Решив покинуть пылающую столицу, пусть и на время, Бонапарт не представлял, насколько трудно будет это осуществить. Путём отступления выбрали дорогу на Петербург, а конечной остановкой должен был стать Петровский императорский дворец, служивший подъездной точкой к Москве. Дворец находится в 15 километрах от Кремля и до Наполеона его успели посетить лишь Екатерина II и Павел I.
Выбраться из огненного смерча, бушующего в городе, было практически невозможно — Император спохватился в самую последнюю секунду, и промедли он ещё несколько десятков минут, покинуть город он бы не смог. Однако, старой гвардии и офицерам, удалось найти возле Кремля подземный ход, ведущий к Москве-реке и высшему составу французской армии удалось покинуть стены крепости. Но даже тем, кто последние дни сутками изучал город и боролся с всё нарастающими пожарами, было сложно ориентироваться и искать выход в этой бесконечной череде огня и дыма.
«Жар обжигал нам глаза, горячий пепел, огненные искры — всё это затрудняло дыхание. Мы почти задыхались в дыму и обжигали себе руки, закрывая ими лицо от жара и сбрасывая искры, которые ежеминутно осыпали нас и прожигали одежду», - писали в своих воспоминания очевидцы.
Сквозь Пожар. В. В. Верещагин
Но в Императоре Франции проснулась жажда жизни и разум, казалось, вовсе перестал существовать. Наполеон вёл своих людей сквозь залитые огнём улицы, уворачивался от падающих обломков и постоянно останавливался, чтобы помочь тем, кто оказался под завалами. Он не жалел себя и всё поднимал и поднимал с горящей земли своих людей, подталкивая их вперёд словами и действиями. На встречу Бонапарту случайно вышли солдаты 1-го корпуса и уже с их помощью отступающие из Кремля смогли выйти на не такую опасную улицу и перевести дыхание.
Практически сразу же к Императору Франции принесли раненного Луи Никола Даву, «железного маршала», не проигравшего ни одного сражения в своей жизни. С момента начала безумного пожара он требовал от носильщиков доставить его к Императору, и если тот погиб под обломками горящих зданий — бросить его там же, чтобы принять смерть рядом со своим главнокомандующим. Встреча прошла тепло, но Наполеону в тот момент было совсем не до сентиментов — с минуты на минуту могли сдетонировать бочки с порохом, брошенные в артиллерийском обозе неподалёку. Но удача в тот день была на его стороне и уже к вечеру 16 сентября 1812 года, Бонапарт был в Петровском путевом дворце.
Бонапарт в Петровском Дворце. В. В.Верещагин
Утром следующего дня, 17 сентября, Наполеон посмотрел в сторону Москвы в надежде на то, что пожар закончился, но этого не произошло — казалось, что он только набрал силу и будет бушевать целую вечность. Чтобы хоть как-то показать окружающим, что всё идёт так, как должно, он отдаёт приказ армейским корпусам быть готовиться к походу на Петербург. Для обсуждения плана был собран небольшой генеральский совет, чего прежде никогда не случалось. Бонапарт редко посвящал даже своих самых доверенных людей в свои планы.
В разгар совещания прибыл курьер со срочной депешей — разведчики обнаружили Михаила Кутузова с армией на юге. Пока столица гибла от огня, он с войсками совершил обходной манёвр и пройдя по восточной стороне города, оказался между Москвой и Калугой. Это помогло переубедить Наполеона от самоубийственного похода на северную столицу. Луи Александр Бертье по прозвищу «Жена императора», начальник штаба французской армии, и Жан-Батист Бессьер, командующий конной гвардией, окончательно разрушили планы Бонапарта на поход в Петербург своими речами о плохом качестве русских дорог и отсутствием припасов.
Маршалы начали выдвигать свои варианты продолжения этого похода. Кто-то выступал за немедленную атаку на уставшую от перехода армию Кутузова, а после — завладеть Калугой и Тулой, чтобы пережить там суровую зиму и после двинуться на Смоленск и далее в Литву. Кто-то же предлагал вернуться сразу в Витебск.
Однако, Наполеон не видел никаких других вариант для себя и своей армии, кроме Петербурга и Москвы. И раз Петербург был слишком далёк, он принимает решение вернуться в Москву. Императору докладывают — Кремль удалось защитить силами старой гвардии и он может остановиться там вновь. Ожидая ответа на своё примирительное письмо от Александра I, Бонапарт через несколько дней покидает Петровский путевой дворец и отправляется обратно в Москву.
Возвращение из Петровского дворца. В. В.Верещагин
По дороге к столице Император со свитой наткнулись на лагерь своих войск, поразивший их своим странным существованиям. Они увидели, как сотни солдат лежат и сидят на диванах из дорогой красной ткани прямо посреди поля, как рядовые едят почерневшие от золы лепёшки с серебрянных блюдц, стоящих целое состояние. Мебель из красного дерева, персидские ковры вместе с драгоценными сибирскими мехами просто валялись на сырой прожжёной земле и на них никто не обращал внимания — все солдаты были словно не здесь, а витали далеко в облаках, пытаясь придти в себя от ужасов последних дней.
По пути им встречались толпы солдат, идущие с награбленной добычей и гнавшие впереди себя русских мужиков, которых использовали как рабочую силу для перетаскивания вещей. После пожара обнаружилось, что в Москве осталось около 20 тысяч русских. Большей частью это были забытые солдаты, как здоровые, так и раненные. Было много купцов, которые до последнего прятались вместе с нажитым в своих домах. Сейчас же они ютились около костров французской армии и на них не обращали внимания — все были заняты мародёрством и поиском пропитания.
Карта уничтоженных домом Москвы. А. Я.Булгаков
Предместья города были заполненны полуобгоревшими людьми в рваной одежде — то были жители столицы. После пожара они вернулись к домам, а точнее, к обгорелым останкам своих домов, чтобы спасти хоть что-нибудь. Они рыли, копали и в бреду пытались найти свои вещи. В Москве-реке плавало несколько десятков человек. Они пытались найти зерно, которое Ростопчин приказал выбросить в реку, чтобы оно не досталось французской армии. Когда озверевшие от голода люди находили жалкие крохи наскозь промокшего и полугнилового зерна, они с радостью ели его, не обращая внимания на недостатки.
В первые дни после пожара по городу бродили 10 тысяч русских солдат — они то ли отстали от своих войск, то ли специально пробрались в город, чтобы присоединиться к мародёрам. На них, так же как и на гражданских, не обращали внимания, хоть многие и были вооружены. Периодически все пили и ели за одним костром, а потом шли дальше грабить то, что осталось от столицы. Только через несколько дней, когда мародёрство было прекращено приказом и стало более централизованной фуражировкой, их заметили по-настоящему. Часть удалось убить или захватить в плен, но больше 8000 солдат успели сбежать и позже присоединились к армии Кутузова.
Солдаты роптали, что мародёрство было запрещено и стало выглядеть теперь более цивилизованно. Постоянно слышались реплики: «Зачем мы шли сюда, раз нам нельзя даже взять себе трофеев?». Но так говорили и вели себя далеко не все. Французы, по воспоминания местных жителей, вели себя приличнее всех. В худшую сторону отличались, например, итальянцы и немцы из числа рядовых солдат.
Солдаты армии вторжения празднуют
Набранные трофеи, солдаты сначала тащили в лагерь, где перебирали их, а потом несли на импровизированные рынки, возникшие на месте бывших площадей Москвы. Обмен был удивительным: бесценные вещи отдавали за булку хлеба, золото с большой потерей меняли на серебро, которое труднее тащить в походном рюкзаке. Солдаты сидели на огромных мешках с кофе, винами и ликёрами и сразу же меняли дорогостоящие товары на несколько батонов хлеба.
Наполеон, зашедший в Москву посреди этого безобразия и узнав, что даже Старая гвардия участвует в мародёрстве, отдал строжайшие приказы. Цервки, где солдаты устроили казармы, а кавалеристы приют для лошадей, были тут же очищены и возвращены духовенству. Однако, было уже поздно. Русские солдаты бежали, крестьяне, приходившие продавать провиант солдатам противника, будучи ограбленные ими же, оскорбились и больше не возвращались.
Конюшня в Успенском соборе
За несколько дней до этих событий, Кутузов, вставший лагерем между Москвой и Калугой, сообщил своему государю, что столица империи потеряна. Обосновал он это несколькими вещами: вынужденной защитой плодородного юга России от агрессора и тем, что ему необходимо постоянно поддерживать сообщения с Александром Тормасовым и Павлом Чичаговым, командующими 3-й западной армий на южном фланге. Кутузов успокаивал Императора убеждениями, что враг у него в западне и скоро французы начнут отступать. Весь российский высший свет переживал за психологическое здоровье государя — им постоянно казалось, что он готов заключить с Наполеоном мир на его условиях, лишь бы эта страшное вторжение прекратилось.
Но русский император хоть в первые часы и упал духом из-за новости о потере столицы, вскоре произнёс напутственную, полную надежды речь: «Не надо малодушного уныния! Поклянемся удвоить мужество и настойчивость! Враг находится в пустынной Москве, точно в могиле, без всяких средств утвердить своё господство и даже своё существование. Половина его армии уничтожена железом, голодом и дезертирством. Вскоре, чтобы избежать голода, ему придётся пробиваться сквозь сомкнутые ряды наших отважных солдат». Речь Александр закончил молитвой.
Примечателен случай, связанный с петляющей русской армией под Москвой. Когда Мюрат в первые дни преследовал отступающего Кутузова, последнему удалось выскользнуть из поля зрения французского генерала на целых три дня. Их он использовал со всей тщательностью и начал исследовать местность и строить укрепления и разбивать лагерь. Авангард русских войск неожиданно вышел к селу Вороново, в тот момент принадлежащее графу Ростопчину и бывшей лучшей резиденцией из его коллекции. Но как только войска приблизились к имению, они увидели, как генерал-губернатор лично поджигает свой дворец и отталкивает солдат, бросившихся тушить его. Под блики пламени он пишет записку на железных дверях поместья: «Я украшал деревню в течение восьми лет и прожил в ней счастливо с семьёй. Жители этой местности, числом 1700 человек, покидают ее при вашем приближении, а я поджигаю дом, чтобы вы не осквернили его своим присутствием. Французы! Я оставил вам свои дома в Москве с обстановкой в два миллиона рублей, здесь же вы найдёте только пепел!..» Можно сказать, что Ростопчин и сам подбросил искр в великий пожар, в конечном итоге уничтоживший значительную часть французской армии.
Усадьба в Вороново после восстановления
20 сентбря пожар в Москве полностью прекратился и Наполеон окончательно вернулся в Кремль. Там он занялся обычными бюрократическими делами — разбор почты из Парижа, назначения на должности и ведение деловой переписки. С виду всем казалось, что для него война уже закончена, и он просто ждёт ответа из Петербурга от Александра. Спустя несколько дней он начал жаловаться на плохое сообщение с Еропой — французам было тяжело держать курьерскую связь на таких огромных расстояниях, и по всей линии снабжения постоянно происходили стычки с казаками. Они мешали подходу подкрепления, подвозу провианта и аммуниции. Потерянные письма, хоть и принадлежащие Императору, были сейчас меньшим из зол. Но ответа из Петербурга Бонапарт так и не получал. Тем временем, прошло уже 11 дней с момента отправки русского офицера в ставку к русскому же Императору. В ожидании ответа Бонапарт занялся другими, не менее важными, вещами.
Первым же делом он приказал начать подготовку города к обороне. Кремль, цервки и уцелевшие дома надлежало укрепить и провести вокруг города рекогонсцировку местности. В городе был создан Московский муниципалитет, расположенный в доме министра иностранных дел Николая Румянцева. Столица начала обзаводиться префектами. В течение почти месяца работы, муниципалитет занимался поиском провинта, спасением горящих зданий и храмов. Работали там русские люди, но — подневольно. Среди развалин столицы был даже устроен театр, куда были вызваны актёры из Франции. Ненадолго приехал один итальянский певец, чтобы сыграть в Кремле «Тюильрийские вечера».
Но война давала о себе знать. Во второй половине сентября произошло крупное столкновение у деревни Чириково в 50 километрах от Москвы. Мюрат, преследовавший с кавалерией арьергард Милорадовича, попал под обстрел артиллерии русских войск. Десяткам летящих ядер конница могла мало что противопоставить и уже собралась отступать, но неожиданно из леса неподалёку появился Юзеф Понятовский с польским отрядом в три тысячи человек. Атаковав левый фланг неприятеля, поляки из 5-го армейского корпуса наткнулись на лейб-казаков Орлова-Давыдова и за счёт внезапной атаки и сильного напора, сумели продавить казаков, однако Давыдов быстро навёл порядок и заставил польский корпус отступить. Мюрат же со своей кавалерий смог задержать отступающего Милорадовича на два часа и благодаря этому пехота из того же 5-го корпуса вошла в деревню Чириково. Весь день вокруг неё продолжались мелкие бои, а к вечеру в деревню смогло войти московское ополчение и в штыковом бою отбить селение.
Атака лейб-казаков Орлова-Давыдова
В это же время Иоахим Мюрат с конницей пришёл на помощь лёгкой французской кавалерии, двигавшейся по дороге к селу Воронову, наткнувшейся на пехоту противника. В завязавшейся схватке конвой Неополитанского короля был полностью перебит, а сам он чудом смог вырваться из окружения и прорваться к своим.
Конец сентября прошёл в постоянных мелких стычках и унынии, царившем во всей французской армии. Наполеон страдал от безделья и медленно угасал. Погода портилась с каждым днём, были то проливные дожди, то ночные заморозки. После каждого дня и каждой ночи офицеры не досчитывались своих людей. Из-за отсутствия питания, крыши над головой и тёплой одежды, Великая армия таяла.
В начале октября Наполеон был вынужден обратиться с просьбой к Арману де Коленкуру, французского дипломату. Тот пользовался расположением Александра I и мог повлиять на решения русского Императора. Однако, Коленкур всегда был против войны и походов Бонапарта, поэтому после бесцельных многочасовых уговоров, Наполеон сдался и выгнал дипломата не добившись от него согласия на помощь. Французский Император хотел уже выторговать не мир, а совершить обмен — отдать столицу взамен на свободный проход к Петербургу для дальнейшего его завоевания. Он никак не мог отпустить эту мысль и за несколько недель маршалы Даву и Дарю устали повторять одни и те же причины, по которым поход будет провальным. Но Бонапарт не сдавался. Вызвав к себе вместо Коленкура Александра Ло де Лористона, посла Франции в России, отдал такой же приказ уже ему. Лористон повторил все возражения Коленкура, прибавив новые и дав совет отступать через Калужскую дорогу, но услышан не был. Наполеон показал ему письмо для Александра I, вручил его ему и напутствовал словами «Я хочу мира! Мне нужен мир, и я непременно хочу его получить! Спасите только честь!».
Наполеон и Лористон
5 октября 1812 года Лористон явился на аванпосты русской армии и тотчас же было объявлено перемирие. Но вместо Кутузова к нему вышли только генерал-майор Сергей Волконский, адъютант Александра и участник заговора против Павла I, генерал от кавалерии Леонтий Беннигсен. Имея чёткие инструкции о том, что диалог должен быть только с Кутузовым и имея личную неприязнь к планам Бонапарта, Лоринстон отвергнул посредничество, но собравшись уехать был остановлен просьбой свидания с Мюратом от Беннигсена. Затянув встречу, русским генералом удалось убедить француза остаться до полуночи, когда Кутузов сможет с ним встретиться.
Уже в полночь, Кутузов выслушал все требования Лоринстона, но осёкся, сказав, что это не в его полномочиях и попросил лично Волконского срочно отвезти письмо Александру, а пока нет ответа — установить перемирие между сторонами. Вернувшись в Кремль, Лоринстон всё рассказал Бонапарту и тот с радостью на всё согласился. Он ещё лелеял надежды о возможном мире.
Русские предложили странное перемирие. Его можно было нарушить, всего лишь предупредив вторую сторону за три часа до начала военных действий, и действовало оно только для фронта обоих лагерей, но не для флангов. Таким образом, спокойно ни подвести подкрепления, ни провести обоз французские войска не могли. Мемуаристы вспоминали, что такое перемирие было выгодно только для русских, но не для французов.
Каждый день обозы и маршевые колонны Великой армии подвергались нападениям и уничтожениям, казаки постоянно терроризировали французские войска и вели настоящую партизанскую войну. Внезапным нападением был уничтожен отряд в 150 драгун Старой гвардии, а командир захвачен в плен. Каждое утро кавалеристам приходилось отправляться всё дальше и дальше за провиантом, и таким образом уходить всё дальше от основных сил. Французская армия несла потери в этом мнимом перемирии.
Тем временем, русская армия пополняла свои ряды. Матери радовались, когда их сын получал призыв в войска и кричали им вслед: «Такова воля Господа!». За линией фронта, в глубине русского лагеря постоянно слышалась ружейная стрельба — новобранцев сразу же начинали обучать военному делу. Ежедневно прибывали сотни солдат, приводили сытых и отдохнувших лошадей, доставляли припасы для артиллерии и войска.
Русский партизанский отряд
Наполеон будто носил в себе две личности: одна понимала всю трагичность положения его армии и кричала, что нужно срочно начинать отступление, а вторая упорствовала и всё ещё верила, что мир возможен. В разговорах с маршалами, Бонапарт говорил: «В политике никогда не надо отступать, никогда не надо возвращаться назад, потому что от этого теряется уважение, и если уж ошибся, то надо настаивать на своем, потому что это укрепляет правоту!».
Начинали приходить тревожные вести из Европы. Немецкая и австрийская армии отказали ему в своей поддержке и не выдвинулись в Россию. Пьер Дарю, генерал-квартирмейстер армии писал: «Император не проявляет больше прежней решительности, соответствующей обстоятельствам». Утешало Бонапарта только плачевное состояние Москвы: «Торговля России разрушена, а нация отброшена на век назад. Это уже является хорошим результатом».
В середине октября в Москве пошёл первый снег. Для Наполеона это стало как глотком свежего воздуха — сразу же посыпались приказы о подготовке зимних квартир на западе. Вслух он не произносил слов об отступлении, но все всё поняли и с радостным выдохом принялись за работу. Император Франции, однако, был недоволен. Разрушенные мечты о мире портили ему настроение и он часто срывался на своих генералах за завтраком. Правда, спустя несколько часов вызывал их к себе и извинялся, но приступы гнева говорили о многом.
Кутузов в это же время писал Александру I: «Армия наша живёт среди изобилия, рекруты прибывают из разных мест и обучаются тут же. Раненые выздоравливают в своих семьях, крестьяне вооружаются и веду наблюдения с вершин колоколен. Другие проникают в селения и даже в Кремль. Граф Ростопчин каждый день получает сведения от них о том, что происходит в Москве. Партизаны каждый день приводят сотни пленных».
14 октября перемирие было нарушено неизвестным казаком — он выстрелил в Мюрата, когда тот показался у его наблюдательного пункта. Иоахим тут же сообщил Кутузову, что больше не видит смысла в продлении перемирия. Наполеон, отдавал приказ за приказом. Из кавалеристов, оставшихся без лошадей, были сформированны полноценные пехотные отряды, раненных нетранспортабельных французов поместили в больницу Воспитательного дома под присмотров французских хирургов. Русские солдаты, смешанные с французами, должны были служить им защитой.
18 октября, во время очередного смотра войск в Кремле, по армии пробежал слух — в стороне Тарутино гремят пушечные залпы. Прибежавший в скором времени адъютант сообщил: первая боевая линия Мюрата была внезапно атакована и опрокинута, отступление отрезано. Армия несёт серьёзные потери — неприятелем захвачено больше 30 пушек, убиты генералы Пьер Дери и Станислав Фишер. Погибло до 4000 человек. Мюрат ранен, но смог отразить атаку русской армии, Понятовский, стоявший в нескольких километрах от места сражения пришёл на помощь и помог остановить продвижение русской пехоты, благодаря чему французам удалось отступить.
Сражение при Тарутино
Наполеон, услышав такие новости, мгновенно оживился и к нему вернулась пылкость, которой так не хватало. На офицеров посыпалась бесконечная череда приказов и уже через несколько часов вся армия пришла в движение. В ночь на 19 октября 1812 года Наполеон Бонапарт, Император Французов, в последний раз взглянул на московский Кремль, в котором были заложены пороховые бочки и покинул разорённую и уничтоженную Москву.
В этот раз, навсегда.
Комментарии