Почему Ключевский плохой историк

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте вместе почитаем последний раздел 73-й главы полного собрания его лекций по русской истории. Благо это не займет много времени — ведь историк посвятил Петру Третьему всего пару страниц.

(Здесь и далее цитаты из Ключевского выделены письменным шрифтом)

Ключевский: Не оплакало ее (тетушку Елизавету — Е. П.) только одно лицо, потому что было не русское и не умело плакать: это — назначенный ею самой наследник престола — самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета.

Е.П.: Итак, НЕрусские плакать не умеют. Таким «серьезным» научным тезисом начинает профессор свой труд. Не менее научна и его характеристика исторического деятеля — ведь царь — это всегда исторический деятель, правда? —  как «самое неприятное из всего неприятного». Вот, к примеру, про Гитлера и Сталина — весьма неприятных исторических персонажей — тома написаны, чтобы их «неприятность», и без того казалось бы очевидную, доказать с помощью фактов. А Ключевскому факты не нужны. Сказал — как отрезал!

Ключевский: Этот наследник, сын старшей Елизаветиной сестры, умершей вскоре после его рождения, герцог Голштинский, известен в нашей истории под именем Петра III. По странной игре случая в лице этого принца совершилось загробное примирение двух величайших соперников начала XVIII в. Петр III был сын дочери Петра I и внук сестры Карла XII. Вследствие этого владельцу маленького герцогства Голштинского грозила серьезная опасность стать наследником двух крупных престолов, шведского и русского.

Е.П.: То есть, «владельцы маленьких герцогств» априори не приспособлены к большим престолам? А как же, к примеру, Виндзоры? Ведь английский королевский дом принадлежит к той же Ольденбургской династии, что и Петр Третий — и ничего! Справились- таки с «серьезной опасностью» и успешно приспособились к крупному престолу!

К.: Сначала его готовили к первому и заставляли учить лютеранский катехизис, шведский язык и латинскую грамматику. Но Елизавета, вступив на русский престол и желая обеспечить его за линией своего отца, командировала майора Корфа с поручением во что бы ни стало взять ее племянника из Киля и доставить в Петербург. Здесь Голштинского герцога Карла-Петра-Ульриха преобразили в великого князя Петра Федоровича и заставили изучать русский язык и православный катехизис. Но природа не была к нему так благосклонна, как судьба: вероятный наследник двух чужих и больших престолов, он по своим способностям не годился и для своего собственного маленького трона. Он родился и рос хилым ребенком, скудно наделенным способностями. В чем не догадалась отказать неблагосклонная природа, то сумела отнять у него нелепая голштинская педагогия.

Е.П.: Про «нелепую» педагогику родины «Готторпского глобуса», Адама Олеариуса, и одного из старейших университетов мира я уже говорила в предыдущем посте. Что касается болезненности Петра, то об этом и самом деле сообщает Екатерина, которая знала Петра — своего троюродного кузена — еще с детства, Она пишет: «ungesundes Aussehen und schwächliche Konstitution», что в буквальном переводе с немецкого означает «нездоровый внешний вид и телесная слабость». Это вполне справедливое наблюдение подтверждается юношескими портретами Петра — он и в самом деле ни здоровьем, ни физической силой не отличался. Но в пассаже Ключевского эта «болезненность», подмеченная Екатериной, загадочным образом превратилась в слово «хилость», которое в русском языке обозначает чуть больше, чем одно только физическое нездоровье. От «хилости» как-то уж совсем неожиданно образовалась и «скудная наделённость способностями». В результате дальнейшей словесной эквилибристики у Ключевского получилось, что «хилость» и вообще препятствует развитию личности — интеллекта, кругозора, получению образования и т. д. Знал бы об этом «открытии» русского историка бедолага Эйнштейн, который тоже был человеком щупленьким и болезненным, да еще и скрипачом, как Петр — не стал бы и пытаться открывать свою теорию относительности! Здоровьем не вышел? Знай свое место, куды прёшь!

Ключевский: Рано став круглым сиротой, Петр в Голштинии получил никуда негодное воспитание под руководством невежественного придворного, который грубо обращался с ним, подвергал унизительным и вредным для здоровья наказаниям, даже сек принца.

Унижаемый и стесняемый во всем, он усвоил себе дурные вкусы и привычки, стал раздражителен, вздорен, упрям и фальшив, приобрел печальную наклонность лгать, с простодушным увлечением веруя в свои собственные вымыслы, а в России приучился еще напиваться.

Е.П.: Про «никуда негодное воспитание» мы уже говорили — не стану повторяться. А второй абзац давайте разбирать дословно.

Утверждение, что Петр в Киле был «унижаемый и стесняемый во всем» родилось под влиянием Екатерины. Она пишет: «он не любил никого из своих приближенных, потому что они его стесняли». В чем стесняли — не уточняется. Ключевский решил, что «во всем». Екатерина так же пробует себя в роли психолога: «Приближенные хотели выставить этого ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером». Вот собственно и все, что сказала императрица по поводу его характера. Позже, правда. она указывает еще на его ребячливость. Ключевский на оснований этих весьма скромных заметок характеризует своего героя одним мощным мазком: у него были «дурные вкусы и привычки, стал раздражителен, вздорен, упрям и фальшив, приобрел печальную наклонность лгать»

Я вполне могу согласиться с тем, что подросток, ставший круглым сиротой в 11 лет, был раздражителен и упрям. Да и как не стать, когда такое в семье творилось: мать умерла сразу после рождения, отец умер когда ему было 11 лет, а опекуны — сами знаете, что это такое. Врагу не пожелаешь такого детства! Но можно узнать. о каких «дурных вкусах и привычках» идет речь? О вкусах на что — на еду, на одежду, на литературу, на людей? О привычках — каких конкретно? Ответа Ключевский не предлагает.

Но это пожалуй и все, что УТВЕРЖДАЕТ о Петре Екатерина. В остальном она очень осторожно говорит — я СЛЫШАЛА, как говорили про него то-то и то-то. Например, она СЛЫШАЛА, как говорили, будто юноша допивал остатки вина из бокалов гостей на семейном рауте в Ойтинском замке. Она не рискует напрямую сказать, что она ВИДЕЛА, как он это делал. Осторожность ее оправдана. Представим себе высочайшее собрание в герцогском замке по поводу первого выхода в свет наследника: герцоги, епископы, генералы, полно слуг, учителей, воспитателей — и вдруг этот наследник, жемчужина и надежда крупнейшей династии, на глазах у всех хватает чей-то грязный бокал и допивает остатки? Помилуйте! Да кто же такое позволит? А если бы что-нибудь подобное и произошло — то носило бы характер исключительный, и объяснять этот инцидент следует не «дурными вкусами и привычками», а, скорее, подростковым демаршем — учитывая вышеперечисленные тяжелые условия жизни данного подростка. Не понаслышке зная о строгости нравов в аристократических семьях Северной Европы, Екатерина соблюдает осторожность — ведь ей нужно, чтобы её словам поверили. А Ключевскому осторожность ни к чему: один крайне сомнительный, непроверенный и недоказанный эпизод в биографии — и историк уже сделал вывод о «дурных вкусах и привычках», как о стабильном свойстве личности Петра!

Далее историк утверждает, что был Петр «фальшив», «приобрел печальную наклонность лгать, с простодушным увлечением веруя в собственные вымыслы». Возникает закономерный вопрос: что именно, кому, при каких обстоятельствах солгал юноша Петр? Но Ключевский, по своему обычаю, никаких фактов в пользу своих утверждений не приводит. Похоже, что историк пришел к подобному выводу, основываясь на упоминаемом Екатериной рассказе Петра, как он вместе с отцом и другими аристократами изгоняли из герцогства цыган — незваных и по тем временах опасных пришельцев. Екатерина посчитала этот рассказ своего мужа выдумкой — и была неправа. Сие событие действительно имело место в жизни Петра, который с детства изучал военное дело и сопровождал отца во всех его военных предприятиях. Проверить правдивость сего рассказа Ключевский не мог — ведь для этого историку пришлось бы поехать в Гольштинию и там читать документы на старо-немецком языке. Любой честный историк, озабоченный поисками правды, в такой ситуации высказался бы по-другому: дескать, сохранилось упоминание о якобы имевшем месте таком-то происшествии, на основании которого и со слов такого-то можно предположить, что… — ну, и так далее. Кроме того, один эпизод никак нельзя считать наклонностью — согласитесь, что наклонность подразумевает многократно повторяющееся действие.

То же и о якобы имевшей место «привычке Петра напиваться»: никаких свидетельств о пристрастии Петра к алкоголю не существует. Есть лишь утверждение Екатерины, что в комнатах Петра постоянно собирались друзья, что оттуда до нее доносился шум веселья, и что Петр редко доживал до ужина трезвым. Но есть также и воспоминания Штелина, воспитателя Петра, который говорит, что молодой человек вообще не переносил алкоголя по состоянию здоровья и в его бокал вместо Токайского вина наливали схожий с этим вином по цвету желтоватый березовый сок. Также Штелин упоминает, что Петр любил разыгрывать за столом смешные сценки и пародировать выпивших гостей. Кому из этих двоих верить — озлобленной супруге с не вполне чистой совестью или старому безобидному профессору? Очевидно, что выбор должен быть сделан в пользу второго.

И выходит, что это не Петр, и даже не Екатерина, а сам Ключевский «приобрел печальную наклонность лгать, с простодушным увлечением веруя в свои собственные вымыслы»!

Ключевский: «Уже будучи женат, в России, — пишет Ключевский, — он не мог расстаться со своими любимыми куклами, за которыми его не раз заставали придворные посетители. Он не знал и не хотел знать русской армии, и так как для него были слишком велики настоящие, живые солдаты, то он велел наделать себе солдатиков восковых, свинцовых и деревянных и расставлял их в своем кабинете на столах с такими приспособлениями, что если дернуть за протянутые по столам шнурки, то раздавались звуки, которые казались Петру похожими на беглый ружейный огонь».

Дело в том, что Петр Федорович действительно «играл в куклы». Но куклы это были непростые. Екатерина, не понимая о чем говорит, называла этим словом миниатюрные макеты армий и вооружений, принадлежащие Петру. Вообще, изображения солдат, обмундирования, армейского вооружений имелись тогда в той или иной форме у каждого уважающего себя европейского аристократа. О чем Ключевский, конечно же, не знал, да и знать не мог — он предпочел не выезжать из России для учебы в европейских университетах, как делали все его коллеги, и представление об Европе имел самое отдаленное. Объяснял он это своим глубоком патриотизмом. На самом же деле, Ключевский, как свидетельствует его ученик Милюков, просто не знал ни одного европейского языка.

Коллекция «кукол» Петра, к сожалению, не сохранилась — точнее сказать, была уничтожена его убийцами. Но остались ее описания, из которых следует, что кроме резных и литых фигурок в коллекции были и механические — работы немецких мастеров. Изучая военное дело, он, как и все европейские правители — они же главные военно-командующие своих стран — собирал эту коллекцию много лет и с ее помощью разыгрывал в учебных целях версии сражений на специальном столе огромного размера. В коллекции Петра были армии разных стран, в том числе и русская. Он прекрасно знал о положении дел в русской армии. Знал и про жестокость по отношению к солдатам, и про голод, и про устаревшее вооружение, и про недостаток экипировки, про отсутствие профессиональной подготовки у командиров, громоздкость структур, отсутствие финансирования, не говоря уже о флоте, который не обновлялся в течении 50-лет. Именно его глубокой информированностью о состоянии армии объясняется его намерение провести армейские реформы. Петр, как известно, не успел осуществить намеченное — он лишь начал реструктуризацию подразделений и перераспределение финансирования. Продолжил реформу армии сын Петра император Павел.

Вполне понятно, что в глазах юной Екатерины все это выглядело бессмысленной детской забавой — солдатиков на столе расставлять и из игрушечных пушечек палить. Она ведь тогда не знала, что вскорости сама станет императрицей и её обязанностью, в том числе, будет знание своей армии и содержание её в готовности к военным действиям.

Совсем не понятно, что имеет ввиду историк Ключевский, говоря, что «для него были слишком велики настоящие, живые солдаты». У Петра была своя гвардия — русская и еще 1500 тысячи солдат и офицеров прибыли из Гольштейна. В Ораниенбауме рядом с домом, где он жил, были выстроены тренировочные крепости, находились склады оружия, конюшни. Там же располагались казармы. С настоящими, живыми солдатами, с которыми Петр регулярно проводил военные учения. Так кто кому был велик?

Но продолжим чтение.

Ключевский: Сосед Пруссии по наследственному владению, он увлекался военной славой и стратегическим гением Фридриха II.

Е.П.: Ключевский мировой истории не знал и знать не хотел. Он был не в курсе, что в те годы перед военной славой и стратегическим гением Фридриха преклонялся весь мир — и Европа, и Америка. Фридрих был героем своего времени, как впоследствии Наполеон. Екатерина также чрезвычайно уважала Фридриха и находилась с ним в постоянной переписке. Более того, именно Фридрих приложил все усилия для того, чтобы она, бедная принцесса, была выбрана в жены наследнику русского престола. В благодарность женщина должна была делать самую малость — немножко шпионить для старого друга. Ничего зазорного в отношении Петра Третьего к Фридриху нет и быть не может.

К.: Считая для себя образцом армию Фридриха II, Петр старался усвоить себе манеры и привычки прусского солдата, начал выкуривать непомерное количество табаку и выпивать непосильное множество бутылок пива, думая, что без этого нельзя стать «настоящим бравым офицером».

Е.П.: Действительно, у аристократов Северной Европы было принято жить по-казарменному. Петр следовал этой традиции, усвоенной еще в детстве, — ведь его с ранних лет готовили к военной деятельности. Он носил военную форму, имел разные виды оружия, руководил постройкой военных сооружений. Суровые походные условия, жизнь в казарме были ему отнюдь не в тягость. Только, что ж в этом плохого? Ведь в 17-м столетии войны в Европе практически не прекращались, и правители — как крупные так и поменьше — вынуждены были постоянно быть наготове выступить в военный поход. К этому же они приучали и своих сыновей. По поводу «манер и привычек прусского солдата» у меня возражений нет. Только не понятно, за что именно историк критикует нашего героя? В возрасте 16 лет Петр перенес тяжелейший плеврит, еле выжил, и всю жизнь мучился кашлем, но все равно — по уже упомянутой немецкой традиции - ночевал в холодных казармах вместе со своими солдатами, с ними ел их простую пищу. И, к сожалению, курил «непомерное количество табаку», хотя этого ему категорически не следовало делать. Штелин пытался образумить воспитанника, призывал его подумать о своем здоровье. Но Петр считал — и вполне справедливо — что правитель должен во всем разделять участь своих солдат. Все это характеризует Петра как хорошего правителя и серьезного военно-командующего. Очевидно, подобное соображение в голову историка не приходило. Как уже отмечалось, мировой историей он не интересовался и про войны в Европе мог и не знать.

К.: Он завел особую голштинскую гвардию из всякого международного сброда, но только не из русских своих подданных: то были большею частию сержанты и капралы прусской армии, «сволочь, — по выражению княгини Дашковой, — состоявшая из сыновей немецких сапожников».

Е.П.: Здесь Ключевский основывается на высказанной княгиней Дашковой в запальчивости характеристике тысячи человек из голштинской гвардии царя как «сволочи, состоявшей из сыновей немецких сапожников». И, по своей привычке преувеличивая, приходит к абсурдному утверждению, что гвардия состояла из «всякого международного сброда». Во-первых, о «международном» не может быть и речи: голштинская гвардия была переправлена из Киля в Петербург на кораблях по Балтийскому морю в своем оригинальном составе и никаких других национальностей, кроме немецкой, там не присутствовало. Во-вторых, каждому читателю очевидно, что «сыновья немецких сапожников» — это такая метафора. Дашкова конечно же понятия не имела, чьими сыновьями на самом деле являлись голштинские солдаты и офицеры, да она и не претендовала на фактическую точность. Во время своих исследований в сегодняшней Голштинии мне удалось разыскать потомков «сволочи» и заглянуть в их семейные архивы. И выяснилось, что один из офицеров, к примеру, был сыном пастора, другой — сыном ректора университета. Следов сыновей немецких сапожников обнаружить не удалось, хотя не исключено, что таковые в гвардии Петра тоже имелись. Но даже и без дополнительных розысков ясно, что благородная княгиня выразилась в переносном смысле. Удивляет лишь, как этого мог не понять профессор Ключевский? Нельзя не задаться вопросом, имеет ли право серьезный ученый-историк использовать подобное высказывание в качестве исторического факта и основывать на этом научный тезис?