Ликбез: о пруссачье и немецком мещанстве

Откуда есть пошла кайзеровская, а затем нацистская страсть купаться в крови? Каким образом немцы стали позором Европы и всего мира? Этими вопросами задавались миллионы людей, потрясенные зрелищем злодеяний целой нации маньяков-убийц.

Действовало 6 тысяч различных лагерей, «учреждений» СС, гестапо, «народных судов» и прочих мест по уничтожению «врагов райха». В них служило 100 тыс (!) немцев, исправно выполнявших свою «работу». И все остальные это знали, и одобряли или принимали как должное. Цивилизованные, психически здоровые люди долго не могли понять природу такого массового озверения:

«Ученые, социологи, криминалисты, психиатры, философы размышляют: что же это? Что же — наследственность, воспитание, среда, внешние условия, историческое предопределение, преступная воля руководителей? Что это? Как случилось это? Эмбриональные черты расизма, казавшиеся комичными в высказываниях второсортных профессоров-шарлатанов и убогих провинциальных теоретиков Германии прошлого века, презренье немецкого обывателя к «русской свинье», к «польской скотине», к «прочесноченному еврею», к «развратному французу», к «торгашу англичанину», к «кривляке греку», к «болвану чеху» весь этот грошовый букет напыщенного, дешевого превосходства немца над остальными народами земли, добродушно осмеянный публицистами и юмористическими писателями, — все это внезапно, в течение нескольких лет из «детских» черт превратилось в смертельную угрозу человечеству, его жизни и свободе, стало источником невероятных и невиданных страданий, крови, преступлений. Тут есть над чем задуматься! Ужасны такие войны, как нынешняя. Огромна пролитая немцами невинная кровь».

В. Гроссман, военный журналист, писатель, участник войны и свидетель событий.

А вот слова немца, не запятнавшего себя грязью чудовищных преступлений. Звучат как приговор народу преступников:

«Немцам не следует строить иллюзий, ибо всему миру ясно, что вторая мировая война была использована для преступных действий, с которыми ничто не может сравниться в наше время. Невиданные по масштабам преступные убийства опозорили имя немцев в глазах всего мира».

Вилли Брандт, канцлер ФРГ.

Откуда все это? Как могло произойти? Если оглянуться назад, в историю, окажется, что немцы всегда были варварами, и рассматривали войну как повод для грабежа и убийств. У германии богатая тысячелетняя преступная история, история милитаризма и шовинизма, не оставшаяся незамеченной современниками. Их оценки пруссачины и «пангерманского» милитаризма собраны здесь. Равно как и точные характеристики наиболее отвратительных черт немецкого мещанства. («Году германии» ahah в РФ посвящается). Читайте внимательно!

«Подлый король, подлая нация, подлая армия, держава, которая всех обманывала и которая не заслуживает существования». Наполеон (в разговоре с царем Александром в Тильзите, 1807)

«Берлин похож на одну огромную омерзительную казарму, а Пруссия кажется одной колоссальной гауптвахтой». Витторио Альфьери, 1770

«Война — это национальное ремесло Пруссии». Мирабо («О прусской монархии», 1788)

«История Бранденбурга-Пруссии является историей ее армии…» Канцлер Бюлов, 1916

Как пруссаки хоронили живьем раненных русских во время Семилетней войны:

«Тщетно несчастные сии производили вопли, просили милосердия и с стенаниями напрягали последние свои силы, стараясь выдираться из-под трупов; но вновь накиданные на них кучи придавляли оных и лишали последнего дыхания. Прусские писатели не стыдились замечать сие обстоятельство в своих о войне сей историях». А.Болотов («Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков, 1738—1793»)

«В начале 1771 целые области прусской Польши были наводнены прусскими наемниками, которые совершали неслыханные грабежи, жестокости, подлости и всевозможные зверства. Голодные канальи не ограничились тем, что грабили по собственной инициативе и по государственному приказу. Они даже взимали с деревень, по заранее составленным спискам, дань женщинами, которые принуждались к сожительству с мерзкими прусскими канальями-солдафонами».

«Когда вспыхнула первая французская революция, опять-таки не кто иной, как немцы, дали натравить себя, как дикую свору собак, против французов».

«То, что Германия первоначально обретает свое единство в прусской казарме, является наказанием, ею вполне заслуженным».

К. Маркс

О причинах милитаризации немецкого общества:

«Офицерский корпус занимает в немецком обществе первое место, он идёт впереди всех других групп чиновников. Какой-нибудь младший лейтенант имеет доступ ко двору, как офицер, в то время как в гражданских учреждениях только люди, занимающие высшие посты, пользуются этой привилегией.

Увидеть своего сына офицером — заветная мечта немецкого коммерсанта, немецкого промышленника. Это — признак того, что последний этап пройден, это — приобщение к высшей касте. Студенческая молодёжь тянется за офицерской. Студент копирует лейтенанта, его внешность, надменную осанку, механический шаг, носит такие же усы, как и он, тоже кланяется, ударяя каблуком о каблук».

Понсэ («О чем думает немецкая молодежь», 1913)

«…Я с тревогой созерцал этого прусского орла, и пока другие восторгались, как смело он глядит на солнце, я всё более пристально следил за его когтями. Я не верил этой Пруссии, этому долговязому лицемерно набожному герою в гамашах и с просторным желудком, большою пастью и капральской палкой, которую, прежде чем ударить ею, он опускает в святую воду. Мне не нравилась эта философически-христианская солдатчина, эта смесь белого пива, обмана и песка. Противна, глубоко противна была мне эта Пруссия, напыщенная, лицемерная, ханжеская Пруссия, этот Тартюф среди государств».

Г. Гейне, 183

Из второго тома «Истории XIX века» Лависса и Рамбо (о бесчинствах пруссачья и казачья во Франции в 1814):

«Я видел в продолжение моей долгой жизни много вторжений: русское, французское, австрийское, но никогда я не видел, чтобы резали безоружных граждан».

Опицони, настоятель миланского собора, 1848

Переходим к одной из самых позорных, после 1814 г., страниц германской истории XIX в. — войне 1870 г.:

«Они взяли за правило, что каждый город или деревня, где один или несколько жителей принимают участие в обороне, стреляют по их войскам или вообще помогают французам, должны быть сожжены, что каждый человек, захваченный с оружием в руках и не являющийся, по их понятиям,

солдатом регулярной армии, должен быть расстрелян на месте… Все делается систематически и по приказу: окружают обреченную деревню, выводят жителей, захватывают продовольствие и поджигают дома, а настоящие или подозреваемые виновники предстают перед военно-

полевым судом, где их без всяких проволочек наверняка ожидает полдюжины пуль… Один баварский офицер в окрестностях Орлеана пишет, что его отряд в течение двенадцати дней сжег пять деревень; можно без преувеличения сказать, что всюду, где в центре Франции проходят летучие немецкие отряды, их путь слишком часто отмечен огнем и кровью».

Ф. Энгельс, ноябрь 1870

«Они сбросили с себя маску, все эти короли и министры, ландграфы и маркграфы, помещики и буржуа, студенты и дипломаты, доктора прав, признающие только один аргумент — язык пушек… Они предстают перед миром тем, чем являются на деле, потомками гуннов и вандалов… Гётевская Маргарита уступает место Маргарите Шнейдер, невесте Иоганна Дитриха, стрелка 7 роты 88 полка 42 бригады 21 дивизии германской армии, приглашающей своего возлюбленного «зайти в ювелирную лавку, где можно пограбить…». Немцы — варвары и хвалятся этим. Они гордятся тем, что ушли на 15 столетий назад и снова сделались германцами времён дикости».

Поль де Сен-Виктор, 1871

А вот один из первых документов, засвидетельствовавших переход немцев к тактике государственного террора и геноцида мирного населения. Потом будут миллионы бельгийских и французских беженцев, гонимых танками на доты союзников, на минные поля и колючую проволоку, миллионы сознательно умерщвленных советских военнопленных, десятки миллионов жертв лагерей, а пока:

«Всё, что было ценного, забрано врагом, уложено в мешки и нагружено на повозки; предметы одежды разворованы в домах и лавках; вещи всякого рода, стенные и карманные часы найдены у взятых нами пленных. У отдельных лиц немцами отняты деньги. В одном замке арестуют его владельца и приговаривают к уплате 80 тысяч франков личного возмещения; в другом у хозяина забирают шали, меха и шёлковые платья его жены. Повсюду очищают погреба, упаковывают бутылки вина, укладывают их на повозки и увозят. Чтобы наказать целый город за поведение одного человека, виновного лишь в том, что он дал отпор захватчикам, высшее командование отдаёт приказ о разграблении и сожжении этого города… Сжигают каждый дом, где хоть один франтирёр нашёл себе приют и убежище… Безжалостно расстреливаются не только крестьяне, поднявшиеся против чужеземцев, но и солдаты, одетые в мундиры и снабжённые удостоверениями. Приговаривают к смертной казни и тех, кто пытается перейти линию расположения прусских войск хотя бы по своим личным делам.

Устрашение стало способом ведения войны: с помощью террора пытались запугать население и парализовать его патриотический подъём. Исходя из этого расчёта, прусские штабы пустили в ход средство, небывалое в истории: бомбардировку открытых городов… Поджигать дома, убивать с далёкого расстояния стариков и женщин, нападать на защитников города в их семейном очаге…, чтобы заставить их унижаться перед победителем и умолять врага о пощаде, — это значит применять такое утончённое насилие, которое граничит с пыткой…

…Святилища и церкви осквернены и загажены. Наносят побои священникам, обижают женщин, которые должны считать себя счастливыми, если их не подвергают более жестокому обращению…

Таковы факты. Вся ответственность за них лежит на прусском правительстве. Ничто их не вызвало… Они являются следствием тщательно разработанной системы. Эти произвольные аресты были решены в главной квартире, эти жестокие действия — изобретены как средство устрашения, эти реквизиции — продуманы заранее, эти пожары — хладнокровно зажжены с помощью химических веществ, эти бомбардировки беззащитных жителей — выполнены по приказу. Итак, всё было сознательно рассчитано и заранее обдумано¹» Из циркуляра уполномоченного по министерству иностранных дел правительства Национальной обороны в Туре графа де Шодорди, 29 ноября 1870.

«Это собрание ужасов всякого рода, а никак не война. Всё это такие вещи, которые наводят на серьёзные мысли о цивилизации Пруссии, руководящей войною».

Из редакционной статьи «Вестника Европы», Спб, 1871

«Я видел их в Берлине в 1871 г., после разгрома Франции.. Все эти Фрицы, Михели, Карлуши-колбасники разбухли от сознания солдатского величия; ходят самодовольные, грудь колесом, морда кверху, усы, словно бычьи рога… К толпе презрение, в глазах что-то зверское…

А дальше что будет, когда все пять миллиардов² они ухлопают на новые пушки, ружья, палаши, ведь только и думают, как бы, стальной щетиною сверкая, нагнать на всех страх».

Г. Успенский («Воспоминания»)

«Я понял, что администрация Лувра сделала великое для всего мира дело, спрятав эту каменную загадку³ в глубине непроницаемых для прусских бомб подвалов; представить себе, что какой-то кусок чугуна, пущенный дураком, наевшимся гороховой колбасы, мог бы раздробить это в мелкие дребезги… Какие подлецы! Еле-еле домучатся до гороховой колбасы и смеют…»

Он же («Выпрямила»)

«В самом деле, только переехали вы границу, только было стали облизываться от дешевизны бутербродов — хвать, стоит Берлин, с такой солдатчиной, о которой у нас не имеют понятия и которая заставляет вас сразу терять аппетит ко всем этим прелестным газовым рожкам, мостовым, «по таксе» и т. д.

Палаши, шпоры, каски, усы, два пальца у козырька, под которым в тугом воротнике сидит самодовольная физиономия победителя — попадаются на каждом шагу, поминутно; тут отдают честь, здесь сменяют караул, там что-то выделывают ружьём, словно в помешательстве, а потом с гордым видом идут куда-то… В окне магазина —победители в разных видах: пропарывает живот французу и потом, возвратившись на родину, обнимает своё семейство; бакенбарды у героев расчёсаны совсем не в ту сторону, куда бы им следовало… У иных одно лицо сделано величиною в аршин (из мрамора, из металла), причём усы, как бычачьи рога, стремятся вас запороть, положить на месте. Насмотревшись на это, подите укрыться в портерную, но и там то же: сабли и палаши ездят по ногам, повсюду шевелятся усы, одни другим отдают честь и все вместе вновь пришедшему. Но существеннейшая вещь — это полное убеждение в своём деле, в том, что бычачьи рога вместо усов есть красота почище красоты прекрасной Елены. Спросите любого из этих усов о его враге и полюбуйтесь, какой в нём сидит образцовый сознательный зверь».

Он же («Больная совесть»)

«Вся суть современного Берлина, всё мировое значение его, сосредоточено в настоящую минуту в здании, возвышающемся в виду Королевской площади и носящем название «Главный штаб».

Пока Пруссия была небольшим государством, все её старания играть крупную роль в Европе были только смешны. Другое дело теперь, когда создана Германская империя. Она угрожает своим соседям, всей Европе, в частности, и России».

М. Е. Салтыков-Щедрин, 1880

«Никому ещё не удалось, говоря это вместе с Бисмарком, повторить образец прусского лейтенанта, точно также никто ещё не смог вполне воспроизвести прусско-немецкого милитаризма, который стал не только государством в государстве, но, прямо, государством над государством».

К. Либкнехт, 1907

«Германия — государство позорное и говенное. Конечно, во Франции много крикунов и фразёров, но в Германии много гофратов, филистёров, колбасников и других гадов».

В. Г. Белинский (из письма В. Боткину)

«Капральской палкой и мещанским понятием об экономии в Пруссии… вселяется гуманизм. Пруссия бездушна… Германия вообще… ниже всей Европы в развитии гуманности».

А. И. Герцен (из дневника, 1843)

«Враждебность славян и германцев — факт печальный, но установленный. Каждая ссора между ними открывала глубину их взаимной ненависти».

Он же («О развитии революционных идей в России»)

«Никогда ещё ни в одной стране не было видно зрелища более низкого, более постыдного, чем поведение германских правителей в 1849 году. Людовик-Наполеон, Пий IX кажутся героями честности, искренности и лояльности рядом с этими презренными Габсбургами и Гогенцоллернами, вместе с их коллегами из Саксонии, Вюртемберга, Гессена, Бадена и др.

Зрелища этих предательств, клятвопреступлений, жестокостей, одновременно кровожадных и мелочных, которые в Венгрии вызвали негодование Паскевича, привели в ярость последних свободных людей Германии, не склонившихся перед реакцией; это было больше, чем негодование: сердце наполнялось непреодолимой жаждой отмщения и возмездия».

Он же («Михаил Бакунин», о реакции в германских государствах)

«Любопытно видеть притязании Германии… на всемирно-историческое первенство. Их исключительный национализм, окружённый космополитическими фразами, их ревнивая ненависть старой женщины к России и злопамятная зависть к Франции».

Он же («Западные книги»)

«Или Вы не знаете высокомерную ненависть немцев ко всему русскому, их отвращение к нам, которое они едва могут скрывать…»

Он же (из письма имп-це Марии Алекс-не)

«Я вам серьёзно советую ненавидеть всех немцев».

Он же (Письмо к М. К. Рейхель, 1859)

«Одна из причин дурного тона немцев происходит оттого, что в Германии вовсе не существует воспитания в нашем смысле слова… Даже в аристократии… преобладают казарменные, юнкерские нравы. У них в житейских делах отсутствует эстетический орган».

Он же («Былое и думы»)

«Истина этим людям равнодушна. Россию они ненавидят… вообще всё русское и всех русских».

Он же («Ультиматум»)

«Судьбы Германии жалки и пошлы в XVIII веке. Её аристократы всё-таки мещане… нет грации, нет благородства… Безнравственность в Германии доходила до высшего предела, ни малейшей тени человеческого достоинства. Крепости набиты арестантами, гонения за религию, гонения за стихи, гонения за дерзкое слово о министре, — всё это тихо, без шума, — и народ ничего… В Германии нет ни одного луча света, там один либерал Фридрих II, самодержец Пруссии».

Он же («Былое и думы»)

«Кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека? — немец! кто самый безжалостный педагог? — немец! кто вдохновляет произвол, кто служит для него самым неумолимым и всегда готовым орудием? — немец! И заметь, что, сравнительно, ваша наука все-таки второго сорта, ваше искусство — тоже, а ваши учреждения — и подавно. Только зависть и жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Вот почему вас везде ненавидят, не только у нас, но именно везде».

М. Е. Салтыков-Щедрин («Мальчик в штанах и мальчик без штанов»)

«Берлин, как столица Прусского королевства, был для всех понятен. Он скромно стоял во главе скромного государства и, находясь почти в центре его, был очень удобен в качестве административного распорядителя. Несколько скучный, как бы страдающий головной болью, он привлекал очень немного иностранцев, и ежели, тем не менее, Из всех сил бился походить на прочие столицы, с точки зрения монументов и дворцов, то делал это pro domo⁴, чтоб верные подданные прусской короны имели повод гордиться, что и их короли не отказывают себе в монументах. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке. Неоднократно Прусское королевство находилось под угрозой распадения, но всякий раз на помощь ему являлась дружественная рука, которая на бессрочное время обеспечивала за ним возможность делать разводы, парады и манёвры…

В настоящее время от всех этих симпатичных качеств осталось за Берлином одно, наименее симпатичное: головная боль, которая и доныне свинцовой тучей продолжает парить над городом. Всё прочее радикально изменилось. Застенчивость заменилась самомнением, политическая уклончивость — ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство, скромность — неудачным стремлением подкупить иностранцев мещанскою роскошью новых кварталов и каким-то второразрядным развратом, безобразный цинизм которого тщетно силится затмить красивый и щеголеватый парижский цинизм».

Он же («За рубежом»)

«Между прочим, недавно в Новом Времени среди газет и журналов была сделана цитата из какой-то газеты, восхваляющая немецких горничных за то, что они работают целый день, как каторжные, и получают за это только два-три рубля в месяц. Новое Время расписывается под этой похвалой и добавляет от себя, что беда-де наша в том, что мы держим много лишней прислуги. По-моему, немцы подлецы и плохие политико-экономы. Во-первых, нельзя говорить о прислуге таким тоном, как об арестантах; во-вторых, прислуга правоспособна и сделана из такого же мяса, как и Бисмарк; она — не рабы, а свободные работники; в-третьих, чем дороже оплачивается труд, тем счастливее государство, и каждый из нас должен стремиться к тому, чтобы за труд платить подороже».

А. П. Чехов (из письма Суворину)

«Кстати о Феодосии и татарах. У татар расхитили землю, но об их благе никто не думает. Нужны татарские школы. Напишите, чтобы деньги, затрачиваемые на колбасный Дерптский университет, где учатся бесполезно немцы, министерство отдало бы на школы татарам, которые полезны для России».

Там же

«Германия—прежде всего Пруссия. Апофеоз культуры неумеренных потребителей пива. В Париже, сопоставляя Нотр-Дам и Тур Эйфель, понимаешь иронию истории, тоску Мопассана, отвращение Бодлера, изящные сарказмы Анатоля Франса. В Берлине ничего не надо понимать, всё совершенно ясно сказано зданием рейхстага и «Аллеей Победы». Столица Пруссии — город на песке, нечто вроде опухоли на боку Германии, камень в её печени…»

М. Горький («Жизнь Клима Самгина»)

От себя добавлю, что сама Пруссия, а за ней кайзеровская и нацистская германия — это раковая опухоль на теле Европы. Метастазы еще и поныне ощущаются не только в отдельных недоразвитых восточноевропейских образованиях, но и в самой ФРГ, где по традиции устраивают факельные шествия во славу бундесвера.

Напоследок немного Маяковского:

Когда

перед тобою

встают фашисты,

обезоруженным

не окажись ты.

^{__________________________________}

¹ Жирный шрифт мой — P. L.

² Речь идет о пяти млрд франков контрибуции (которые были выплачены полностью, в отличие от немецких репарационных платежей Первой мировой войны, которые не были погашены и на 10%; этот долг «висит» над германией и поныне)

³ статую Венеры Милосской

⁴ ради себя (лат.)

Надо полагать, научные работы слишком сложны для местного т. н. комьюнити, продолжим ликбезами (vide supra)

Source: http://www.pierre-legrand.net/o-prussuche