«Горе от ума»: почему за немцев? почему с нижегородским?

Опубликовано: 02 мая 2018 в 15:07 Распечатать Сохранить в PDF

Сегодня, по просьбам читателей, обратимся к школьной программе.
Вот что Грибоедов писал про «Горе от ума»:
«Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принуждён был облечь его. … В превосходном стихотворении многое должно угадывать; не вполне выраженные мысли или чувства тем более действуют на душу читателя, что в ней, в сокровенной глубине её, скрываются те струны, которых автор едва коснулся, нередко одним намёком, — но его поняли, всё уже внятно, и ясно, и сильно. Для того с обеих сторон требуется: с одной стороны — дар, искусство; с другой — восприимчивость, внимание».
Посмотрим, какие намёки мы можем найти в знакомых с детства строках:
«Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. — Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды…
Он рад, но мы не рады.
Умолк. И тут со всех сторон
Тоска, и оханье, и стон.
Ах! Франция! Нет в мире лучше края! — 
Решили две княжны, сестрицы, повторяя
Урок, который им из детства натвержен.
Куда деваться от княжён! — 
Я одаль воссылал желанья
Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья;
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад —
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду на другую
По шутовскому образцу:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,
Рассудку вопреки, наперекор стихиям;
Движенья связаны, и не краса лицу;
Смешные, бритые, седые подбородки!
Как платья, волосы, так и умы коротки!..
Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев;
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев».
Обратите внимание на последние две строчки. А теперь посмотрите, что Грибоедов пишет в очерке «Загородная поездка»:
«Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими! … народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки! Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно бы, заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые не успели еще перемешаться обычаями и нравами».
Я уже писал во «французских сувенирах», что в те времена классовые противоречия рассматривались, как расовые. Напомню об этом цитатой из Ханны Арендт:
«Французский аристократ граф де Буленвилье, чьи работы, написанные в начале XVIII в., были изданы после его смерти, толковал историю Франции как историю двух различных наций, из которых одна, германского происхождения, покорила более ранних обитателей, «галлов», навязала им свои законы и образовала собой правящий класс, «сословие пэров», чьи верховные права опирались на «право завоевателя» и «долг покорности, которого всегда вправе требовать сильнейший».
… Лишь после того как действительный революционный взрыв вынудил большое число французских дворян искать убежище в Германии и Англии, выяснилась полезность идей Буленвилье как политического оружия. Все это время не прекращалось его влияние на французскую аристократию, как видно из работ другого графа — графа Дюбуа-Нансея, который старался даже еще теснее привязать французскую аристократию к ее континентальным собратьям. Накануне революции этот выразитель интересов французского феодализма испытывал такое чувство опасности, что надеялся на «создание своего рода Internatinale аристократии варварского происхождения», а поскольку германское дворянство было единственным, на чью помощь приходилось рассчитывать, и в этом случае подлинное происхождение французской нации провозглашалось единым с немцами, а французские низшие классы объявлялись хотя и не рабами уже, но и свободными не по рождению, а по «affranchissement» милостью тех, кто был от рождения свободен, т. е. дворян. Несколько лет спустя французские эмигранты действительно попытались организовать Internationale аристократов для предотвращения восстания тех, кого они считали порабощенными иностранцами. И хотя с более практической стороны эти попытки потерпели сокрушительную катастрофу в битве при Вальми, такие emigres, как Шарль Франсуа Доминик де Вилье, примерно в 1800 г. противопоставлявший «галлороманцев» германцам, или Вильям Альтер, десятилетием позже мечтавший о федерации всех германских народов, не признали поражения. Вероятно, им никогда не приходило в голову, что они были фактически предателями, настолько твердо были они убеждены, что Французская революция — это «война между разными народами», как об этом гораздо позже сказал Франсуа Гизо».
Грибоедов не выходит из круга европейских идей своего времени, считает социальные антагонизмы расовыми и выход видит в романтическом национализме. Но посыл верен: повторяя ошибки французской аристократии, российские правящие классы обречены разделить её судьбу.
О «правительствующих немцах» (пользуясь выражением Герцена) напоминают и слова Репетилова:
«Барон фон Клоц в министры метил,
А я —
К нему в зятья.
Шел напрямик без дальней думы,
С его женой и с ним пускался в реверси,
Ему и ей какие суммы
Спустил, что Боже упаси!
Он на Фонтанке жил, я возле дом построил,
С колоннами! огромный! сколько стоил!
Женился наконец на дочери его,
Приданого взял — шиш, по службе — ничего.
Тесть немец, а что проку?
Боялся, видишь, он упреку
За слабость будто бы к родне!»
Автор при этом отрицательного чувства к немцам не испытывает. Заметьте, что немец избегает продвигать родственника по службе, тогда как Репетилов единственной формой «социального лифта» видит кумовство. Так же, как и Фамусов — «ну как не порадеть родному человечку».
И в рассуждениях о моде Грибоедов следует Канту:
«Естественна склонность человека сравнивать себя в своем поведении с кем-нибудь более авторитетным (ребенок со взрослым, простые люди с более знатными) и подражать его манерам. Закон этого подражания — казаться не менее значительным, чем другие, … при чем не принимается во внимание какая-либо польза, — называется модой. Мода, следовательно, относится к рубрике тщеславия, так как в ее цели нет внутренней ценности; точно так же она относится и к рубрике глупости, так как при этом имеется некоторое принуждение — поступать в рабской зависимости исключительно от примера, который дают нам в обществе многие. … тот, кто вне моды придерживается старого обычая, называется старомодным; того, кто даже считает достоинством не придерживаться моды, называют чудаком. … ради этого тщеславия жертвуют истинной пользой или даже долгом. … В самом деле, если игра подражания фиксируется, то подражание становится обычаем, и в этом случае уже не обращают внимания на вкус. … быть изобретательным во всевозможных внешних формах, хотя бы эти формы и выродились в нечто причудливое, а частью и отвратительное, — это дело придворных, задающих тон, главным образом дам, которым другие жадно подражают…»
В школе, конечно, ни о чём таком не думаешь. Поэтому классику надо перечитывать.
Раньше, например, не задумывался, почему смешение французского именно с нижегородским. Но, если подумать, то ответ становится очевидным. Нижегородская ярмарка, отстроенная при участии Бетанкура и Монферрана за пару лет до появления «Горя от ума» — крупнейшая в России. Смешение французского с нижегородским — смешение аристократического с купеческим.

Комментарии 51

Чтобы добавить комментарий, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться на сайте
Реч-ка Лесная 05.05.2018 | 13:0013:00

Армен Гейвандов 03.05.2018 | 16:5816:58
Я имел в виду не купцов, Татьяна, а дворян, которые недавно стали дворянами
-----------------
и ответ прелестный- "конечно". А подскажите мне, какая группа людей могла вдруг стать дворянами.
Это какая-то глупость и невежество. Дворянский титул (людям из иных сословий) давался индивидуально за особые заслуги.
Автор сначала пишет про ярмарку- "Нижегородская ярмарка, отстроенная при участии Бетанкура и Монферрана за пару лет до появления «Горя от ума» — крупнейшая в России. Смешение французского с нижегородским — смешение аристократического с купеческим."

а потом вдруг пишет про "дворян, которые недавно стали дворянами".
Я советую автору изучить не только историю жизни Грибоедова ( и историю создания "Горе от ума", когда на каком-то светском рауте его достали диалоги на французском), а также лингвистический разбор "Горе от ума", где Грибоедов использует "многостопный ямб"- аналог простой русской речи.

Армен Гейвандов 03.05.2018 | 16:5816:58

Я имел в виду не купцов, Татьяна, а дворян, которые недавно стали дворянами. Кроме того, речь там идёт не о салонах -"на съездах на больших". И, напомню, Москва тогда не была столицей.

Татьяна Пелипейко 03.05.2018 | 17:2017:20

Конечно.
Я примерно это отметила где-то внизу (тут уже толком не разберешься что где). Но в начале XIX века "на больших съездах" могло означать только съезд помещиков из всех соседних имений - от больших до крошечных. Купцы, конечно, тоже могли где-то съезжаться, то явно сами по себе, а не с дворянами.

Татьяна Пелипейко 03.05.2018 | 16:4416:44

=== Разночинцы- это люди разных сословий- крестьяне, дворяне, купцы, и т.д. ===

Мы рискуем уйти от темы, но тут речь как раз о людях "вне" сословий.
И это вообще не слишком определенный юридически термин. Потому что к разночинцам следовало отнести, например, детей человека с личным (не потомственным) дворянством, и отслужившего вой срок отставного солдата. Купеческого сына, который не стал записываться в купеческую гильдию, но и потомков духовенства, которые по тому же пути не пошли.
Вообще некоторые специалисты считают, что сам термин пошел с XVIII века из сферы государственных учебных заведений, где под "лицами разного чина и звания" подразумевались учащиеся недворянского происхождения. Но в дальнейшем это модифицировалось.