Москва и квартирный вопрос

Раз уж пошел у нас такой архитектурно-планировочный разговор…

Очень кстати к нему — в Музее Москвы выставка «Старая квартира». Экспозиция охватывает сто с лишним лет — и из нее следует, что описанный Булгаковым, Зощенко и другими писателями 1920-х годов «квартирный вопрос» на самом деле возник в первопрестольной существенно раньше.

Если залезть, впрочем, глубже в историю… Москва — не она одна — долгое время строилась по принципу домов одного владельца. Для владельца обеспеченного это был даже не один дом как таковой, а «городская усадьба» — то есть целый комплекс с отдельными от главного дома флигелями и хозяйственными постройками (если такую усадьбу сдавали в аренду, то или всю целиком, или значительную ее часть). Для владельца более скромного — относительно небольшой домик (в котором, к тому же, некоторые комнаты могли сдаваться жильцам). Существовали, разумеется, и разнообразные гостиницы и так называемые «меблированные комнаты» — также весьма разного уровня. Так было в Москве допожарной, так стало и после 1812 года. Какому-то количеству этих особнячков удалось на поворотах истории уцелеть, и сегодня их считают крайне важными для сохранения исторической городской среды и по возможности реставрируют (ниже в кадре, как раз в процессе реставрации — «Дом Муму» на Остоженке, то есть усадьба Варвары Петровны Тургеневой, а ныне Музей И. С.Тургенева).

Особняки, или дома индивидуальные, продолжали, конечно, строиться и на рубеже XIX-XX веков (так появились многие примеры московского модерна, неоготики и даже разнообразной эклектики).

Но такие дома уже не составляли в этот период главную часть городского жилищного строительства. Развитие строительных технологий позволяло строить многоэтажные здания. И во второй половине XIX века возникает понятие «доходного дома».

Доходный дом — это дом не только многоэтажный, но и многоквартирный. Его первый этаж часто отдан под магазины, лавки, конторы. Квартиры же предназначены для сдачи в наём — но квартиры это также многокомнатные, а помещения в них имеют, напротив, не множественную, а конкретную функцию: состоятельный наниматель, как и обитатель собственного особняка, желает иметь отдельно гостиную, столовую, спальню, детскую, кабинет и так далее.

И по данным на 1917 год в Москве доходные дома (их владельцами зачастую были не только отдельные лица, но и акционерные общества, а также различные организации, вплоть до епархий) уже составляли до 40 процентов жилья. Дополнительным их преимуществом с конца XIX века становились водопровод, канализация, электричество, отопление с помощью отдельной котельной, даже лифт.

Но во сколько же обходилась такая прелесть? Вот данные, приводимые Музеем Москвы на конец XIX века. Квартира размером более 6 комнат стоила в среднем 97 рублей в месяц, от 4 до 6 комнат — 33 рубля в месяц, менее 4 комнат — 19 рублей в месяц. Для сравнения приводятся и тогдашние доходы: так, средняя зарплата рабочих-мужчин составляла 89 копеек в день, женщин (например, ткачих) — 71 копейка. Тут, конечно, не до шести комнат, и такая семья предпочитала снимать жилье попроще. (Оговоримся, впрочем — семья квалифицированного рабочего, получавшего зарплату существенно выше средней, все же не ютилась в каморках. Но в целом эта категория лиц хоть и размещалась в домах, также относившихся к категории «доходных» — но далеко не таких, как в центральной части города.)

Но было и немало горожан не столь стесненных в средствах, но в больших квартирах не нуждавшихся. Студенты, еще не обремененные семьей молодые чиновники, мелкие предприниматели — всем им уже хотелось нового городского комфорта, но шестикомнатные апартаменты были пока еще ни к чему. И на этот спрос также нашлось предложение — причем вовсе не на окраине. Самым ярким примером можно считать, наверно, «Дом Нирнзее» близ Тверского бульвара, первый московский «тучерез» — благодаря малогабаритным квартирам (где, к слову, наличествовали центральное отопление и ванные, но вот кухонь не было) его прозвали «домом холостяков». Сегодня здание так загородили новой застройкой, что лучше смотреть на старой фотографии.

Но вернемся к статистике. Согласно переписи 1902 года жилых строений в Москве насчитывалось 38552 (из них каменных и кирпичных — 13074, деревянных — 19323, так называемых «полукаменных» — 6156). При этом число жителей по переписи чуть более поздней, 1907 года — 1338686 (плюс еще 28 тысяч военных, но те размещались в казармах и на квартирный расклад не влияли). Население это продолжало расти, так что при всем размахе строительства найти квартиру было не так-то просто. И газета «Голос Москвы» пишет в 1910 году: «Не ищите! Квартир больше нет!» (впрочем, уточняя: «Свободных квартир по цене, приемлемой человеком среднего достатка, действительно нет в Москве»).

Всего через несколько лет тогдашние недовольные москвичи поймут, что это была еще идиллия. Настоящий жилищный кризис возникнет даже не из-за первой мировой войны (когда, конечно, размах строительства снизился), а начиная с 1918 года. В марте того года Москва вновь была провозглашена столицей (теперь уже РСФСР), правительство большевиков, вместе с множеством новоявленного чиновничества, стало перебираться сюда из Петрограда.

Жилищные проблемы верхушки новой власти решались, конечно, достаточно оперативно (достаточно пройти вдоль дорогих когда-то доходных домов в самом центре Москвы и посмотреть, чьи имена значатся на установленных там в советское время мемориальных досках). Но было и другое — новое чиновничество, зарождавшаяся советская номенклатура, которую тоже надо было куда-то расселять. Было и третье — той части малообеспеченного населения, что, поддавшись на пропаганду, поддержала октябрьский переворот, надо было срочно дать хоть что-то. А это было возможно только за счет конфискаций и экспроприаций. И принцип «отнять и поделить» прочитывается уже у Ленина в статье «Удержат ли большевики государственную власть?», написанной еще в сентябре 1917 года:

«…когда последний чернорабочий, любой безработный, каждая кухарка, всякий разоренный крестьянин увидит — не из газет, а собственными глазами увидит, — что пролетарская власть не раболепствует перед богатством, а помогает бедноте, что эта власть не останавливается перед революционными мерами, что она берет лишние продукты у тунеядцев и дает голодным, что она вселяет принудительно бесприютных в квартиры богачей, […] - вот когда беднота увидит это и почувствует это, тогда никакие силы капиталистов и кулаков, никакие силы ворочающего сотнями миллиардов всемирного финансового капитала не победят народной революции, а, напротив, она победит весь мир, ибо во всех странах зреет социалистический переворот».

Там же описывается и конкретная методика процесса:

«Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек: два матроса, два солдата, два сознательных рабочих (из которых пусть только один является членом нашей партии или сочувствующим ей), затем 1 интеллигент и 8 человек из трудящейся бедноты, непременно не менее 5 женщин, прислуги, чернорабочих и т. п. Отряд является в квартиру богатого, осматривает ее, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин. — «Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться. Ваш телефон будет служить на 10 семей».

«Пока не построим» растянется на многие десятилетия. Но принцип «уплотнения» задан, и начинает претворяться в жизнь.

И вот документ, подписанный «Советом рабочих и солдатских депутатов» и датированный ноябрем 1918 года: «вплоть до принятия особого декрета съемщикам всякого рода помещений воспрещается вносить их владельцам условленную наемную плату».

Что, правда, не значит, что платить совсем не придется. Той же бумагой собирать плату предписывается «домовым комитетам», а эти последние смогут оставить себе половину (нет-нет, исключительно на «покрытие расходов на содержание недвижимостей»!). Остальное же надлежит «внести в учреждения, которые впоследствии будут указаны» (sic!).

А вот и еще любопытный документ.

Называется «Инструкция Народного Комиссара внутренних дел о порядке регистрации бывш. помещиков, капиталистов и лиц, занимавших ответственные должности в царском и буржуазном строе». Это 1919 год. Регистрацию надлежало пройти в двухнедельный срок.

А вот, чуть позже: «Инструкция по проведению ущемления буржуазии».

Вообще-то захват тут, несмотря на название, и вовсе широк: «…обыску подвергаются все те семьи, главы которых не состоят членами коммунистической партии или членами нижеперечисленных рабочих союзов».

И далее: «Явившись в жилое помещение, прежде всего вызывается хозяин дома и от него требуется предъявление подлежащего документа о его личности и классовой принадлежности. Обыск проводится прежде всего у хозяина дома, при чем обыскиваются не только комнаты, но и все подвалы, амбары, кухни, сараи и проч. (…)

Каждая отбираемая вещь вносится в опись, которая составляется в двух экземплярах, из коих один остается на руках у квартальной тройки, а второй вместе с вещами сдается на руки охране при подводах и доставляются охраной на районный приемный пункт. (…) На главном складе ведется опись по роду товаров и выдаются расписки в получении вещей.»

Понятно? Это не обыск на предмет обнаружения чего-нибудь недозволенного. Это просто отъем обычных домашних вещей для последующего перераспределения. Что уж говорить о «жилплощади»…

Да, а вот, собственно, и «лист обследования жилой площади» — с указанием числа жильцов.

Строительства нового жилья как-то явно в скором времени не предполагалось, так что со старыми жильцами не церемонились. Уже в 1919 году наркомат здравоохранения разрабатывает «социальные нормы жилья» — 10 квадратных метров на взрослого и 5 квадратных метров на ребенка. И в столице надолго возникают коммуналки — с общими кухнями, загроможденными прихожими, батареей звонков у входной двери, расписанием уборки и так далее. Такова была судьба многокомнатных квартир в бывших доходных домах. Бывшие же гостиницы трансформировались в дома так называемого «коридорного типа» — с квартирами даже отдельными, со своей нумерацией, но, естественно, вовсе без кухонь, которые оборудовались на этаже отдельно и использовались коллективно.

Со временем, однако, что-то начинало и строиться. Причем в основном для новой номенклатуры — недаром эти постройки часто носили названия вроде «дом Советов», «дом Наркомфина», «дом чекиста» и так далее. И это, как правило, были не коммуналки, а квартиры отдельные, пусть не всегда большие по размеру. Но — без кухонь или с кухнями крохотными. Почему?

А вот почему.

Общественный быт, общественное питание, общественная организация жизни — таков был принцип. И недаром в «конструктивистских» домах предполагались, при небольших квартирках и комнатках, значительные общие пространства — от читален до спортзалов. И недаром для старых домов такое значение имело теперь пространство двора — в квартирах просто некуда было деться.

Всерьез жилищное строительство в Москве стали развертывать все-таки не в 30-х — 40-х годах, а только в период «оттепели». Но и здесь умудрились не отойти от прежнего понимания жилья как просто места, где можно выспаться перед тем, как вновь отправиться на работу. Вот еще один любопытный текст — он датирован 1959 годом и озаглавлен «Опытно-показательное строительство жилого квартала в Москве»:

«Каждая квартира экспериментального квартала будет в основном заселена одной семьей исходя из нормы жилой площади в 6 и 9 м на человека. Из этого следует, что в однокомнатной квартире будут проживать 2−3 человека, в двухкомнатной — 3−5 человек и в трехкомнатной — 4−6 человек. Отсюда следует, что в малометражных квартирах не будет комнат специального назначения, т. е. спален, столовых, кабинетов и т. д. Каждая комната будет, как правило, использоваться и как жилая, и как спальная. Таким образом, привычные гарнитуры мебели с их стандартным набором предметов не могут полноценно удовлетворить специфическим условиям нового жилища… Новая мебель, ее характер, форма, размеры и состав ее набора резко отличаются от мебели устоявшихся образцов. Наличие в малометражных квартирах встроенных шкафов и стандартного кухонного оборудования позволило исключить из набора передвижные (напольные) шкафы для платья и белья, шкафы для посуды и буфеты. Не нашли применения и громоздкие письменные столы на двух тумбах. Их заменят более компактные столы с одной тумбой, столы с выдвижной доской и секретеры. У жильцов малометражной квартиры, в которой каждая комната используется не только как спальная, естественно стремление заменить обычную кровать изделиями с изменяющимися размерами — диванами и креслами-кроватями и т. п. Одновременно с этим производство обычных диванов, кресел, кушеток и кроватей неизбежно будет сокращено…»

А ответ на вопрос «почему», в общем-то, простой: так бывает, пока решает, как ему жить, не сам человек, а за него решает кто-то.

Что до конструктивизма — то там все-таки даже при всех предъявляемых архитектору ограничительных требованиях были интересные решения. О чем, если пожелаете, можно поговорить — хотя бы на примере все того же «Дома Наркомфина».