Наполеон под Москвой. Часть 1. Граф Ростопчин. Подготовка к Великому пожару

В начале сентября 1812 года войска французской Великой армии под контролем Императора Наполеона уже заняли Смоленск и Вязьму. Планы на захват столицы, Москвы, отменять никто и не думал. Армия приближалась к цели всего похода. В городе постепенно начиналась паника и тихий, практически незаметный, отток населения. До подхода наполеоновской армии к Москве оставалось меньше недели, но об этом не знали ни сами французские войска, ни гражданское население города.

Москва в это время была под полным управлением градоначальника и генерал-губернатора Фёдора Васильевича Ростопчина. Начиная с августа, и не заканчивая в сентябре, Ростопчин распространяет по столице листовки со слухами про французскую армию. В них он и его люди пытаются убедить городских жителей, что армия хоть и огромна, но, безусловно, слаба. Что она всего лишь состоит из 150 тысяч солдат, вынужденных есть собственных коней, так как им не хватает пищи.

Фёдор Васильевич Ростопчин

Отдельно он обращался к женщинам, говоря, что понимает их и готов помочь им с эвакуацией из города и препятствовать в этом не будет. Но просит убедить их собственных сыновей, мужей и братьев остаться и до последнего защищать город вместе с русской армией. Ростопчин пытается убедить людей, что сам Император России вместе с 83 тысячами солдат, рекрутами и полицией уже близко, и скоро они присоединятся к ополчению.

В своих прокламациях генерал-губернатор нарочито использовал библейский стиль в попытках сыграть на православной вере гражданского населения. По городу были расклеены листовки с текстом: «Мы соберём сто тысяч человек: мы возьмём образ Богоматери и 150 пушек и разом покончим с врагами».

Возвышенная проза помогла избежать паники среди народа в первое время.

Оригинал листка с заявлением Ростопчина

В то же время по личному приказу Императора Александра I под Москвой одному германскому изобретателю была поставлена задача — создать военный воздушный шар. Аэростат с крыльями, по задумке инженеров, должен был парить над французской армией и выбрав цель, предполагалось, что это будут офицеры или другие важные армейские лица, «разить их огнём и железом».

Затея, к сожалению современников и будущих поколений, провалилась. Во время поспешных испытаний у аэростата постоянно ломались крылья и пружины, приводящие летающего монстра в движение.

Фёдор Васильевич, видя, но, скорее, чувствуя, что всё идёт не так, как должно, отдаёт своим приближённым подчинённым фатальный приказ — как можно скорее свезти в город фейерверки, порох и прочие воспламеняющиеся средства. Город, по его мнению, должен быть уничтожен вместе с французскими войсками, вошедшими в него.

Хоть много позже, в своих записках «Правда о Московском пожаре» генерал-губернатор яро отрицал все обвинения в его адрес о самолично принятом решение по поджогу города, мемуары французских и российских участников тех событий сходятся в одном мнении — пожар, или, как минимум, подготовку к нему, начал именно Ростопчин, не согласовав свои действия ни с кем из вышестоящих личностей. По их убеждению, даже самое высокое лицо государства, Император, был не в курсе возможных событий.

Взяв на себя полную ответственность за судьбу города, градоначальник в письме к Александру I сообщает, что решил остаться до конца с любимым городом и разделить участь с ним, что бы ни случилось. Или, как минимум, проследит, чтобы отступление гражданского населения прошло без инцидентов и неприятностей.

Много лет спустя, Ростопчина, уже не являющегося генерал-губернатором, видели в Париже. Там он, как и в Италии, Англии и Бадене, иногда отдыхал и лечился от множества болезней: геморрой, разлитие желчи, астма.

«Это был вполне порядочный человек, хороший супруг и превосходный отец. Он был образован, и общество его доставляло удовольствие. Но, как и у многих его соотечественников, в нем соединялись современная культура и какая-то древняя отвага. Решение о поджоге как и всё носящее такой величественный и целостный характер, великолепно. Успех — вот что оправдывало его».

До сих пор неизвестно, знал ли Александр I о том, что готовилось в городе. Но не зная точно, можно лишь говорить, что решив остаться в столице, над которой нависла грозовая туча, состоящая из сотен тысяч французских солдат, огня и смертельного металла, лишь генерал-губернатор решился на крайние меры. И остался верен себе и своему плану до самого конца.

Александр I

Мотивов к такому шагу у градоначальника было слишком много, чтобы этот план не возник у него в голове. Он с дрожью думал о возможном позорном мире, который Наполеон выторгует у российского императора, если возьмёт столицу страны в целостности.

Другая причина — скорее политическая, но гораздо более судьбоносная, чем военная. Ростопчин переживал, что Наполеон, взяв Москву, начнёт готовить российский народ к революции. Что он будет использовать те же средства, какими и сам пришёл к власти. Этого генерал-губернатор боялся больше, чем возможный мир.

Революция — это единственное, на что мог рассчитывать французский Император после взятия города. Ни сил, ни денег продолжать войну у него не оставалось. Армия начинала медленно, но верно разлагаться и гибнуть. Хоть и оставалась верна Наполеону. Добраться до Петербурга, где можно хоть немного передохнуть зимой, не представлялось возможным.

Именно так думал Ростопчин. И именно это привело его к плану по поджогу города.

Сама схема была достаточно простой. Но и достаточно действенной. Предав столицу огню, даже если Великая армия не пострадает, Ростопчин рассчитывал, что обвинить в этом удастся именно французскую сторону. Как это удалось сделать и в Смоленске, Дорогобуже, Вязьме и Гжатске.

Только российская армия знала правду — что именно она сама виновата в оставленных разрушениях. Но русский народ в то время думал, и, самое главное, обвинял только французов в зверствах по отношению к захваченной территории. И как раз на этом Ростопчин планировал сыграть. Обвинив Наполеона, он автоматически снимал с себя все подозрения и тем самым подталкивал русский народ к очередному бунту. Но не против власти, а против захватчиков.

Столица была сакральным местом, и её уничтожение заставило бы население отдать всех себя ради общего дела — победы над французами.

Генерал-адъютант Наполеона Филипп-Поль Де Сегюр в своих мемуарах затронул тему разницы отступления гражданского населения в Европе и в России.

Филипп-Поль Де Сегюр. Картинка руки Франсуа Паскаль Симон Жерара

«Русские бросали свои дома на всём нашем пути от Смоленска. Их военные описывали нас как злодеев, которые всё разрушают. /// Чтобы построить русскую бревенчатую избу, достаточно топора; внутри избы — скамья, стол и образ: покидая дом, крепостные приносят малую жертву. Потому что они сами — собственность хозяев. /// В Вене, Берлине и Мадриде знать при нашем приближении раздумывала, покидать ли им свои дома, посколько остаться — значить предать. Здесь же торговцы, ремесленники, наемные работники — буквально все считают своим долгом бежать вслед за вельможами».

Ростопчин ещё за две недели до подхода французов к предместьям Москвы отдал приказ о вывозе архивов, ценностей и семей из города. Простые люди видели это — но реагировали только на пропаганду. Они до последнего готовились принять бой в городе. А вывоз ценностей объясняли просто — война повредит их. Значит нужно спрятать. И люди верили, но не долго.

Ближе к десятым числам сентября 1812 года из Москвы начался массовый исход населения, обусловленный паническими слухами. Описывают, как люди бежали одни, с семьями, толпами, и длинными крестными ходами. Сквозь весь город могла пройти длинная вереница, уже беженцев, несущих свой небогатый скраб, пожитки и детей. Впереди колонны обязательно шёл уставший священник, державший перед собой хоругви. Покинув городские ворота, бедняки молча рыдали и постоянно оборачивались на родной дом — столицу, в надежде, что ещё вернутся сюда и найдут свой дом уцелевшим.

Люди покидали город во всех направлениях, кроме западного.

Бегство жителей Москвы из города. Художник: К. Лебедев

«Дороги в Казань, Владимир и Ярославль на протяжении сорока лье были покрыты беглецами, которые шли пешком и лишь немногие были на повозках». Меры, принятые Ростопчиным по поддержанию духа населения и по сдерживанию людей от бегства, больше не работали.

Чуть ранее, 26 августа по старому стилю и 7 сентября по новому стилю, отгремело Бородинское сражение. Французы, имевшие в начале битвы около 130 тысяч человек, потеряли от 30 до 40 тысяч убитыми и ранеными. Русские, имевшие же на начальном этапе битвы около 110 тысяч человек, потеряли от 40 до 46 тысяч убитыми, раненными и пропавшими без вести.

Михаил Кутузов, не добившийся определённой победы в сражении и даже отступив с поля боя, отдав его французам, тут же начал рассылать всем письма о своей победе. Одно такое письмо он отправил Александру I и тот в радостной эйфории побежал к алтарям, одарил армию и генералов почестями и деньгами, приказал провести празднества.

Через 4 дня Кутузов был произведён в генерал-фельдмаршалы.

Современники писали, что сам Михаил Илларионович никогда не признал, почему он в те решающие дни всем сообщал, что победил он. Многие считают, что мотива могло быть всего два: Александр I, узнав о поражении или же ничьей, мог впасть в депрессию и стал бы слишком подвластен Наполеоновским условиям и, в конце концов, принять их. Второй же вариант кажется странным — он не хотел расстраивать Императора в день его именин.

Но зная, как Кутузов любил Императорскую чету и как он любил им угождать, второй вариант становится не таким уж и необычным.

Сейчас же сказать можно только одно — его, возможно, и ложные слова о победе в итоге сыграли не последнюю роль в пропаганде и духе армии и гражданского населения. Но только до того момента, пока повреждённая часть войска не начала прибывать в столицу.

11 сентября, в тот же день, что и назначение Кутузова фельдмаршалом, раненые русские войска вошли в город. Казавшийся бесконечно длинным обоз с сотнями и тысячами раненых производил ужасающее впечатление на жителей города, уверенных в том, что всё под контролем. Столица ещё не видела сражений и их последствий.

Жители города впервые лицезрели всю тяжесть и ужас войны — люди без рук и ног, перемотанные грязными от запекшейся и засохшей крови бинтами головами. Офицеров и простых солдат отличить было практически невозможно, все они шли в одинаково грязной, рваной и закопчённой одежде. Унылой толпой и бесконечной чередой сквозь весь город, пострадавшие в Бородинской битве шли к ночлегу и в больницы. Только сейчас жители увидели, чего стоила победа при Бородино.

Свидетель прохода русских войск сквозь город писал: «Надо было видеть в это время усердие москвичей к воинам, пролившим кровь за Отечество. Калачи летели в повозки, сыпались деньги пригоршнями, то и дело опорожнялись стаканы и кувшины с квасом и медами; продавцы распоряжались добром своих хозяев как своею собственностью, не только не боясь взыскания, но еще уверенные в крепком спасибо; восклицаниям сердечного участия, благословениям, предложениям услуг не было конца».

Раненные русские войска идут через город. Художник: Апсит А. П.

Ростопчин вовремя спохватился и сразу вышел к народу с заявлением. Генерал-губернатор заявил, что будет защищать Москву до последнего и останется здесь вместе со всеми. Градоначальник успел провернуть хитрый трюк, чтобы повысить дух населения.

Он приказал выбрать из пленных французских солдат, прибывших в город вместе с ранеными русскими, самых маленьких, побитых и щуплых. Полдня таких искали, а оставшиеся полдня возили по всему городу и по главным площадям столицы. Так он пытался показать, что все успехи французов — лишь случайны, и раз мы победили при Бородино, то и здесь сможем совладать. В своём следующем заявлении он призвал народ вооружаться вилами: «посколько французы не тяжелее, чем хлебные снопы» и «мы пошлём непрошеных гостей к черту, мы прогоним вероломных негодяев и сотрём их в порошок».

Утром того же дня, незадолго до прибытия разбитой части русской армии, из Москвы были вывезены все оставшиеся припасы. Провианта оставалось лишь на несколько дней.

В ночь с 13 на 14 сентября население города, постепенно превращавшееся в ополчение, воодушевлённо наблюдало за огнями бивуаков русской армии. Войска Александра I встали около столицы.

Армия русских, разбившая десятки лагерей в Филях, была многочисленна и насчитывала около 91 тысячи человек. Из них: 6 тысяч казаков, 65 тысяч солдат, оставшихся после Бородинского сражения и около 20 тысяч новобранцев, собранных по окрестным деревням и городам. Вооружены они были через одного то ружьями, то пиками.

Подбирающиеся к Москве французы имели около 90 тысяч солдат и офицеров. Всё, что осталось после того же сражения под Бородино. Однако маршевые полки с подкреплениями под руководством штабного полковника Жан-Константена Сегуен де Лаборда и командующего 15-й Итальянской дивизией Доменико Пино были уже близко и со дня на день должны были присоединится к Великой армии. В таком случае численность французской армии достигла бы уже 100 тысяч человек.

Однако движение подкреплений сильно осложнялось почти 700 орудиями, 2500 артиллерийскими повозками и 5000 возами для багажа.

Днём 13 сентября, по новому стилю датаисчисления, Кутузов, из соображений политики или же своего военного мастерства и стратегических расчётов, передаёт полное управление столицей в руки генерал-губернатора. И до вечера убеждает Ростопчина, что армия будет твёрдо стоять пред столицей и закроет первопрестольную своей грудью.

Однако за несколько часов до рассвета градоначальник получает шокирующее известие от посыльного — армия покидает предместья Москвы и уходит на юг.

Взбешённый ложью фельдмаршала, Ростопчин отдаёт один из первых приказов этого дня: начинать последние приготовления к уничтожению города. О жителях генерал уже не думал. Все, кто хотели уйти — ушли. У остальных есть время до вечера того же дня.

Взъерошенные, не спавшие, теряющие последние остатки нервов и сил, эмиссары Ростопчина принялись будить город. Градоначальник разослал почти всех своих людей, чтобы они предупредили как можно больше гражданских. Вовсе не из соображений совести или человеколюбия — лишние люди могли помешать грандиозным планам.

Все заряды, порох и фейерверки, в спешке свезённые в город, были заложены вовремя. Колодцы осушены, а пожарные насосы увезены ещё несколько дней назад. Заминированы были практически все значимые государственные здания, Кремль, десятки дворцов, торговых лавок и весь торговый квартал целиком. Сам Ростопчин всю ночь и утро руководил и раздавал последние, множество раз повторенные, приказы.

Рано утром русская армия прошла сквозь город и, облепленная со всех сторон людьми, покинула столицу через Коломенские ворота. По мере продвижения через Москву к ней присоединялось всё больше и больше гражданских.

Русская армия и жители покидают Москву. Художники: А. Семенов, А. Соколов, 1958

Население охватила паника, граничащая с сумасшествием. Старики, мужчины, женщины, дети бросали всё, что у них ещё осталось, и присоединялись к идущим солдатам. Не помня себя от страха, они не брали с собой даже еду. Немногие, кто успел проснуться благодаря эмиссарам Ростопчина, несли скудный запас пищи и вещей. Кто-то, за неимением ни лошадей, ни повозок, нёс старых родителей и детей на себе. Покинув пределы города и отстав от идущих солдат, они прятались в лесах. Для них это было единственное убежище. Там они падали без сил и оставались ждать своей судьбы.

Пока многотысячная русская армия шла через город, Ростопчин пошёл на крайние меры, которые, однако, сыграли только на пользу его плану. Снарядив несколько повозок с вилами, топорами и копьями, он с небольшим отрядом разъезжал по столичным тюрьмам. Одну за одной он открывал, руша замки и цепи, освобождая заключённых. Тут же им выдавалось оружие и давалось разрешение на грабёж.

Толпа преступников хлынула на улицы Москвы. Грязная орда мужчин и женщин всех возрастов, опьянённая водкой, которую они нашли в брошенных тавернах, начала грабить опустевший город. Местами возникали мелкие пожары. Оставленные градоначальником люди, которые должны были в определённое время поджечь заряды, в происходящее не вмешивались. Они прятались на чердаках и в подвалах неприметных домов с одной лишь целью — дожить до момента, когда Великая армия вступит в город.

Поздним днём 14 сентября 1812 года генерал-губернатор Фёдор Васильевич Ростопчин сел на своего коня и в сопровождении охраны покинул опустевший город.

Более Москва никому не принадлежала.