Покушения на политиков происходят не так уж редко: в течение 20-го века в мире было убито только 30 глав государств, и это не говоря о политиках рангом ниже. Достаточно часто убийцы и не пытаются скрыться. Так, в 1922 году художник Элигиуш Невядомский убил президента Польши Габриэля Нарутовича, пока тот осматривал художественную выставку. Невядомский не только не бежал, но и требовал для себя смертной казни на суде. Убийцы Индиры Ганди Беант и Сатвант Сингхи остались на месте преступления, сложили оружие, и один из них произнёс: «Теперь вы делайте, что хотите». А убийца премьер-министра Израиля Ицхака Рабина Игаль Амир якобы за некоторое время до преступления неоднократно заявлял о своём намерении разделаться с политиком.
Случай Мориса Конради, который в 1923 году убил Вацлава Воровского, из этой же серии. Особенность его дела в том, что он не только не скрывался с места преступления, но и был впоследствии оправдан судом. Но без громких последствий дело не обошлось — СССР и Швейцария, гражданином которой был Конради, разорвали дипломатические отношения и восстановили их только в 1946 году.
Пламенный борец
Говоря о Вацлаве Воровском, биографы неизменно подчёркивают, что он был одним из первых советских дипломатов, а также одним из четырёх послов России / СССР, которые погибли «на боевом посту». Но дипломатом он стал не сразу, больше внимания поначалу уделял литературоведческой работе, а потом — пропагандистской. Луначарский писал о нём: «Воровский — это страстный политический деятель и борец. На свою литературную работу, и в частности на свои критические статьи, он смотрит как на существенный элемент своей общественно-революционной деятельности».
Вацлав Вацлавович родился в 1871 году в Москве в семье обрусевших поляков. Получил хорошее образование, учился в лютеранской школе, владел несколькими иностранными языками (в том числе скандинавскими), писал стихи. Но продолжил обучение в Московском университете на физико-математическом факультете, а потом перешёл в Императорское московское техническое училище. В 1894 году он присоединился к «Рабочему союзу», марксистской организации, которая начиналась как кружок и за несколько лет выросла до 2000 человек.
От него Воровский выезжал за границу, привозил оттуда нелегальную литературу, работал в газетах «Искра», «Вперёд», «Пролетарий». При этом успевал заниматься литературной критикой: у него есть статьи, посвящённые творчеству Куприна и Бунина. Хотя основная часть его трудов — это тексты политические, в том числе и рассчитанные на самые широкие слои: «Невыносимо положение русского рабочего и крестьянина. И вот начали думать рабочие в Питере, как горю помочь, как кабалу сбросить. Думали-думали, да решили. Это не царь, говорят они, виноват. Это чиновники да баре народ обижают, а царь добрый, царь народ любит».
Работал в партийном отделе издательства «Знание», в 1906 году перевёл «Манифест Коммунистической партии», потому что прежние переводы казались ему недостаточно точными. После революции Воровский стал полномочным представителем в скандинавских странах (до этого он уже работал в Швеции в Заграничном бюро ЦК РСДРП), а после возвращения в Россию возглавил Госиздат. В 1921 году получил новое назначение — полпредом и торгпредом в Италии. Оно и стало для него последним, в 1923 году в Лозанне дипломат был убит.
Ужин в «Сесиль»
В Швейцарии в ноябре 1922 года началась Лозаннская конференция, которую созвали Великобритания, Франция и Италия. Главным вопросом форума была подготовка мирного договора с Турцией и урегулирование статуса Черноморских проливов.
Представителей России на конференции видеть не хотели, но Народный комиссариат по иностранным делам приложил максимум усилий к тому, чтобы дипломаты всё-таки были в Лозанне. Правда, участвовали они только в обсуждении будущего Черноморских проливов, да и то не без проблем. В начале 1923 года конференция прервалась, а о возобновлении работы 22 апреля Воровскому, входившему в делегацию, просто не сообщили. Тем не менее он прибыл в Лозанну, где ему стало понятно — Советы снова не хотят видеть. На заседания его не приглашали, но руководство из Петрограда слало директивы — позиций не сдавать, Швейцарию не покидать. «Здесь нас конференция не признает делегацией, — писал Воровский жене. — И, если я поеду в Рим, вряд ли получу опять визу в Швейцарию — по крайней мере пока длится конференция. К этому и направлена была вся игра англичан и французов, чтобы удалить нас и изолировать турок от нашего влияния. Поэтому, если против нас не предпримут мер «выселения», лучше мне не шевелиться…» И в следующем письме: «Сколько мне придётся здесь сидеть, сказать не могу… Делать здесь абсолютно нечего, пребывание наше — пустая трата сил и денег. Но на все мои длиннейшие телеграммы, разъясняющие положение, в ответ получаю упрямо-глупое повторение всё того же вздора».
10 мая Воровский с коллегами ужинал в ресторане гостиницы «Сесиль», где и жила малочисленная российская делегация. На ужине, помимо Воровского, был секретарь Наркомата иностранных дел Максим Дивильковский (иногда в источниках возникает путаница — Максим или Иван. Дело в том, что оба дипломата, родные братья, работали на Лозаннской конференции. Но Иван был секретарём Воровского в первой половине её работы, а Максим — во второй). Третьим участником ужина был Жан (Иван Львович) Аренс, сотрудник Комиссариата иностранных дел, позже — корреспондент Российского телеграфного агентства. Когда они пришли в зал около 9 вечера, там уже был Морис Конради, который заранее узнал примерный распорядок российской делегации. Выждав некоторое время, он встал, подошёл к Воровскому со спины и выстрелил ему в голову. Аренс вскочил, опрокинув стол, чтобы за ним можно было укрыться, Конради успел ранить его в плечо и бедро, Дивильковский также был ранен.
Конради оставался совершенно невозмутим: отдал пистолет метрдотелю и обратился к оркестрантам с просьбой сыграть похоронную песню Грига. Те отказались, и Конради медленно вышел из ресторана. Полиция прибыла на место примерно через полчаса.
Мститель
Морис Конради родился в Петербурге в 1896 году. Родители его были швейцарцами, осевшими в России, дядя владел кондитерской фабрикой. Юноша учился в военной школе, участвовал в Первой мировой, после революции служил в Добровольческой армии, а в 1920-м вместе с войсками Врангеля эвакуировался в Турцию. С 1921 года поселился в Цюрихе.
Считается, что Конради задумал убийство кого-нибудь из руководителей новой России из личной мести: российские предприятия его семьи были национализированы, отец, дядя, тётя и брат были убиты. В эти планы он посвятил своего давнего знакомого Аркадия Полунина, секретаря Российского общества Красного Креста в Женеве. Видимо, именно Полунин предложил выбрать жертвой Воровского, а также дал Конради денег на поездку в Лозанну.
Конради и Полунина арестовали, но содержали достаточно свободно, под домашним арестом. Советское же правительство начало делать в адрес Швейцарии один выпад за другим: 20 июня 1923 года ВЦИК и Совнарком приняли совместное постановление «О бойкоте Швейцарии», Советское правительство отказалось от любых международных мероприятий, которые проводились на территории этой страны. Ждали суда, который начался 5 ноября 1923 года.
Общественность придавала процессу очень большое значение, надеясь, что он станет судом над большевистской Россией. Как вспоминал писатель и литературовед Николай Раевский, в 1923 году его, жившего тогда в Болгарии, вызвали в Софию. Там его встретил Клавдий Фосс, участник Белого движения, один из руководителей белоэмигрантской организации «Русский общевоинский союз». «В небольшой одноэтажный дом во дворе русского посольства <…> я вошёл в совершенном недоумении. Принял меня Фосс. <…> Сказал мне примерно следующее:
— Николай Алексеевич, командование возлагает на вас очень ответственную миссию. Как вы знаете, в скором времени в Лозанне начнётся процесс Мориса Конради. По существу, этот процесс Белой России против красной, и его надо выиграть. Да, Николай Алексеевич, надо его выиграть, и командование решило, что вы подходящее лицо, чтобы выступить на Лозаннском процессе. Генерала Крейтера и вас посылают в качестве свидетелей в Лозанну.
Я перебил Фосса…
— Послушайте, ну какой же я свидетель по делу Конради? Я говорил с ним один раз в жизни несколько минут, да и то не очень-то уверен в том, что это был именно Конради.
— Николай Алексеевич, дело ведь по существу совсем не в нём. Нужные сведения о Конради вы получите, а говорить вам надо будет о Белом движении».
К слову, по причине недостатка финансов поездка Раевского в Лозанну не состоялась, но общее настроение сторонников Белого движения перед процессом этот фрагмент описывает точно. Большую роль в его подготовке сыграли Юрий Лодыженский, работавший в представительстве Российского Красного Креста в Женеве, а также видный российский государственный деятель Александр Гучков: они получили свидетельства многих эмигрантов, ряд видных деятелей Белого движения приехали в Лозанну лично.
По швейцарским законам, дело рассматривал кантональный суд Лозанны, выбрали 9 присяжных, принадлежавших к разным общественным слоям. В процессе участвовал известный адвокат и политический деятель Теодор Обер, который защищал Полунина. Адвокатом Конради был Сидней Шопфер, но именно речь Обера считается ключевой. Обращаясь к присяжным, он сказал: «Ваш вердикт может способствовать освобождению великого народа, стонущего под рабским игом большевизма. Однако для него этот вердикт должен явиться безоговорочным приговором коммунизму. Иначе ночь, царящая сейчас в России, станет ещё беспросветнее, а рабство русского народа — ещё более тяжким: он будет им ещё более подавлен, и повсюду будут сомневаться в самой возможности правды и справедливости».
От России на суде выступал главный юридический консультант Наркомата внешней торговли Семён Членов, который призывал не отвлекаться от сути — перед судом предстали убийцы. В итоге оправдание Конради и Полунина не было безоговорочным, пятеро из девяти присяжных сочли, что они виновны в убийстве. Но по законам кантона Во для вынесения обвинительного приговора нужно было две трети голосов, то есть решение шестерых присяжных. Так обвиняемые были оправданы.
Конради поступил в Иностранный легион, служил в Африке, но из-за конфликта с офицером ему пришлось оттуда уйти. Умер он в Швейцарии. Полунин дождался бельгийскую визу, уехал из Швейцарии, обосновался в Париже. Умер при странных обстоятельствах: внезапно почувствовал себя плохо, когда ехал в поезде, и скончался через день. По одной из версий, к его смерти так или иначе могло быть причастно ОГПУ. Судьба же Семёна Членова, самого «просоветского» участника этого процесса, сложилась трагически: в 1936 году он был осуждён за участие в контрреволюционной террористической организации и в 1937-м расстрелян.