Широко распространено мнение, что Россия равнодушно встретила известие о расстреле Николая II (о расстреле всей Царской семьи большевики не решились сообщить сразу, об этом впервые сообщил член Уралсовете П. М. Быков в сборнике «Рабочая революция на Урале» в 1921 году, но этот сборник вскоре был изъят из обращения, и П. М. Быкову разрешили публиковать эту информацию только в 1926 году). Что мы знаем о реакции на известие о расстреле Николая II в первые дни и недели после официального сообщения об этом (в газетах «Правда» и «Известия») 19 июля 1918 года?
21 июля 1918 года Патриарх Тихон решительно осудил это убийство и новую власть, одобрившую это. Он закончил своё обращение словами:
«Наша совесть примириться с этим не может и мы должны во всеуслышание заявить об этом, как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточают в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: «Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его»»
[Современники о Патриархе Тихоне. том I. М.2007. с.549−550].
Как видно, Патриарх прекрасно понимал, чем грозит теперь и ему, и простому человеку осуждение этого преступления. Но в те дни на улицах говорили разное: некоторые и злорадствовали, и одобряли, большинство же, как считается до сих пор, были безучастны и равнодушны. Такие свидетельства о реакции людей в Петрограде есть например, в воспоминаниях бывшего премьера В. Н. Коковцова (цитирую по статье Википедии о расстреле Царской семьи):
«…В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью…»
О подобной реакции в Добровольческой армии вспоминал в своих «Очерках русской смуты» и известный своими республиканскими взглядами А. И. Деникин, и Зинаида Гиппиус.
Однако, из воспоминаний В. Н. Коковцова часто приводят лишь его цитированные выше слова о безучастной, а то и злорадной реакции «толпы на улицах», но перед этим он пишет о реакции своих знакомых, людей своего круга. Цитирую полностью:
«На всех, кого мне приходилось видать в Петрограде, это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало».
И далее о реакции на улицах, полный текст (выделенный шрифт в конце мой — Б. Р.):
«Но на толпу, на то, что принято называть «народом» — эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал. В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: «давно бы так», «ну-ка — поцарствуй еще», «крышка Николашке», «эх, брат, Романов, доплясался» — слышались кругом, от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали. Видно было, что каждый боится не то кулачной расправы, не то застенка»
[Коковцов В. Н. Из моего прошлого. — М., «Современник», 1991. Том II. Часть седьмая. Глава III, с. 531 (1-е издание Париж, 1934 г.)].
Но есть и другие свидетельства, в том числе очень важные. Вот отрывок из записи воспоминаний одного из убийц, Исайи Родзинского, о первом митинге в Екатеринбурге по поводу казни Николая Второго (ещё раз напомню, что сначала большевики говорили о казни только бывшего царя). Цитирую текст из расшифрованной беседы с И. И. Родзинским в Радиокомитете СССР о расстреле царской семьи (г. Москва 13 мая 1964 г.):
«Ну, одним словом, это тогда был, по-моему, театр драмы назывался он. Там митинг организовали. Но мы все пришли. Нас интересовало реагирование. Поэтому максимальное число людей, которое могло от нашей организации прийти, пришли и разместились там. Я тоже был там. И митинг открыли областные организации. С докладом выступил Голощекин с сообщением. Вот, надо сказать, что публика собралась случайная: дамы со шляпками, обыватели сидели тут. Рабочего класса не было, потому что и время такое. Не знаю, почему так собрали митинг, ничего не могу сказать. Но во всяком случае вот так. Впечатление было от собравшихся самое такое, что обывательщина пришла.
Вот, я вам рассказывал: дамы в шляпках. Причем кое у кого на глазах слёзы были. Мы наблюдали. Понятно, и такие вещи были. Кое-кто не верил, говорил, что врут большевики, что расстреляли. Это мы уже слышали после митинга. Не верилось им, что царя могли расстрелять. Надо сказать, что Голощекин, когда выступил на митинге, он так вдруг «от Николая до малого» сказал, чего он не должен был, конечно, говорить. Но публика, видимо, не поняла. Потому что все-таки говорили о Николае, а не о семье».
[Волкогонов Д. Ленин. Политический портрет. М., 1994, гл. 4]
Вот как. Даже в Екатеринбурге, который славился революционностью горожан и якобы поголовной ненавистью к царизму и лично к «Николаю кровавому, у обывателей были слезы на глазах — и это при известии о казни одного бывшего царя. А если бы убийцы рассказали всю правду — о зверском убийстве ещё десяти невинных людей, в том числе невинных девушек и 13-летнего Алексея?
Екатеринбургские рабочие находились под сильным влиянием (и контролем) ставленников Я. Свердлова (одного из самых жестоких и фанатичных большевистских лидеров). Но в других регионах Урала и приуралья это было не так. Многие знают об Ижевско-Воткинском антибольшевистском восстании (начало августа — ноябрь 1918). Известны его главные причины: запрет свободной торговли, объявленный большевиками в рамках политики «военного коммунизма» (и сама эта политика). Среди других причин недовольства можно выделить рост и сильное снижение заработной платы (до 40% от уровня 1913 года).
В политическом плане, Ижевск и Воткинск находились под влиянием правых эсеров и социалистов. Их позиции усилились после перехода на их сторону городского «Союза фронтовиков». Эта организация объединяла солдат и офицеров — ветеранов Первой мировой войны. Несмотря на то, что формально её руководителями числились солдаты и унтер-офицеры, фактически «Союзом фронтовиков» руководило офицерское ядро, занимавшее ещё более антисоветские позиции, чем эсеры и меньшевики. Организация насчитывала около 4000 членов, у многих из которых дома хранилось оружие. Именно она и стала ударной силой восстания. Среди них отношение к Николаю Второму было иным, чем в Екатеринбурге. В Ижевске и Воткинске и рабочие помнили «царские времена» — их уровень жизни был одним из самых высоких из всей Российской империи. Так было и в некоторых других приуральских регионах.
Не удивительно, что недовольство большевиками в этих регионах резко усилилось после известий о расстреле царя. Следы этого недовольства остались даже в некоторых исследованиях и мемуарах советского времени. В сборнике «Революция защищается» (Свердловск, 1989г) читаем:
<<…Расстрел последнего российского императора осложнил обстановку на Урале. Мятежи вспыхнули в Оханском, Осинском, Кунгурском, Красноуфимском, Чердынском и других уездах Пермской губернии, в ряде районов Уфимской, в Уржумском уезде Вятской губернии. Под влиянием эсеров и меньшевиков взбунтовалась не только мелкая буржуазия города и деревни, но и значительная часть среднего крестьянства. К мятежникам примкнули отдельные слои рабочих. Бунтовщики жестоко расправлялись с коммунистами, работниками государственных учреждений, их семьями. Так, в селе Сепыч Кунгурского уезда в первые дни мятежа кулаки замучили и расстреляли 46 советских работников, в Кизганбашевской волости Уфимской губернии от рук мятежников погибло 300 человек. Некоторые белогвардейско-эсеровские мятежи подавлялись в короткие сроки. Однако чаще они приобретали затяжной характер, восставшие длительное время оказывали сопротивление советским войскам.>>
[Васьковский О. А., Ефремов Б. А., Ниренбург Я. Л., Плотников И. Ф., Пожидаева Г. В., Тертышный А. Т. Главный фронт республики // Революция защищается / Науч. ред. О. А. Васьковский. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1989]
Сами уральские (екатеринбургские) большевики считали расстрел царской семьи событием, которое должно сплотить и усилить уральских рабочих — мол, отступать некуда, белые этого нам (вам!) не простят! А вышло наоборот.
При этом, напомню ещё раз, сначала ведь большевики сообщили только о расстреле Николая Второго (и были слухи о расстреле наследника). Но, как видно, и этого оказалось достаточно для кристаллизации недовольства на Урале против большевиков многих рабочих и крестьян.
Нельзя не отметить также изощрённую ложь, которой сопровождалось вся официальная информация о событиях 17 июля 1918 года в доме Ипатьева как для россиян, так и за рубежом на протяжении всех лет советской власти. Да и до сих пор мы не знаем даже того, все ли члены царской семьи были убиты в ту трагическую ночь…
Ну, а неисправимым «романтикам» большевистской революции, которые готовы если не оправдать, то «объяснить» все её кровавые преступления, я советую перечитать главное стихотворения главного поэта первого послереволюционного поколения, Павла Когана (1918−1942) «Монолог» (1936),. — и задумайтесь над двумя главными строками этого стихотворения:
Честнейшие — мы были подлецами,
Смелейшие — мы были ренегаты.
Ну, а самое точное стихотворение о том, что тогда происходило в России — это, по моему, «Звонарь» Жанны Бичевской. Напомню здесь последние строфы:
Льется сивуха, ликует разврат.
Боги летят с пьедесталов.
Зычно скликает погромный набат
К падали красных шакалов.
Зычно скликает погромный набат
К падали красных шакалов.
Шапка упала к ногам звонаря —
Ждать, мол, осталось немного.
Выкинул он из России царя,
Выкинет кстати и Бога.
Грозно удары гудят и гудят,
Колокол плачет и стонет.
Пьяный народ под зловещий набат
Совесть навеки хоронит.
Овеянный тускнеющею славой,
В кольце святош, кретинов и пройдох,
Не изнемог в бою Орел Двуглавый,
А жутко, унизительно издох.
Один сказал с усмешкою: "дождался!"
Другой заплакал: "Господи, прости..."
поэт Георгий Иванов
---
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых немолчащих.
Среди последних — всё интеллигенты,
Радетели достоинства и чести,
Негодные в работе инструменты
Для механизма поголовной лести.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных.
В средневековье шла тоталитарность,
Создав себе империю удобных,
Послушных, незаметных, молчаливых,
Готовых почитать вождём бездарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность...
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
Игорь Васильевич Кохановский
Посмотрим, как менялось отношение к царизму в среде донских казаков в 1917 году, ещё до начала гражданской войны.
Депутат ГД, народный социалист, участник БД, предполагаемый автор «Тихого Дона» Фёдор Крюков:
“В моем родном углу – в Глазуновской станице – весть об отречении царя была принята спокойно. Не то чтобы это было равнодушие к судьбам родины, – а просто привычка принимать покорно к сведению или исполнению то, что укажут сверху, не входя в рассмотрение вопроса по существу. Были люди, которым весть о перевороте принесла радость. Были недоумевающие и спрашивающие: что же это – к лучшему будет, али как? Но были старички и старушки, которые и всплакнули, объятые тревогой: как же теперь без царя жить-то будем? что же это будет?
…Пока не появился в станице солдат Клюев из интендантства и строго, как власть имеющий, не вопросил:
– Это почему у вас тишина-спокойствие? Почему нет исполнительного комитета?..Тогда началась революция”
Прошло несколько месяцев. Осенью 1917 года начались выборы в Учредительное собрание, и Фёдор Крюков фиксирует уже совсем другие настроения:
“Нашему поселковому атаману, самолично странствовавшему по станице для проверки избирательных списков, казаки поощрительно говорили:
– Делай царя, Стахий, делай, пожалуйста…Плохо нам без хозяина...”
http://www.fedor-krjukov.narod.ru/Publicist_1917/V_uglu.htm
Но Царь под арестом, а монархические партии запрещены.
Уместно напомнить здесь и что писал генерал-лейтенант К.В.Сахаров о том разочаровании, с которым крестьяне встретили Белую армию в 1918 году («Великая Сибирь», Мюнхен, 1933, также П. Мультатули, «Свидетельствуя о Христе до смерти», 2007), это примерно сентябрь 1918:
«Встала русская земля. За что же готовы они отдать свою кровь, сложить свою голову, пожертвовать своими семьями? Не за партии, не за дешевые лозунги социалистов идут они в смертный бой с интернационалом... Послушайте, что говорят эти крестьяне в своих семьях и на своих сходах: «Надо кончать с этим делом. Как разрушили землю нашу! А все оттого, что Царя им не надо стало. Вишь, сами власти захотели. Всех врагов Царских истребить надобно... »
Сильно была распространена в народе версия, что Белая армия идет со священниками, с хоругвями и поют «Христос Воскресе»... Спустя пять недель, когда я прибыл на фронт, мне передавали свои думы крестьяне при объезде мною наших боевых частей западнее Уфы:
— Вишь ты, Ваше Превосходительство, какое дело вышло, незадача. А то ведь народ совсем размечтался, конец мукам, думали. Слышали, с белой армией сам Михал Лександрыч идет, снова Царем объявился, всех милует, землю дарит. Ну, народ православный и ожил, осмелел, значит, комиссаров даже избивать стали. Все ждали, вот, наши придут, потерпеть немного осталось. А на поверку-то вышло не то».
"а просто привычка принимать покорно к сведению или исполнению то, что укажут сверху"
"Плохо нам без хозяина.."
Плохо сочетается с образом "вольных людей", который пыталась нарисовать для казаков постсоветская пропаганда.
Очень хорошо сочетается, особенно в свете 100 летней годовщины со дня начала т.н. расказачивания, в ходе которого было уничтожено и изгнано из России до одного миллиона казаков.
Вот разговор Григория Мелехова с представителем советской власти на Дону:
- Ты нам голову пришел морочить, Григорий! Сам ты не знаешь, чего ты
хочешь.
- Не знаю, - охотно согласился Григорий.
- Чем ты эту власть корить будешь?
- А чего ты за нее распинаешься? С каких это ты пор так покраснел?
- Об этом мы не будем касаться. Какой есть теперь, с таким и гутарь.
Понял? Власти тоже дюже не касайся, потому - я председатель, и мне тут с
тобой негоже спорить.
- Давай бросим. Да мне и пора уж. Это я в счет обывательских зашел. А
власть твоя, - уж как хочешь, - а поганая власть. Ты мне скажи прямо, и мы
разговор кончим: чего она дает нам, казакам?
- Каким казакам? Казаки тоже разные.
- Всем, какие есть.
- Свободу права... Да ты погоди!.. Постой, ты чего-то...
- Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать, -
перебил Григорий. - Земли дает? Воли? Сравняет?.. Земли у нас - хоть
заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку
резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. Кто его выбирал, какой
тебя ручкой обрадовал? Казакам эта власть, окромя разору, ничего не дает!
"расказачивания, в ходе которого было уничтожено и изгнано из России до одного миллиона казаков."
Как отмечает историк Л. Футорянский, получившие в последние годы широкое распространение оценки численности жертв порядка сотен тысяч и даже миллиона человек не имеют документального подтверждения и являются «фантастическими». По документально подтверждённым материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков число расстрелянных красными во второй половине 1918—1919 гг. на территории войска Донского, Кубани и Ставрополья составило 5 598 человек, из которых 3 442 человека расстреляно на Дону, 2 142 человека — на Кубани и в Ставрополье. При этом историк Л. Футорянский отмечает, что числа, содержащиеся в материалах комиссии, преувеличены[43], а в этот же период в ходе белого террора, проводившегося при режиме Краснова, было уничтожено по разным данным от 25 до 40 тысяч казаков[43]. По этому же вопросу доктор исторических наук профессор Павел Голуб даёт следующие данные: «…в общей сумме во время красновщины, то есть с мая 1918-го по февраль 1919 года, было зверски истреблено не менее 45 тысяч сторонников Советской власти на Дону[31]».
Википедия "Расказачивание"
Не путайте расстрелянных с погибшими (с обеих сторон) и изгнными.
Слова "плохо без хозяина" и "привычка покорно принимать к исполнению" не я тут привел. У свободных людей хозяев нет, и покорностью они не отличаются. Значит, одно из двух -- либо не были казаки свободными до революции, либо царь осточертел им так же, как и всем остальным.
И, кстати, "Тихий Дон" это подтверждает: разногласия у казаков с Советами начались только весной 1918 г. (главным образом из-за иногородней земли), а до того тот же Григорий был красным и помогал Подтелкову резать калединцев.
И за царем в "Тихом Доне" не тоскует никто и никогда. Даже в разгар расказачивания.
Борис! Не сообразила сразу-спасибо за Бичевскую!
Бичевская талантлива, спору нет, но обратите внимание на разницу в тональности ее поэзии и поэзии того же Когана: первая тосклива и похоронна, это поэзия оплакивания. Вторая оптимистична и нацелена в будущее даже в грустных стихах.
В этом, в принципе, разница между собственно русским и советским подходом к жизни, имхо.
Евграф!К сожалению,для меня Коган остался только в его бессмертной Бригантине.Если можно,дайте пару ссылок на его стихи.Что касается Бичевской,я тоже тосклива и похоронна (тьфу,тьфу),хотя чистый продукт советской власти и даже вместе с ней ушла на пенсию.Кстати,по-моему,стихи Звонарь не Бичевской.Но стихи очень глубокие.
"Но стихи очень глубокие."
Последняя строфа стиха, кстати, "одолжена" у баллады "Василий Шибанов" А.К.Толстого
Звон медный несется, гудит над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Все стихи Павла Когана можно найти здесь:
https://rupoem.ru/kogan/all.aspx
Я ни в коей мере не хочу сказать, что оптимистическая поэзия "лучше" пессимистической, в поэзии хорошо то, чего хочет душа. И на самом деле нужны обе. Просто по тому, какая поэзия востребована обществом, можно судить, чего общество хочет: развития и будущего или тоски о прошлом.