизнь, что аж в стране гражданская война шла. 1950−1960-е — десятилетие бурной политической жизни: бесконечные политические выборы, митинги, агитации, убийства.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это наложило свой отпечаток: общество устало.
А. БАУНОВ: Именно поэтому. Они воспользовались тем, что политическая жизнь отчасти была слишком бурной. И слишком бурная политическая жизнь зачастую дискредитирует саму идею демократии, саму идею политической конкуренции, когда у власти действительно за десятилетие 5 правительств, когда один из крупнейших политиков страны Константинос Караманлис устал и уехал жить в Париж. Его политические противники обвинили в организации политического убийства. И ему в этих условиях не хотелось участвовать в политической жизни. Тем более вдруг они сумеют это доказать, ты ещё и в тюрьму сядешь. Он уехал в Париж. А он был авторитетным человеком. Один из крупнейших праволиберальных авторитетов оказался за границей.
Действительно бурная политическая конкуренция. Конкурирующие политические силы не замечают, как они дискредитируют таким образом саму идею политической конкуренции. А дальше враги политической конкуренции, сторонники жёсткой руки и военного правления приходят к гражданам с этой программой. Смотрите, это вам всё не надоело, вы не устали? Они о вас не думают, они думают только о том, как поделить власть, бюджет, ресурсы, они друг с другом дерутся у вас на глазах, они ни перед чем не останавливаются. Они используют грязные методы, они вас втягивают. Но действительно политики втягивают граждан в борьбу, приглашают в партии. Это был момент уже легитимации населения. И население не то чтобы их поддержало в едином порыве, а осталось равнодушным к захвату власти ребятами в чёрных мундирах. Никто не вышел. Мы не видели картин, несмотря на очень бурные 2 политических десятилетия, похожих на Москву 19 августа 1991 года. Танки на улицах были, а людей, которые вышли противопоставить себя этим танкам, не было. Ну взяли и взяли. Это к вопросу о том, что одни народы выходят, другие не выходят. Нет, это всё по совокупности обстоятельств происходит.
Через полгода после этого греки одумались. Уже в ноябре тот же самый король Константин попытался втянуть генералов некоторых в уже заговор против полковников, но его раскрыли. И ему пришлось уехать за границу — в Италию. Потом умер под домашним арестом Георгиус Папандреу, которого они собирались не допустить до власти. И действительно не допустили. Сын был в эмиграции. И тут действительно та дискуссия, которая развернулась по поводу моего небольшого текста в соцсетях, они разрешили похороны его. И эти похороны показали, что граждане, огромное количество граждан, не очень приветствуют их власть, хотя прошло всего полгода с момента захвата власти. Была полумиллионная демонстрация. Население страны тогда было около 9 млн., может быть 8 даже. То есть огромный процент людей вышел хоронить того самого Георгиуса Папандреу. Того самого политика, от которого «все устали, который о нас не думает, который нам надоел».
Но вот через полгода диктатуры выяснилось, что с ним было не так уж плохо. И то, что они, конечно, разрешили бы похоронить, но как-то не пришло в голову, что можно по-другому. Они выступали от имени традиционалистской позиции. Запретить похороны человека на кладбище с отпеванием в церкви противоречит тем ценностям, которые они пришли отстаивать от безбожных коммунистов. Безбожные коммунисты где-то у Ленина, у Сталина могли расстрелять, сбросить с колокольни куда-нибудь в ров, в шахту — и плевать. А мы не такие же, мы крещёные, поэтому, конечно, им не пришло в голову, что можно запретить похороны. Хотя эти похороны как раз стали одной из точек сборки сопротивления хунте, этому режиму.
<…>
Интуитивно здесь всё понятно было: похороны твоего противника могут показать твоим противникам, что они не изолированы, не одиноки, что их взгляды, их отношение к режиму разделяют многие люди. Это было очень важно для греков.
<…>
Полковники греческие заканчивали не только военные училища, но и обычные греческие средние школы. Они читают в пересказах и иных греческих переложениях древние греческие трагедии. И им был известен сюжет про двух братьев, один из которых воевал на стороне родины. Полиник воевал против Фив. Проиграл. Креонт, правитель города, запретил хоронить предателя родины. Но его сестра, рискуя нарушить запрет и попасть под объявленную смертную казнь для нарушителей этого запрета, похоронила тело своего брата. И дальше Креонт оказывается перед дилеммой: государство или семейные ценности, которые государство должно защищать. И выбрал государство. Человек, провозгласивший смертную казнь для каждого, кто осмелится похоронить предателя, был вынужден быть верным слову. И Антигона была казнена. Есть разные варианты мифа. Более драматические в том, что она была погребена заживо.
Н. ВАСИЛЕНКО: Почему полковники проиграли? Что стало тем камнем преткновения, который положил конец их режиму.
А. БАУНОВ: Любая власть совершает ошибки. Власть, где нет контроля институционального, идейного, общественного, не обязательно, но может накопить такое количество ошибок, которые её похоронят. Был ряд ошибок. Один был связан с милитаризацией вузов, с привлечением политически активных студентов насильственно в армию. Это было крайне непопулярно, полностью оттолкнуло университеты от режима. И дальше, конечно, попытка завоевать популярность при помощи… Потом восстание политехнического института, когда пришлось применить силу против студентов в центре Афин. Это вызвало вопрос, недоумение у граждан: стрельба в центре города. Потом внутренний переворот, который затем последовал за стрельбой. И светский, более спокойно настроенный на некоторую демилитаризацию режима его глава был отстранён, спецслужбы взяли власть. И спецслужбы, чтобы легитимировать внутренний переворот, устроили переворот на Кипре, чтобы присоединить к Греции.
Один из пунктов греческого ресентимента состоял в том, что Кипр — наш, а англичане, которые им владели, нам его не отдали, они интригуют и хотят отдать его туркам, вся независимость — ерунда, потому что, конечно, большинство жителей — греки, они должны быть с нами в одной стране. На этот ресентимент хунта решила откликнуться, устроила на Кипре переворот. Новая кипрская власть при поддержке греческой объявила о присоединении Кипра к Греции. И тут уже вмешалась Турция. И дальше хунта встала перед дилеммой: воевать с Турцией, страной с огромной армией, с населением в 8 раз больше, чем греческое (а Греция имеет острова вдоль турецкого берега, не очень защищённые в военном отношении)
Н. ВАСИЛЕНКО: Я всячески советую не только перечитать книгу, а и переслушать. Я сам почти год спустя после прочтения переслушал. И это стало для меня новым опытом, где некоторые сюжеты раскрылись по-новому благодаря тому, что мы за этот год пережили много всего разного. Спасибо, Александр, большое, что были сегодня с нами.
Николай Александров с нами!
Н. АЛЕКСАНДРОВ: Я ограничусь анонсом. Мне кажется, это книга заслуживает внимания. В издательстве «Б.С.Г.-Пресс» вышел огромный том Семёна Боброва «Древняя ночь Вселенной, или Странствующий слепец». Так называется эта книга и так называется произведение, которое в этой книге представлено с примечаниями и обширным предисловием Олега Мороза. Семён Бобров — один из поэтов 18 — начала 19-го веков, который стоит в стороне от школьного знания. Более того, те люди, которые занимаются историей литературы 18-го, 19-го столетий, не всегда обращают внимание на его творчество. В каком-то смысле он занимает совершенно отдельное место в культуре того периода.
«Древняя ночь Вселенной, или Странствующий слепец» — совершенно удивительное, уникальное произведение. Это не роман и не эпопея, как определяет сам автор, а аллегорическое, философское повествование, скажем так. Или философская аллегория о разуме, душе, теле. Если говорить другими терминами, уже 20-го века, история самосознающей души. Это произведение потрясает своими масштабами. По существу это самое длинное поэтическое произведение вообще в истории русской литературы: это 18 тыс. стихов. Понятно, что это совершенно особенное чтение. Эту книжку невозможно взять и прочесть за 2 дня или за неделю. Чтение особенное, потому что Семён Бобров человек сам по себе удивительный. Соратник Новикова, выпускник Московского университета, он довольно много всего сделал и написал. Эрудит, по сути дела энциклопедист в терминах 18-го века. И все его многочисленные знания и размышления вмещены в эту поэму, в это повествование, которое говорит о путях становления человеческого разума и о том, как душа осознаёт себя в мире. В этом смысле Бобров, конечно же, опирается ещё и на собственный опыт, на собственные рефлексии.
Тех, кто любит эту эпоху, любит классическую русскую литературу, я думаю, обрадует эта книжка. Тем более что «Древняя ночь Вселенной, или Странствующий слепец» Семёна Боброва не переиздавалась. И Семён Бобров оставался на протяжении всего 19-го столетия поэтом практически неизвестным. Или, как пишет Олег Мороз, его не столько не читали, сколько замалчивали. И только лишь в последнее время благодаря изданию других произведений Боброва появилось довольно много исследований его творчества, о чём Олег Мороз пишет подробно в своём предисловии. Всех поздравляю с этим совершенно удивительным томом и издание «Б.С.Г.-Пресс» с удивительной книжкой.
Н. ВАСИЛЕНКО: Николай Александров поделился сегодня с нами настоящим литературным сокровищем. Программа «Книжное казино» завершается. Спасибо всем, кто сегодня был с нами, до новых встреч. Берегите себя и своих близких!