Алексей Кузнецов в программе «Не так» (04.08.2022)
Добрый день! 18 часов и 5 минут в Москве, и на канале «Дилетант» начинается ежечетверговая программа «Не так». Ну, единственно, что сегодня суд у нас проходит в несколько сокращённом составе, но при этом не по упрощённой процедуре, процедуру будем соблюдать, насколько сможем. Мы с Василием Александровым, нашим звуко- и видеорежиссёром. А Сергей Александрович Бунтман находится в кратком, к его сожалению, законном отпуске и со следующей недели уже, по идее, должен присоединиться ко всем своим обычным передачам. В качестве дела сегодня выбрано дело, на первый взгляд, по названию, очень такое, заурядное, скучное и непонятно зачем вообще массовому зрителю и слушателю нужное. В марте 1924 года Верховный суд РСФСР рассматривал дело по обвинению шести человек в злоупотреблениях в Российском промышленно-финансовом банке, или Промбанке, как его называли. На самом деле в этом… На самом деле здесь очень много всего интересного, и я постараюсь сегодня вам это рассказать и показать — и, кстати, про показать. Василий, дайте нам, пожалуйста, первую из заготовленных фотографий.
В 1924 году к пушкинскому юбилею, празднуется 125 лет со дня рождения, Владимир Маяковский публикует стихотворение «Юбилейное». Оно впоследствии станет одним из самых известных его стихотворений, прочно войдёт в школьную программу. На моей памяти в многочисленных всяких конкурсах чтецов, которые в мои школьные годы устраивались на самых разных уровнях, Маяковского читать любили, читали его много. Вот по исполняемости среди стихов Маяковского, мне кажется, «Юбилейное» занимало где-то третье место после «Стихов о советском паспорте» и отрывков из поэмы «Владимир Ильич Ленин». Стихотворение талантливое, безусловно, очень талантливое. Многие фразы оттуда станут крылатыми. «Сукин сын Дантес! / Великосветский шкода». Да? А «Мы б его спросили: / - А ваши кто родители?» Маяковский здесь, казалось бы, обычный: задиристый, кокетливый, кокетничает с читателями, заигрывает с Александром Сергеевичем. Как всегда, он высокого мнения о своем поэтическом даре, раздаёт оценки, в основном нелицеприятные, поэтам прошлого и настоящего. Современникам достается больше, чем предшественникам. «Ну Есенин, / мужиковствующих свора. / Смех! / Коровою /в перчатках лаечных. / Раз увидишь… / но это ведь из хора! / Балалаечник!» Но вот интересно, что через всё это немаленькое стихотворение — по сути такая мини-поэма, я бы сказал — проходит красной нитью линия такая, вроде бы, с одной стороны, оправданная — ну, в конце концов, Пушкин погиб на дуэли, защищая свою честь и честь любимой женщины, жены. Но вот у Маяковского явно совершенно это не просто юбиляру адресовано в связи с его, юбиляра, обстоятельствами. Вот смотрите, в одном месте: «Я / теперь / свободен / от любви / и от плакатов. / Шкурой / ревности медведь / лежит когтист. / Можно / убедиться, / что земля поката, — / сядь / на собственные ягодицы / и катись!» В другом месте: «Было всякое: / и под окном стояние, / письма, / тряски нервное желе. / Вот / когда / и горевать не в состоянии — / это, / Александр Сергеич, / много тяжелей. / Айда, Маяковский! / Маячь на юг! / Сердце / рифмами вымучь — / вот / и / любви пришел каюк, / дорогой Владим Владимыч». Ну и уже ближе к завершению: «Впрочем, / что ж болтанье! / Спиритизма вроде. / Так сказать, / невольник чести… / пулею сражен… / Их / и по сегодня / много ходит — / всяческих / охотников / до наших жён».
О Маяковском написано много, недолгая жизнь его разобрана, исследована, множество документов введено в оборот, тем не менее продолжаются очень интересные, так сказать, появляются работы о Маяковском. Понятно, что исследование его жизни и творчества ещё очень-очень далеко не то что до завершения — завершения вообще, надеюсь, быть не может — но даже до какого-то там, так сказать, перевала, перелома. Но что происходит в отношениях Маяковского с любовью, да — в большом, высоком смысле слова, с большой заглавной буквы «Л» — в двадцать четвёртом году, в общем, понятно, подходят к концу, или, скажем так, заканчивается определённая фаза их отношений с Лилей Брик. Когда Маяковский пишет «их и по сегодня много ходит — всяческих охотников до наших жён», надо понимать, что хотя официально Владимир Владимирович никогда не был женат, но вот в тот момент, летом двадцать четвёртого года, женой он может назвать, конечно, только одну женщину, Лилю Юрьевну Брик. И когда он говорит об «охотниках до наших жён», он явно совершенно имеет в виду не только вообще очень широкий круг поклонников, которые Лилю Брик окружали, и она, в общем, так сказать, всегда приветствовала их внимание, скажем так, но и человека совершенно конкретного, тем более что инициалы этого человека периодически возникают в переписке между Маяковским и Лилей Брик. Вот смотрите, 9 ноября двадцать четвёртого года Маяковский — он в это время в Париже, ждёт американскую визу, не дождётся, да — пишет Лиле Брик, которая находится в Москве:
«Как я живу это время я сам не знаю. Основное моё чувство тревога тревога до слёз и полное отсутствие интереса ко всему здешнему (усталость?) Ужасно хочется в Москву если б не было стыдно перед тобой и перед редакциями сегодня же б выехал». «Ужасно тревожусь за тебя. И за лирику твою и за обстоятельства».
Через десять дней Лиля Брик ему отвечает: «ужасно обрадовалась» твоему «письму, а то уж думала, что ты решил разлюбить и забыть меня. Что делать? Не могу бросить А. М. пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно как никогда в жизни. Поставь себя на моё место. Не могу. Умереть — легче».
Даже если учесть, что Лиля Юрьевна любила пустить пыль в глаза и, вполне возможно, здесь, в этом письме, добавила, поддала, как говорят про пар, да — и трагизма, и пафоса, всё равно совершенно очевидно, что ей небезразличен, очень небезразличен человек, о котором она пишет, А. М. Нет ни малейшей тайны в том, кто это такой. Москва к этому времени уже два с лишним года судачит об этом романе. Лиля Брик ничего не имеет против, она вообще любила, чтобы её личную жизнь обсуждали, хотя иногда и пыталась по этому поводу вроде бы гневаться. Василий, дайте нам, пожалуйста, вторую нашу картинку.
Ничего удивительного в том, что она увлеклась этим человеком, о котором сегодня пойдёт речь, Александром Михайловичем Краснощёковым, при рождении Абрамом Моисеевичем Краснощёком, ничего удивительного в этом нет. Это мужчина из той породы… Извините, да, ну, порода из того слоя, того типа, который Лилю Юрьевну всю её жизнь интересовал. Злые языки утверждали, и сейчас нередко утверждают, что Лиля Брик интересовалась мужчинами денежными. Этот момент присутствовал, безусловно, она была дорогой женщиной, но, безусловно, никогда он не был единственным и, видимо, даже главным. Её интересовали натуры сильные, яркие, такие, рядом с которыми она себя чувствовала сильной, яркой. И Александр Краснощёков, безусловно, подходил под все эти критерии. Кроме того, он был хорош собой, ему слегка за сорок, он в том интересном мужском возрасте, который Лиля Брик тоже, кстати говоря, видимо, любила.
Что про этого человека известно? Да почти всё. Он родился в 1880 году в небольшом городке, название которого мало что большинству, так сказать, даже населения Российской империи в то время говорило. Сейчас название этого городка знает весь мир. Название это Чернобыль. А тогда это такое явление, как частновладельческий городок. В западных краях Российской империи были такие частные небольшие городки. И как очень многие небольшие городки в западных краях Российской империи, это в первую очередь местечко с еврейским населением, вот Абрам Краснощёк родился в такой именно семье. Семье человека по чернобыльским меркам зажиточного — он был приказчиком в торговом доме, и семья, в общем, ну, в куске хлеба, скажем так, не нуждалась. Но это по меркам местечка, а так вообще семья небогатая, прямо скажем. Ну, так сказать, не голодающие, и слава богу. Образование же кое-какое могущая своим детям дать.
А надо сказать, что Моисей Краснощёк, он, как многие российские евреи, люди, всю жизнь горбатящиеся, не получившие никакого заметного образования, — он мечтал о том, чтобы его дети, у него было трое сыновей и три дочери, чтобы они получили высшее образование, ну хотя бы сыновья, с женщинами вообще в Российской империи в то время были немалые проблемы, а уж для евреек это вообще было практически недосягаемой мечтой. Значит, почему? Да по той простой причине, что выбиться из черты осёдлости… оседлости, извините меня… из черты оседлости возможностей было совсем не так много. И одна из них, казавшаяся такой наиболее, что называется, надёжной (ну, про смену веры мы не говорим, потому что среди, так сказать, людей порядочных, даже не обязательно религиозных, но уважающих свой народ и традиции, этот вариант считался совершенно неприличным). А вот не предавая веру отцов и дедов это можно было сделать, например, получив высшее образование. Вот выпускники университетов — они освобождались от ограничений, налагаемых чертой оседлости. И поскольку гимназий, конечно, в захолустном Чернобыле не было и в помине (а для того, чтобы поступить в университет, нужно было либо закончить гимназию, либо сдать специальный экзамен за курс гимназии). Вот если такой экзамен сдавался, тогда можно уже было в университет поступать платно, а в каких-то особых, выдающихся случаях и на казённый счёт, или на казённый кошт, как тогда говорили. И вот Моисей Краснощёк нанимает своему сыну репетитора для того, чтобы тот подготовил его вот к сдаче того самого экзамена за курс гимназии, чтобы он смог поступить в Киевский, ну или какой-то ещё университет.
А репетитором этим — так уж бывает, бывают такие совпадения, бывают странные сближения — оказывается молодой ещё совсем, впоследствии знаменитый Моисей Соломонович Урицкий, который (не знаю, насколько он был качественным репетитором — университет Краснощёк, уже Краснощёков, будет заканчивать совсем в другое время и совсем в другой стране), но вот в том, что касается влияния на, скажем так, духовно-нравственную часть своего воспитанника — Урицкий безусловно преуспел. И за несколько месяцев его поднадзорный превращается в убеждённого большевика, как сам Урицкий, и совсем ещё молодым человеком вступает на чрезвычайно опасный и полный всяких сюрпризов, в первую очередь неприятных, конечно — путь агента-распространителя «Искры». Вот он занимается тем, что издающуюся за границей «Искру» подпольно доставляет и распространяет (ну точнее, доставляют другие люди, а он занимается её распространением в южных губерниях Российской империи). Ловят его не раз — у него с полицией регулярно случаются всякие неприятности. И в конечном итоге, как и немало других агентов-искровцев, в 1902 году, понимая, что дальше он либо надолго окажется в местах отдалённых, либо надо как-то что-то делать, менять жизнь, он отправляется за границу, в Германию. Но вместо того чтобы, как большинство российских социал-демократов — иммигрантов, осесть где-нибудь в Швейцарии, которая весьма терпимо и лояльно относилась к политическим иммигрантам, и дальше там примкнуть к многочисленным российским социалистическим кружкам и объединениям, к тому же Ленину, так сказать, в перспективе… Александр (уж будем его называть так, как он большую часть жизни будет называться) — Александр Михайлович Краснощёков отправляется в Соединённые Штаты Америки, или, как их тогда называли — Северо-американские Соединённые Штаты.
И вот там он показывает себя человеком невероятного трудолюбия, невероятной энергии, больших талантов (причём талантов весьма разнообразных). Судите сами: приехав уже, в общем, ну, достаточно взрослым человеком — ему уже за 20 — приехав в Америку, не зная английского языка, ну, видимо, почти, потому что курс гимназии предполагал тогда обычно немецкий-французский, английский если и учили, то факультативно. Он, во-первых, видимо, практически в совершенстве овладевает английским языком, ну, об этом свидетельствует хотя бы то, что пройдёт некоторое время, и он блестяще закончит Чикагский университет (естественно, на английском). Он начинает, как многие бедные еврейские иммигранты, с самых низов: кем только ни работает, берётся за любую работу: и швейником, и грузчиком, и ещё что-то. Общественный темперамент его не угасает: он становится членом профсоюза швейников, он вступает в социалистическую партию США, становится видным профсоюзным деятелем, поступает на юридический факультет Чикагского университета, заканчивает его и становится адвокатом, в основном работающим по профсоюзным делам, и в этом качестве довольно быстро приобретает высокую профессиональную репутацию. Мало того, он создаёт в Чикаго рабочий университет, такую вот общественную образовательную организацию, где несколько сот рабочих получают образование бесплатно. Женится на эмигрантке первой волны, значит, первого поколения. Она польская еврейка. Семейная жизнь складывается благополучно, рождается сначала дочка, Луэлла, потом сын. Всё, всё идёт к тому, что развивается карьера яркого политического деятеля, профсоюзного деятеля, юриста с всё более и более серьёзной практикой. И прожить бы ему дальнейшую жизнь, что называется, в благополучии и профессиональном и финансовом, и репутационном, но тут 1917 год, и хотя он уже пятнадцать лет как уехал из России и, в общем, ну, кое-какие связи сохраняются, например, он довольно тесно общается в Соединённых Штатах с Троцким, который там будет находиться тоже в эмиграции. Но, в общем, он уже практически американец. Я не знаю, приобрёл ли он американское гражданство или нет, но по жизни своей он безусловно американец. И вот его тянет обратно на родину, он собирает вокруг себя ещё несколько десятков таких же, как он, и отправляется — пока ещё Временное правительство, да, пока ещё всё происходит до октября семнадцатого года — отправляется в Россию.
Приезжает он в Россию Керенского, но довольно быстро попадает в Россию Ленина, точнее — в Россию Гражданской войны, и здесь, несмотря на то что, ну, в общем, уже не мальчик, прямо скажем, да, и, казалось бы, вот эти все подпольные, так сказать, увлечения его юности могли бы быть давно забыты, он окунается со всей энергией в партийную работу. Он в 1917 году вступает в партию большевиков и становится сначала во Владивостоке членом большевистского комитета, затем, так сказать, растёт-растёт-растёт, в Сибирь приходит в полном объёме Гражданская война, он находится на подпольной работе, затем, опять чувствуя, что вот-вот накроет, пытается пробиться в европейскую часть страны на красную территорию, попадает… Попадается, попадает в печально знаменитый «поезд смерти», были такие «поезда смерти», без труда найдёте в Интернете информацию, такие концлагеря или лагеря смерти, можно сказать, на колёсах, которые отправлялись, соответственно, из Самары, с Урала туда, в Сибирь, и очень мало кто доезжал до конечного пункта назначения, такие средства уничтожения. Выживает в этом «поезде смерти», оказывается в иркутской тюрьме, некоторое время там сидит, ожидая смертного приговора, но затем иркутскую тюрьму освобождают, берут штурмом, значит, он оказывается на свободе. Одним словом, в его биографии вот вся, так сказать, борьба за, ну как раньше называлось, за Советскую власть, сейчас скажем просто — борьба за власть в Сибири, она вот ярким образом и очень опасным образом преломляется. Колчака в конечном итоге разгромят, и в двадцатом году эсеровский политцентр, который является одной, но далеко не единственной из властей в Сибири, вынашивает идею создания особого государства, которое должно стать таким социалистическо-демократическим буфером между красной Советской Россией на западе и — дело в том, что на Дальнем Востоке находятся японцы, первая японская интервенция. Вот для того чтобы создать условия для ухода японцев, да, заключения с ними некого мирного соглашения, в частности, и рождается проект Дальневосточной республики, ДВР, который достаточно горячо поддержит Ленин. И в частности, вот именно в этот момент, при обсуждении ДВРовского проекта, Ленин познакомится и приобретёт очень ну такое высокое представление о талантах, способностях, уме Краснощёкова.
В результате Краснощёков с его блестящим знанием английского языка, с его сносным знанием ещё нескольких иностранных языков, с его связями в Сибири и на Дальнем Востоке, с его опытом, с его биографией оказывается идеальной кандидатурой сначала на место министра иностранных дел коалиционного правительства Дальневосточной республики, а оно там было не однопартийным, а коалиционным, состояло из представителей различных социалистических партий. Ну, а затем какое-то время будет возглавлять это правительство, оставаясь при этом министром иностранных дел. Как в любой коалиции, как в любом удалённом от центра — а центром, конечно, остаётся Советская Россия, не скрывающая того, что ДВР — это, в общем, ну такая декорация, да, и что это временное государство, которое когда-нибудь войдёт в состав советского. Так вот, значит, там заваривается такая хорошая, добротная склока между несколькими фракциями — внутри большевистской, я имею в виду, части ДВРовского руководства. И в частности, противники нашего героя Краснощёкова — это те, кто отстаивает идею, что нечего особенно миндальничать, играть в демократию, нечего особо миндальничать с эсерами и меньшевиками, ДВР должна быть большевистским государством, поэтому нужно максимально проводить линию партии на максимальное расширение работы, на быстрейшее, елико возможно, сворачивание вообще этой всей декорации, воссоединение Советской России. Вот, пожалуй, наиболее серьёзным противником Александра Краснощёкова становится один из руководящих членов, значит, один из руководителей Дальневосточной республики Моисей Израилевич Губельман, давайте запомним этот факт, потому что в дальнейшем он нам очень пригодится. Склока идёт, течёт по своим законам. Но у Краснощёкова обостряются — наследственные, видимо, у него серьёзные были проблемы с лёгкими, он заболевает, но и в конечном итоге в результате изящной, так сказать, интриги, его выпихивают в Советскую Россию, и весной 1921 года он приезжает в Москву, где получает самый что ни на есть горячий приём от Ленина.
А что такое весна 1921 года? А весной 1921 года, так сказать, советское руководство провозглашает чрезвычайно важную и довольно радикальную смену курса, да? Начинается новая экономическая политика. Начинается с одного мероприятия, с замены продразвёрстки продналогом, то есть с отказа от конфискации практически всего продовольствия у крестьян и к переходу с крестьянами на некие договорные, так сказать, законом установленные налоговые отношения, но это всё влечёт за собой, как цепная реакция, потребность всё в новых и новых мероприятиях. Раз у крестьян остаётся значительная часть произведённого урожая, значит, они должны иметь возможность продать, для этого нужна твёрдая валюта, ну то есть такая, такие деньги, которым крестьяне бы доверяли, а для того чтобы они были заинтересованы в деньгах, нужно, чтобы было производство неких, там, промышленных товаров, значит, поскольку мы не можем его быстро наладить своими силами, то нужно предоставить такую возможность частнику, а плюс нужно привлечь иностранный капитал, потому что без него не обойдёмся, в общем, одно цепляется за другое, и в конечном итоге где-то к двадцать второму году советская власть вынуждена очень серьёзно реформировать свою финансовую, кредитную политику, банковское дело, и здесь Александр Краснощёков оказывается ну просто совершенно незаменим с его опытом человека, разбирающегося, что называется, практически во всех этих проблемах. Сейчас мы с вами очень ненадолго уйдём на рекламу и через пару десятков секунд вернёмся.
***
Вновь программа «Не так» в эфире, мы говорим о деле Александра Краснощёкова. Остановились мы на том, что из Дальневосточной республики его переводят в Москву, и здесь он оказывается в гуще событий, связанных с первыми годами НЭПа, его делают сначала, направляют на работу в наркомат финансов, который как раз занят денежной реформой. Он становится одним из заместителей наркома, не приживается там, там его ортодоксальные большевики с его взглядами, которые они считают мелкобуржуазными, значит, не принимают. Оттуда вытравливают. За него каждый раз вступается Ленин. Хорошо, не пригодился, значит, в наркомате финансов, давайте другое место. Сохранилось несколько записок, которые Ленин пишет различным людям, от которых так или иначе зависит решение дальнейшей судьбы Александра Краснощёкова, вот наиболее обстоятельная, я бы сказал — такая, наиболее эмоционально окрашенная из них — 30 марта двадцать второго года, Ленину не так долго осталось оставаться активным. Вот что он пишет кандидату — кандидату, на тот момент ещё пока кандидату в члены Политбюро Молотову для рассылки членам Политбюро. Молотов отвечал за всякие организационные моменты.
«Беседовал с Краснощёковым. Вижу, что мы, Политбюро, сделали большую ошибку. Человека, несомненно умного, энергичного, знающего, опытного, мы задёргали и довели до положения, когда люди способны всё бросить и бежать куда глаза глядят».
«Показал себя умным представителем правительства в ДВР, где едва ли не он всё и организовывал. Но его сняли оттуда. Здесь, при полном безвластии в наркомате финансов, посадили в наркомат финансов. Теперь, как раз когда он лежал больной тифом, его уволили!!!
Всё возможное и невозможное сделано нами, чтоб оттолкнуть очень энергичного, умного и ценного работника».
«Он говорит: «дайте мне показать себя на работе, чтобы я вёл её до конца, и не дёргайте меня». И, конечно, это желание законное. Надо попытаться устроить его в ВСНХ».
Да, вот интересный такой штришок о том, как устроено советское руководство при Ленине. Ленин пишет: «надо попытаться устроить его в ВСНХ», да? Представьте себе, что Сталин бы, там, через пятнадцать лет писал бы — ну, товарищи, если вы не возражаете… То есть нет, Сталин мог такую форму избрать, но все прекрасно понимали, что это приказ. И в результате, при, так сказать, активной поддержке Ленина находится Краснощёкову дело вот вроде как ему по плечу и, что называется, по калибру. Дело в том, что для различных целей, и в первую очередь для кредитования важных для советской власти областей промышленности, торговли, там, так сказать, определённых географических районов, наряду с Госбанком создаётся ещё полтора-два десятка советских банков, государственных, но, возможно, так сказать, акционируемых с участием и привлечением стороннего капитала, который, вот, в частности один из них получит сокращённое название Промбанк, а полное название Российский торгово-промышленный банк, и возглавит Краснощёков. При этом ему, значит, ставят задачи кредитования промышленности через этот банк, ну и, в общем, видимо, судя по всему, и по его дальнейшим действиям в том числе, дают карт-бланш. Действуй, товарищ, да? Ты вот специалист в этой сфере, разбираешься, вот вперёд.
Взаимоотношения Промбанка с Госбанком будут складываться очень непросто. Краснощёкову по-прежнему будут периодически демонстрировать, что ему не верят, своим не считают и так далее. В частности, это особенно ярко проявится в 1923 году, когда весной возник такой искусственный, можно сказать — рукотворный кризис, когда Госбанк вдруг прекратил кредитовать фирмы, и частные предприниматели рванули за своими вкладами в Промбанк. В Промбанке моментально закончилась наличность, Промбанк метнулся к Госбанку: окажите помощь, Госбанк сказал «не, не будем». В общем, такой достаточно откровенный, практически, ну, некультурно выражаясь, наезд на Промбанк и Краснощёкова. Тогда как-то удалось это всё разрулить, в том числе, видимо, и дипломатическими усилиями. Но тучи сгущались, и здесь, наверное, важную роль… Да, я совершенно прошу прощения, всё-таки очень тяжело, конечно, без Сергея Александровича работать единственной говорящей головой, я совершенно забыл про то, что нужно нам и картинки показывать. Василий, покажите, пожалуйста, давайте такую небольшую ретроспективу. Третью картинку, там, где вот группа лиц на митинге…
Вот центральная фигура, которую вы видите, это наш герой в период, когда он был председателем правительства Дальневосточной республики, соответственно, на митинге. Но вот уже четвёртая картинка, она нам понадобится. Да, четвёртая картинка — это здание Промбанка, потом он в конце 1920-х переедет в другое, на Биржевой площади, в районе улицы Ильинка. Это дореволюционное здание, в своё время принадлежавшее банку Рябушинского. Вот.
Ну, а теперь пятая картинка, и люди постарше, я думаю, эту фотографию хорошо знают. Валериан Владимирович Куйбышев, один из влиятельнейших большевиков, специализация которого лежала как раз в контрольной сфере.
Он был народным комиссаром рабоче-крестьянской инспекции и чрезвычайно влиятельным членом ЦКК, Центральной контрольной комиссии, такого важнейшего партийного контрольного органа. Вот, собственно говоря, судя по тому, что будет произносить и писать Куйбышев, он был одним из инициаторов того, что произойдёт с Краснощёковым.
Осенью 1923 года Краснощёков был арестован, вслед за этим будет арестовано ещё несколько достаточно высокопоставленных сотрудников банка, а также родной брат Краснощёкова, Яков Краснощёков. Он не был работником банка, но имел к нему определённое непосредственное отношение. Так вот, значит, Куйбышев выступает с сообщением, причём выступает сначала на различных собраниях партийных, в том числе открытых, а затем в печати начнут появляться его выступления, дело закончится в конечном итоге появлением одновременно двух статей, в «Правде» и в «Известиях», где будет говориться, что ЦКК и рабоче-крестьянская инспекция провели в Промбанке совместную проверку, и в ходе этой проверки были установлены, дальше цитата: «бесспорные факты присвоения Краснощёковым государственных средств, устройства на эти средства безобразных кутежей, использования хозяйственных сумм банка в целях обогащения своих родственников. Родной брат Краснощёкова Яков явился одним из первых клиентов банка, операции его сводились к систематическому использованию при помощи брата-директора банковского кредита в разных формах, под разными наименованиями, причём на условиях наиболее для него благоприятных по сравнению с прочими частными клиентами банка…» В частности, приводится вот в ходе этого майского кризиса 1923 года, когда в банке были катастрофические проблемы с наличностью, Краснощёков как особый клиент получил там более 35 тыс. рублей.
Одним словом, Краснощёков под следствием, он арестован, и постепенно формируется обвинительный акт, да, набор обвинений. В чём его обвиняют? Его обвиняют в личной нескромности, он член партии, да, хотя вроде бы как бы партийное дело, при чём здесь следствие, но в те времена не очень различали для коммунистов, так сказать, партийное и следственное, да, и часто перетекало из одного сосуда в другой, они были такими, сообщающимися. Вот, значит, личную нескромность, моральное разложение, бытовое разложение, неправильную политику банковскую, выразившуюся, в частности, в наличии таких вот любимчиков и в кредитовании своих на льготных условиях в ущерб акционерам банка. Ну и постепенно, постепенно, постепенно будет набегать. Ленин ещё жив, но уже недееспособен, главного защитника у Краснощёкова нет, а других он умудрился как-то особенно не нажить, вот другого высокопоставленного покровителя у него нет, хотя осенью и в начале зимы 1923−1924 года Краснощёкова защищает кое-кто из большевицких руководителей, но защищают не потому что вот лично за него готовы вписаться, как говорится, а из общих соображений: вот нехороший прецедент мы можем сейчас создать. Краснощёков, на самом деле, при всех своих очевидных грехах, на которые мы можем ему указать, сделать внушение, не обязательно делать из этого показательный процесс, но он делает своё дело талантливо, он, в общем, с нуля создал прибыльный банк, и если поправить его ошибки, то вполне, так сказать, можно по-прежнему его талант, энергию и знания использовать. Но возобладает другая точка зрения, и в конечном итоге будет запланирован судебный процесс, запланирован он будет, видимо, на январь 1924 года, но в связи со смертью Ленина многое сдвинулось, и в конечном итоге процесс начнётся в начале марта 1924 года.
На скамье подсудимых шесть человек: братья Краснощёковы, а также работники банка Виленский, Беркович, Волынский и Соловейчик. По первой инстанции в связи со значимостью дела дело рассматривает уголовная коллегия Верховного суда РСФСР, председательствует председатель этой коллегии, старый большевик, человек, имеющий прозвище «совесть партии» Арон Сольц. Обвиняет старший помощник, это первый заместитель в терминах того времени, прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко, человек очень известный. Ну, у подсудимых есть адвокаты, в частности, братьев Краснощёковых защищает Семён Борисович Членов, мы когда-то говорили об этом человеке, он был советским представителем на процессе Морица Конради, убийцы Воровского, и, так сказать, от имени советской общественности пытался какое-то оказывать влияние.
Надо сказать, что следствие развернуло картину злоупотреблений хорошо прослеживаемых и таких вот, знаете, действительно не могущих не вызвать у подавляющего большинства, так сказать, современников ощущение вот мерзости: вот гуляет дорвавшийся до чужих денег такой вот, полное ощущение, что купчик провинциальный второй гильдии. Ну, например. Значит, немало страниц в обвинительном заключении посвящено личной, скажем так, жизни Краснощёкова. Надо сказать, что в своё время он привёз в Советскую Россию жену с детьми, но когда начинается его роман с Лилей Брик, он начинается во второй половине 1921 года, жена — не думаю, что только по этим причинам, но и по этим, наверное, тоже, жена заявляет, что она собирается уехать в Америку, она уезжает в Америку, сына забирает с собой, а дочка-то, Луэлла, останется с отцом, она уже подросток и она выразила такое пожелание. Так вот, значит, помимо Лили Брик у Краснощёкова есть ещё интересы к женскому полу. Цитирую: «Исключительно привилегированное положение занимала в банке фаворитка директора, некая Д. Я. Груз» — это фамилия — «занимавшая должность заместителя заведующего общим подотделом банка. Гражданка Груз пользовалась в банке целым рядом привилегий, являясь совершенно невежественной в банковском деле. Гражданка Груз, согласно протокольному постановлению Промбанка, получила право второй подписи от имени банка. В августе двадцать третьего ей был предоставлен двухмесячный отпуск, причём был выдан аванс в размере 450 рублей золотом. Когда она уезжала в Крым, ей были устроены торжественные проводы на автомобилях с цветами за счёт банка, ей было куплено отдельное купе в международном вагоне до Севастополя». Всё это, к сожалению для Краснощёкова, документируется, показывают свидетели.
Свидетелей на следствии — вообще следствие допросило около 150 человек, и знали, кого допрашивать, в основном это коммунисты, работающие в Промбанке, они на Краснощёкова чрезвычайно обижены, что к ним относятся как к обычным работникам банка, а они не просто работники банка, они члены партийной организации банка, и, значит, председатель парторганизации, секретарь, точнее, парторганизации банка, вот он ходил к Краснощёкову ещё до его ареста, требовал, чтоб в каждом отделе ставили руководителей именно по рекомендации партбюро, а не по его там… Короче, конфликт. Конфликт уже сложившейся советской модели, партийность важнее профессиональности, и краснощёковского подхода, профессиональность важнее партийности. Действительно, видимо, он оказывал брату такую, ну, слишком, скажем так, привилегированную помощь, но дело в том, что Яков Михайлович не примусы изготавливал в частной лавочке, а он был, значит, организатором специальной фирмы, «Американо-русский конструктор», «конструктор» надо понимать как буквальную кальку с английского языка, это строительная фирма, которая здесь была задействована в различных строительных проектах, привлекала американский капитал для этого, ну и вот, соответственно, как такая фирма, имеющая государственное значение, она кредитовалась в Промбанке. Да, некоторые кредиты были не обеспеченными, да, действительно, привилегированное положение, да, действительно, Краснощёков, там, платил за обслуживание кредита 1,5−2% там, где другие 4−5. На это старший Краснощёков на суде будет говорить — но поймите, значит, банк не может ко всем относиться и не должен ко всем относиться одинаково. Собственно, бизнес в том и заключается, что при помощи кредитных процентов, там, каким-то проектам давать зелёный свет, каким-то не давать, и так далее, и так далее, и так далее.
Ну, одним словом, биограф Маяковского и Лили Брик, Бенгт Янгфельдт, так описывает обстановку на процессе: «Юрист Краснощёков» — имеется в виду обвиняемый Краснощёков, по образованию, по прошлой профессии юрист — «произнёс в свою защиту блестящую речь, объясняя, что как директор банка он имел право определять процент ссуды в зависимости от конкретной сделки и что для достижения лучшего результата необходимо быть гибким. По поводу обвинений в аморальном поведении он утверждал, что его работа требовала определённых представительских расходов и что «роскошная дача»» — роскошная дача в кавычках — «в пригороде Кунцево» — они там жили с братом — «представляет собой брошенный дом, который к тому же был его единственным… жильём». «В остальном Краснощёков ссылался на то, что его частная жизнь находится вне юрисдикции суда».
Ну что сказать? Сегодня, конечно, разобраться окончательно трудно, на чьей стороне правда. Похоже, что в том, что касается роскошной жизни и, скажем так, нецелевого расходования банковских средств на себя и своё близкое окружение — тут истина где-то посередине. Очевидно, что Краснощёкову многое приписали, многое утрировали. Ну то есть, например, безусловно, он снимал номера в «Астории» и «Европейской», когда приезжал по делам — а может, и не по делам — в Петроград, но вот там в газетах появятся якобы показания на процессе, описания каких-то кутежей с цыганами, с швырянием золота в цыганский хор и всё прочее — это явно совершенно выдумки, ну это не стиль Краснощёкова, хотя несомненно, да, что своим женщинам он цветы дарил за счёт банка, бухгалтеры потом показали, что это будет проведено по статье «вывоз мусора», значит, а там действительно пользовался банковской столовой как собственной кормушкой, через столовую проводились, естественно, всякие безвозмездные приобретения для частных нужд, дорогих кушаний, ящиков вина и так далее, и так далее. Все они валили друг на друга, обвиняемый Краснощёков говорил — ой, нет, ну я вот поручил Виленскому (один из его помощников), я был уверен, что он всё, что заказывается для меня лично, оплачивает, там, так сказать, из моих средств. А тот говорил — а я вот передоверил, а вот не проконтролировал. Одним словом, основной конфликт, приведший — один из конфликтов, приведших Александра Михайловича Краснощёкова на скамью подсудимых, заключался в том, что он действительно, ну, перепутал свой карман с банковским, действительно счёл, что он настолько ценный специалист, что, так сказать, советская власть будет закрывать на многое глаза, в общем, недооценил силы своих противников. Так, дайте, пожалуйста, Вась, следующую нам картинку.
Значит, на следующей картинке вы увидите государственного обвинителя в этом процессе, Николая Васильевича Крыленко. А вот ещё одна, следующая картинка — значит, на ней — помните, я просил вас запомнить, так сказать, фамилию, да, одного из главных противников, Моисея Израилевича Губельмана, на Дальнем Востоке.
Вот перед вами Миней Израилевич Губельман, партийный псевдоним Емельян Ярославский, человек, который, ну, сейчас его если и вспоминают, то чаще всего как главного безбожника Советского Союза, председателя Общества воинствующих безбожников, автора пропагандистской книги «Библия для верующих и неверующих». Вот, а Емельян Ярославский в то время очень влиятельный член Центральной контрольной комиссии, секретарь ЦК, вообще фигура-то такая мощная достаточно. Вот он, похоже, вместе с Куйбышевым один из главных, так сказать, движителей вот этого самого процесса в обоих смыслах слова «процесс». Ну и кроме того, надо сказать, что хотя мы словосочетание «показательный процесс», «постановочный процесс» в основном ассоциируем уже с 1930-ми годами, вот с московскими процессами сталинского времени, но на самом деле явление это гораздо более раннее, с самого начала двадцатых годов советская власть им пользовалась, и как раз во время НЭПа таких процессов будет очень много. Вот я тут, когда готовился к передаче, например, открыл сборник судебных речей Крыленко, и там и парафиновое дело, и дело о таком-то тресте, и дело о сяком-то тресте. Процесс Краснощёкова, он особенный тем, что, во-первых, вокруг него шумихи было поднято гораздо больше, и причём заранее, да, за несколько месяцев до того, как процесс начнётся, уже выступления Куйбышева, уже выступления на XIII партконференции, уже статьи в «Правде» и в «Известиях», да, то есть как будто презумпции невиновности вообще нет, в помине. Хотя в советском законодательстве она есть. Ну и, конечно, вся Москва судачила о его романе с Лилей Брик, сейчас ещё несколько слов об этом скажем, это тоже подогревало интерес к его фигуре.
Явно совершенно стояла политическая задача. Крыленко, собственно, этого особенно не скрывал, он в своей речи сказал — я не буду просить конкретную меру наказания у суда, потому что в принципе Краснощёкову можно назначить, там, от года тюрьмы до смертной казни, да, решайте сами. Всё зависит, так сказать, от усмотрения суда, то есть здесь главная задача была политическая, а не юридическая. Не дать правовую оценку конкретным действиям, а дать политическую оценку конкретным действиям, потому что, конечно, партию, а особенно вот таких вот ригористов в её руководстве, чрезвычайно беспокоило то, что НЭП приводит к перерождению руководящих кадров, в том, что товарищи партийцы забывают про партмаксимум, забывают о скромности, начинают вести купеческий образ жизни. Соответствующую реакцию этот процесс вызывает в обществе. Молодой репортёр нескольких газет, в том числе московского «Гудка», Михаил Булгаков, не так давно поселившийся в Москве, по материалам процесса пишет рассказ, который будет опубликован в берлинской газете «Накануне», была такая очень интересная сменовеховская газета, где сотрудничали довольно многие советские писатели, журналисты. Статью, которая называлась «Книжка Белобрысова», Белобрысов — это фамилия. «Книжка Белобрысова» — сатирическая статья, представляющая собой, сатирический рассказ, представляющий собой отрывки из записной книжки человека, ставшего таким вот директором банка, и вот как со всех сторон перед, там, угодничают, его задабривают, ему взятки суют, подарки, всё прочее. Посмотрите, любопытно, я раньше не знал про этот его рассказ. Ну, а самое, пожалуй, такое известное в то время произведение… Сейчас, конечно, оно совершенно никому, кроме специалистов, не известно, но тогда в театр ломились и около ста представлений эта пьеса выдержала… Коммунистический театр поставил пьесу начинающего драматурга Бориса Ромашова «Воздушный пирог». Василий, вот ещё давайте полистаем фотографии… Значит, следующая, вы видите, суд, и на суде там мы видим и братьев Краснощёковых, перед ними сидит адвокат Членов, другие обвиняемые.
А следующая фотография — это вырезка из газеты, там напечатана афиша спектакля «Воздушный пирог» — вот там выведен, значит, такой… выведены братья Коромысловы, Илья и Фёдор, — совершенно прозрачный намёк — переродившиеся коммунисты, и, в частности, любовница Ильи Евсеича Коромыслова Рита Керн.
И вот вся Москва спорит, кого он вывел, да: Рита Керн — это официальная любовница Краснощёкова, его заместительница Донна Груз — или это Лиля Брик? Согласитесь, в данном случае фамилия Керн может быть… скрывать и то, и другое. А Лиля Брик очень беспокоилась, была уверена, что её, конечно, ну как, ну не какую-то же Донну Груз, конечно.
Ну, а чтобы закончить с историей с его взаимоотношениями с Лилей Брик — она действительно, пока он находился в тюрьме… Он получит 6 лет, его брат 3 года тюрьмы, остальные 2, полтора и 1, там, в зависимости от… То есть приговор будет сравнительно мягкий, конечно, не то что в 1930-е годы дальше начнётся. Он в тюрьме будет плохо себя чувствовать: действительно, лёгкие давали, так сказать, о себе знать. Лиля Брик ему приносит, передаёт книги, он там в тюрьме переведёт американского поэта Уитмена, напишет книгу по банковскому делу. Она будет хлопотать: сохранилось её письмо Льву Борисовичу Каменеву, одному из руководителей советского государства, — там не упоминается, о чём должна пойти речь, но по всем обстоятельствам понятно, что Лиля собирается хлопотать за Краснощёкова. И действительно, он не просидит даже приблизительно этих шести лет, он проведёт в тюрьме в общей сложности год: с осени 1923-го по осень 1924-го, после 1924-го переведут из тюрьмы в тюремную больницу, там он несколько месяцев будет лечиться от действительно очень серьёзного заболевания лёгких, а потом просто-напросто амнистируют и даже через некоторое время снимут судимость. Он, правда, ещё долго будет лечиться уже в гражданских больницах, потом в санаториях.
Всё это время… Вась, дайте, пожалуйста, нам последнюю фотографию.
Вот вы видите Лилю Брик, рядом девушка-подросток: это Луэлла, она всё это время жила у Бриков, и когда отец потом, уже выйдя из тюрьмы, ещё долгое время лечился, она продолжала жить у Бриков. Оставила воспоминания, была совершенно очарована и Лилей Брик, и семьёй, и очень тепло о Маяковском говорила, вообще о семье, о взаимоотношениях в этом круге людей. Ну, а затем у неё очень интересная судьба: она… Да, а отец будет работать и дальше, его убьёт уже 1937-й и «большая чистка»: он там будет вторично, так сказать, арестован и уже тогда расстрелян, вот; с ним будет репрессирована его вторая жена, та самая Донна Груз, на которой он женится тоже после тюрьмы… Вот, а девочка подрастёт, выйдет замуж за выпускника ленинградской мореходки Илью Варшавского, который станет потом одним из лучших советских фантастов, одним из зачинателей жанра советской научной фантастики, первым, кстати, руководителем ленинградского семинара фантастов — потом уже вторым за ним стоит Борис Стругацкий. Да, Илья Варшавский. Вот, и у них будет сын, Виктор Варшавский — один из пионеров советской кибернетики. Проживёт Луэлла очень долгую жизнь и скончается уже в нашем тысячелетии, в 2003 году. Здесь она, к счастью не попала под репрессии и всю свою долгую, девяносто-с-лишним-летнюю жизнь она, значит — а точнее, ну вот с момента, что они приехали с отцом в Соединённые Штаты, она к отцу из Соединённых Штатов, так будет точнее — она прожила в Советском Союзе. Такая вот необычная биография.
Ну вот, собственно говоря… Извините, пожалуйста, что я не следил за чатом — может быть, там и были какие-то вопросы, но дело в том, что это совершенно технически невозможно, когда ты и рассказываешь, ещё следить за бегущей строкой, это выше моих сил. Ну, в следующий четверг Сергей Александрович, если всё будет, как запланировано, вернётся, и мы уже в привычном составе суда, с привычным распределением обязанностей всё тогда, значит, проведём как надо. Ну, а я прощаюсь с вами, 19 часов, мне время уступать эфирное, так сказать, пространство, и до новых встреч на следующей неделе.