Подвенечное платье
«Белый сарафан ее был богато вышит серебром и разукрашен бриллиантами. Через плечо лежала красная лента, пунцовая бархатная мантия, подбитая белым атласом и обшитая горностаем, была прикреплена на плечах. На голове — бриллиантовая диадема, серьги, ожерелье, браслеты — бриллиантовые. В сопровождении своего штата великая княжна пришла в комнаты императрицы, где ей надели бриллиантовую корону. Императрица сознавала, что не драгоценные алмазы должны в этот день украшать невинное и чистое чело молодой принцессы; она не удержалась от желания украсить голову невесты цветком, служащем эмблемой чистоты и невинности. Императрица приказала принести несколько веток живых померанцевых цветов и сама воткнула их между бриллиантов в корону; маленькую ветку приколола на груди; бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных бриллиантов, но символический блеск его умилял многих». Так описывали наряд Марии Александровны в день ее венчания с будущим императором Александром II. С самого начала принцесса Гессенская впечатлила Россию своей изысканной красотой и нарядными платьями.
Светская жизнь
Светской жизни Мария Александровна предпочитала спокойствие Царского Села. Но если она выходила в свет, то ее появление было эффектным. Например, на празднике в саду Монплезира в честь дня рождения Николая Павловича Мария Алексанровна облачилась в белое платье, вышитое соломкой, прическу ее украшали маки и колосья, те же цветы украшали юбку. У императрицы, цесаревны и княжен букеты были украшены бриллиантами, которые походили на капли росы.
Иногда Марии Александровне все-таки приходилось выходить в свет. Но даже отправляясь в театр, она умудрялась заприметить какую-нибудь особенно интересную деталь туалета. Однажды, вернувшись из французского театра, она рассказала, что увидела у французской актрисы мадам Аллан красивую ленту, надетую поверх кушака. Она попросила посмотреть, нет ли в магазинах такой же. Через несколько дней камер-фрау вернулась с лентой длиной в 4 аршина и объяснила, что остальные ленты были раскуплены. Великая княгиня обрадовалась и приказала сделать из ленты кушак с длинными концами, и носила поверх белых платьев. Позже выяснилось, что камер-фрау нигде не смогла найти подходящей ленты и упросила актрису уступить ее для Марии Александровны.
Украшения и обувь
Великая княгиня умела одеться со вкусом не только на праздники, но и по утрам. Камер-юнгфера А. И. Яковлева, прислуживавшая цесаревне, рассказывала о ее костюме: «Утренний ее туалет был весьма прост: легкое батистовое или жаконетовое платье с белым вышитым воротничком, соломенная шляпа с лентами под цвет соломы, коричневая вуаль, коричневый зонтик, шведские перчатки и клетчатый, пестрый манто. Так одетая, она каждое утро отправлялась с цесаревичем в пролетке к императрице».
Большое внимание Мария Александровна уделяла и обуви. Туфли для великой княгини поступали от фирмы «Оклер», которая позже получила почетное звание поставщика Высочайшего двора.
Великая княгиня носила на руках множество колец. На правой руке были кольца ее матери, напоминавшие о юности, на левой — обручальное кольцо и фамильное кольцо с рубином, подаренное всем членам царской семьи. Однажды Мария Александровна так усердно аплодировала на репетиции спектакля в Гатчине, что кольца изодрали ее новые перчатки.
У Марии Александровны было множество драгоценностей, но носила она их нечасто. Она отказывалась от дорогих подарков и принимала их деньгами, которые великая княгиня затем пускала на благотворительность. Во время войны она и вовсе отказалась шить себе новые платья, а все сэкономленные деньги отдавала в пользу больных и раненых.
Изящная красота
Мария Александровна до конца жизни оставалась элегантной женщиной, лишь белые платья заменила на более темные цвета. «Она всю жизнь сохранила эту молодую наружность, так что в 40 лет ее можно было принять за женщину лет тридцати. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатления красавицы; но она была необычайно изящна — тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движениях и позе», — вспоминала об императрице фрейлина Анна Тютчева.