ПЬЯНСТВО НА РУСИ В ЭПОХУ ПЕРВЫХ РОМАНОВЫХ И МЕРЫ БОРЬБЫ С НИМ
(По документам Разрядного приказа)
В XVII веке Московское Государство находилось в таких неблагоприятно сложившихся внешних исторических условиях, при которых народное пьянство приняло характер социальнаго бедствия. Особенное влияние в этом отношении оказали «московская разруха», упорная многолетняя борьба на южных, западных и северо-западных рубежах Московскаго Государства и многочисленныя внутренния неурядицы. К этим внешним причинам развития пьянства на Руси необходимо прибавить и «кабацкое самоторжие», установившееся с половины XVI века. Сущность его сводилась к тому, что торговля хлебным—зеленым вином, пивом и медом делается монополией царской казны. Таким образом, со времен царя Иоанна Ва¬сильевича, сначала в Московском Государстве, а в дальнейшем и в Российской Империи вплоть до наших исторических дней основой государственнаго хозяйства является кабацкий доход. Менялась внешняя историческая обстановка, формы взимания «кабацких денег» становились все совершеннее, но сущность оставалась неизменной. Государство, сознавая еще со времен царя Алексея Михайловича весь вред и ужас повальнаго народнаго пьянства, все же продолжало почти в течение четырех веков жить и развиваться на счет «напойных денег», отделываясь от решения этого больного вопроса жал¬кими палиативами. Теперь, когда в этом отношении на наших глазах совершается знаменательный перелом небезынтересно будет, отряхнув архивную пыль, заглянуть в ту эпоху, в которую впервые сложился и окреп наш пьяный бюджет.
Кабацкие доходы — напойныя деньги собирались в Москов¬ском Государстве, как и другие налоги и пошлины, по преиму¬ществу «верными», присяжными головами и «целовальниками», избиравшимися миром. Верные головы собирали государеву казну безвозмездно, самостоятельно заготавливая продажное вино. На них лежала тяжкая ответственность за недобор против оклада, устанавливавшагося приказом Новыя Четверти, да еще с прибылью против прошлаго года. В случае недо¬бора отвечал всем имуществом голова, а при его несостоя¬тельности — избравший его мир, связанный круговою порукой.
Необходимым спутником взысканий являлся обыкновенно правеж. Наряду с этой системой существовал на Руси издавна и откуп. Откупщик, «давая по себе крепкия поруки», обязы¬вался представить в Москву оклад с прибылью, при чем-то, что ему удавалось выручить сверх этой суммы составляло его доход. Обыкновенно и в этом случае редко дело обходилось без правежа, разве откупщик был «ведомый плут и вор». Как верные головы, так и откупщики были обязаны через год службы отчетом в Москве в приказе Новыя Четверти и Большого Прихода. Откупщики и верные головы обыкновенно вербовались из посадских людей, пушкарей, казаков, реже из крестьян. Наряду с казенными — царскими кабаками существовали на Руси кабаки, жаловавшиеся, как привилегия, боярам, помещикам, вотчинникам и монастырям. Бояре получали кабаки в кормление; даже вошло в обычай «жаловать тамгою и кабаком». Так, например, царю Алексею Михайловичу в 1651 г. бил челом кн. Иван Лобанов-Ростовский. В своей челобитной он писал: «крестьянишкам моим ездить в город далече; пожалуй меня холопа своего вели, государь, мне в моих вотчинках устроить торжишко и кабачишко». Московское правительство ревниво следило за своей монополией и жестоко преследовало корчемство. Так Михаил Федорович писал в Новгород «корчмы выймати у всяких людей и чтоб опричь государевых кабаков никто питья на продажу не держал». Позднее, при Алексее Михайловиче, московское правительство обратило сериозное внимание на развитие корчемства в монастырях. В 1660 г. Алексей Михайлович писал в Нов¬город: «а буде монастыри учнут торговать вином, то по сыску чинить наказание». На соборах 1667 и 1669 гг. запрещение дер¬жать корчмы в монастырях было подтверждено.
Доход от «кабацкаго самоторжия» к первой четверти XVII века приобрел доминирующее значение в финансовой политике Московскаго Государства. На совещаниях в 1620 г. с московскими гостями по поводу домогательств английских купцов с Джоном Мериком во главе о дороге Волгою в Персию «государь и святейший патриарх» сами признавали, что «в Московском государстве от войны во всем скудность и государевой казны нет нисколько; кроме таможенных пошлин и кабацких денег, государевым деньгам сбору нет». Несмотря на такое значение «напойных денег», московское пра¬вительство все же не могло совершенно игнорировать обратную сторону действовавшей финансовой системы — безобразную кар¬тину народнаго пьянства, роста преступности и упадка дисциплины в войске. Чуткий и талантливый наблюдатель русской жизни в половине XVII века, «сербин» Юрий Крижанич, сосланный в 1661 г. в Сибирь в Тобольск, писал в своей книге «Русское государство в половине XVII века»: «об пьянству нашем что треба говорить. Да ты бы весь широкий свет кругом обошел, нигде бы не нашел такого мерзкаго, гнуснаго и страшнаго пьянства, яко здесь на Руси».
Еще со времен Михаила Федоровича провинциальным административным органам — воеводам, по своему почину, по необ¬ходимости приходилось стараться сокращать развитие пьянства и его последствий, не подрывая, однако, самой финансовой си¬стемы, краеугольным камнем которой являлись кабацкие доходы. Так, в 1624 г. тобольский воевода кн. Юрий Яншеевич Сулешов, известный административный деятель Сибири, оста¬вивший глубокие следы в управлении этой далекой окраины, посланный царем Михаилом Федоровичем в Сибирь, главным образом: «во всех сибирских городех искати во всем государевой прибыли», доносил, что он принужден был уничтожить в Тобольске кабак и в Таре зерновой откуп, так как служилые люди пропивали и проигрывали в зернь свои «животишки» и оружие, и от той зерни и пьянства «чинились татьба и воровство великия» и «сами себе из самопалов убивали и давились». Среди «закладной пропойной рухляди» встреча¬лось, кроме ружья и платья, все сколько-нибудь ценное: «кресты, персни и серьги». Аналогичную картину пьянства и упадка воинской дисциплины среди стрельцов в таком важном в военном отношении пункте на Литовском рубеже, как Брянск, констатировал брянский, воевода кн. Василий Ромодановский, в своем донесении в Разряд в феврале 1633 года 4). «141-го февраля в 10 день», писал Ромодановский, «велел я холоп твой собрать Московских и Брянских стрельцов к съезжей избе к смотру и стрельцы пришли к съезжей избе к смотру пияни в другом часу дня (в 7 часов 35 минут утра по совре¬менному времяисчислению) и шумели». Стрелецкий голова и сотники были вызваны воеводой в съезжую избу и там допро¬шены относительно такого явнаго безпорядка. Голова и сотники на допросов сказали: «пришед из походу, стрельцы во Брянску на кабакех пропились, да оне же на карауле на денном и на ночь приходят пияни и унять им их не мочна». Далее в своем донесении кн. Ромодановский писал о «кабакех Брянских», что «откупщики кабаки во многих местах держат и воровство большое ото многих кабаков чинится. Служилые люди платье и всякую служивую рухлядь пропивают, а кабацкие откупщики у стрельцов в заклад емлют. А которые стрельцы были в посылках в городех, которые были в отдаче на время за Литвою и добылись, те пришед из походу, пьют без престанно да и тех стрельцов, которые были во Брянску, волочат на кабаки ж с собою и по посаду от пиянства, татьбы и зерни по двором драка и насильства чинятца». Опасаясь, «чтоб в приход литовских людей над городом и над посадом дурна какова и порухи не учинилось от пропойства служилых и жилецких лю¬дей», Ромодановский предлагал принять некоторыя меры против пьянства среди ратных людей. Он предлагал «печатать» кабаки «по вестям, к денежной раздачи, на масляной и в празники годовые» и сократить в остроге и на посаде количество кабаков. Но эти меры в Москве показались слишком радикальными. В ответ на его отписку в Разряд царь Михаил Федорович 22-го февраля того же года указал: «чтоб ратным людям у пойла на кабакех ружья б и платья не пропивать и вором наказанье чинить и пьяным на караулех и на сторожах не быть». Этим и ограничились. 4 мая того же года кн. Ромодановский опять доносил из Брянска по поводу случившагося на кабаке убийства, что в Брянске от многих кабаков «чинятца всякоя воровство, татьба и грабеж, и убийство и многие служилые и жилецкие люди от пойла, и от драк, и от убойства помирают и приходят на караул в город пьяни». Далее в отписке кн. Ромодановский писал, что «велено нам жить во Брянску с великим береженьем от литовских людей приходов, а больше всего беречися нашным (siс) временем, чтоб литовские люди и черкасы украдом не пришли и дурна какова не учинили, а служилые и жилецкие люди больши ночным временем в городе и за городом на многих кабаках пьют и зернью играют» и настоятельно просил «по челобитью всего города», чтоб «государь их пожаловать велел кабаки свесть». Но в Москве не шли на встречу кн. Ромодановскому в осуществление проектированных им мер и писали «заказ учинить» ратным людям, чтоб они «на кабаки не ходили и ратную збрую не про¬пивали, а которые учнут ходить и пропиватца наказанье чинить и в тюрьму сажать».
Пьянство ратных людей в Брянске не было каким-либо единичным явлением. Донесения в том же роде поступали и от других воевод. Так в 1638 г. боярину Ивану Борисовичу Черкасскому алексинский воевода Иван Полтев бил челом на стрельца Ивана Анцыгина в том, что он, напившись, «хотел кабак разломать» и посланнаго унять его деньщика убил, а воеводу «всякою неподобною лаею лаел». Из Епифани ему же доносил воевода на стрелецкаго сотника Ивана Маркова в том, что он «пьет ворует и по вестем в город и на караул и к стрельцам не ходит и в государевых делах ни в каких его не слушает».
Правительство Михаила Федоровича слабо реагировало на поступавшия с мест донесения о безобразном пьянстве и на предложенныя местной администрацией более или менее решительныя меры борьбы с пьянством не шло, будучи в финансовом отношении в полной зависимости от притока напойных денег. С воцарением Алексея Михайловича отношение московскаго правительства к народному пьянству сначала не изменяется. С мест продолжают поступать донесения в роде следующих, рисующих обычную картину повальнаго пьянства среди ратных людей. Так, например, мещовский воевода Михайла Дурной в своем донесении в Разряд в ноябре 1650 г. яркими красками описывал пьянство среди мещовских казаков. «Многие, государь, казаки», писал Дурной, «на ка¬баке ружье и платья пропивают и зернью играют». Пытался вое¬вода оказать давление на откупщика — «мещовскаго казака атаманова сына Ивашка Самойлова», усиленно спаивавшаго, «для своей бездельной корысти», казаков. «Почал тому Ивашке», пишет Дурной, «говорить для чего у казаков ружье и платья на пропой емились». Но Ивашка Самойлов чувствовал себя в своем праве, «ставился силен» и, приходя в город «со мно¬гими казаки», воеводу «лаел». Снимая с себя ответственность, воевода в конце отписки писал: «тех, государь, казаков, которые пропили ружье свое и платья на кабаке в твою госу¬дареву службу не будет и в том бы от тебя, государя, мне, холопу, твоему, в опале не быть и в конец не пагинуть». В высшей степени характерна также челобитная ливенцев детей боярских, бивших челом всем городом в 1651 г. о возстановлении их старинной привилегии: «вино курить и пиво варить без явочно и безпошлино». Любопытна особенно мотивировка их просьбы; «а мы холопи твои», писали ливенцы «люди адинакия (siс.), а места наши украянныя и безпрестанна мы бываем на твоих государевых службах и воды пьем из розных степных рек и от розных вод нам, холопем твоим, чинятца скорьби и без питья нам холопем твоим быть нельзя». Заканчивая свою челобитную они писали: «вели, государь, нам вино курить и к Господским празником хто Богу должан пивка сварить безъявочно и безпошлино, чтоб нам от скорбей в конец не погинуть».
Получая такия известия с мест, московское правительство начинало все более и более задумываться над кабацким «нестроением», сознавая всю недостаточность и случайность посы¬лавшихся из Москвы воеводам указов о запрещении пьянства среди ратных людей, уже достаточно примелькавшихся, формальных, не обезпеченных даже однообразным и повсеместным проведением их в жизнь провинциальной администрацией. В начале 1652 г., не без моральнаго влияния патриарха Никона, видевшаго в пьянстве одну из главных причин «душевредства», царь Алексей Михайлович задумал широкую реформу кабацкаго дела. Сущность реформы 1652 г. сводилась к тому, чтобы, не подрывая притока «напойных денег» в казну, сокра¬тить безобразное разорительное пьянство с сопутствующими ему ростом преступности и упадком воинской дисциплины.
В феврале 1652 г. были посланы грамоты по городам, ко¬торыми объявлялось, что с новаго года — 1 сентября 1652 года «в городах кабакам не быть, а быть по одному кружечному двору». В связи с этой мерой верным головам и откупщикам предписывалось не запасать большого количества питей. При этом запрещалась торговля вином Великим постом и на Светлой неделе, а воеводам предписывалось запечатать на это время кабаки. При этом в некоторых городах, вероятно в центрах сосредоточения ратных людей, было воспрещено отпускать вино в долг и под заклад под наказанием ссылки в дальние города и в Сибирь и отписания животов на государя. В августе 1652 г. был созван «собор о кабакех», на котором предстояло выяснить детали реформы, уже в принципе принятой и осуществленной в своих основных чертах. Состав участников собора, как видно из грамоты, посланной на Углич 16 августа 1652 г. с изложением постановлений собора, был обычным для XVII века. В грамоте говорилось, что 11 августа государь «советовал с отцом своим и богомольцем святейшим патриархом Никоном и со всем освященным собором и с бояры и с окольничи и со всеми думными людьми о кабакех».
Среди участников собора необходимо особо отметить присутствие Никона, только в июле избраннаго патриархом. Никон, будучи еще новгородским митрополитом, заявил себя резким борцом с народным пьянством. В 1651 г. он обратился с просьбой к царю о запечатании Великим постом и на Святой в Новгороде кабаков. Несколько позднее, по его личной просьбе, царь Алексей Михайлович заменил в Новгороде кабаки кружечным двором. В своих благих начинаниях Никон, с присущей ему прямолинейностью, даже ходатайствовал перед царем о сложении недоборов с кабацких откупщиков, не считаясь с финансовыми нуждами Московскаго го¬сударства.
Из постановлений собора особенно важным является постановление об ограничении времени торговли вином. «Питье всякое» было велено, «продавать в указные дни, а в Великий пост и о Светлой недели, а в Оспожин пост в Филиппов и в Петров в среды и в пятницы и в Господския празники и в воскресные дни во весь год продавать никакова питья не указано». Кроме того было воспрещено торговать вином ночью. Количество вина, продаваемаго одному лицу, было ограничено одной чаркой и «под заклад давать не велено». На кружечных дворах было запрещено «питухом» сидеть и зернью и в карты играть и допускать «скоморохов со всякими бесовскими играми и харями». Иноческий чин и священники на кружечные дворы не допускались. В небольших селах велено было кабаки совсем свесть. Ожидая от этих мер значительнаго понижения потребления питей и соответственно уменьшения притока «напойных денег» в казну, было указано вино продавать по сильно возвышенной «указной» цене. В виду технических неудобств в установлении фиксированной цены на пиво и мед, продажа их была совершенно запрещена. Не довольствуясь этой мерой и желая еще более обезпечить себя от понижения притока кабацких денег, московское правительство решилось положить конец частным кабакам. Немного позднее указом 9 сентября царь Алексей Михайлович уничтожил принадлежавшие боярам и приказным людям кабаки в вотчинах и по городам. Таким образом, торговля вином была оконча¬тельно сосредоточена в городах и крупных торговых селах на кружечных дворах и притом исключительно в руках правительства.
Всматриваясь в эти меры, мы должны прежде всего отметить основное противоречие, заложенное в самой постановке вопроса о кабацкой реформе, в корне ее подрывающее. Московское пра¬вительство, осуществляя реформу, ставило себе две взаимно противоположныя цели: во что бы то ни стало сохранить повышающийся год от году приток напойных денег и сократить народное пьянство. Поэтому в заключении грамоты, посланной на Углич о кабацкой реформе, выше нами уже цитированной, была прибавлена любопытная оговорка относительно оклада напойных денег — «собрать перед прежним с прибылью»! Достигнуть этой цели московское правительство надеялось, главным образом, путем уничтожения частных кабаков и повышением цены вина. Что же касается мер этой реформы, направленных против самого пьянства, то меры, утвержденныя «собором о кабакех», не были чем-либо новым для Москвы. Выше мы приводили ряд документов от 30-х годов, в которых провинциальные воеводы рекомендовали почти дословно те же меры, и Никон осуществил их отчасти в Новгороде и даже шел дальше, проектируя сложение с откупщиков ответственности за недоборы.
Благодаря этому основному противоречию, реформа не имела успеха, и конкретное ея применение свелось к постепенной отмене только что принятых положений. Уже на следующий 1653 год было отменено частично ограничение относительно времени продажи питей, а в 1659 последовала полная отмена ограничений этого рода; удержано было только постановление о печатании кружечных дворов на первой и на Страстной неделе Великаго поста. В том же 1653 г. возстанавливается продажа пива и меда и снова вводится распивочная продажа питей. Такое полное крушение кабацкой реформы объяснялось также и тем, что московское правительство не обладало средствами к проведению ея в жизнь. Прежде всего провинциальная администрация, склонная к злоупотреблениям, потакала откупщикам, и верные головы оказали реформе резкую оппозицию. Реформа 1652 г. своими запретительными мерами, особен¬но сокращением времени торговли на кружечных дворах, почти на треть года, вызвала сильное развитие корчемства и тайной продажи питей на кружечных дворах в «неуказное» время, доход с которой, конечно, в Москву не попадал, а установить действительный контроль за винной продажей правительство было не в состоянии. Последствием этого яви¬лось сокращение притока напойных денег, с чем, конечно, не мирилось правительство. Явилась необходимость поэтому усилить ответственность за недобор с верных голов и избиравшаго их мира, которая становилась все более тягостной для населения. Таким образом реформа вызвала всеобщее не¬довольство, кроме «явных плутов и воров откупщиков». В Москву из провинции стали массами поступать челобитныя верных голов с жалобами на ограничения в торговле вином. Обыкновенно они били челом государю, что «на твоем государеве дворе питухов мало и пить стало некому» и потому «большие оклады, как были кабаки, с нас холопей и сирот твоих вели снять и оклады в городех учинить против сборов с кружечных дворов со 161-го (1653) году, чтоб нам холопем твоим в конец не погинуть». Но таким челобитьям в Москве не потакали и писали в ответ на них воеводам: «чтоб над тем верным головою и над цело¬вальники смотреть и берегли б того накрепко, чтоб они збирали великаго государя денежную казну с великим раденьем неоплошно, чтоб великаго государя казна в зборе была у них по окладу сполна, в зборе и прибыль, и чтоб они госу¬дареву казну не крали ни с кем и на сю явленную челобитную не надеялись и не обнадеживались». К тому же внешния и внутренния дела Московскаго государства: война с Польшей, бунт по поводу порчи монеты, — все это требовало громадных средств, а финансовая техника взимания была так примитивна и платежныя силы населения были так подорваны, что кабацкия деньги оставались почти единственным ресурсом, который крайне необходимо было развивать и отказаться от котораго значило отказаться от осуществления самых насущных и очередных задач внешней и внутренней политики.
Благодаря выше отмеченному противоречию в проведении правительственных мер борьбы с народным пьянством с финансовой политикой, московское правительство не достигло совершенно и второй из поставленных реформой 1652 года целей — сокращения пьянства. В донесениях с мест воеводы совершенно не отмечают понижения пьянства, даже наоборот. Так в 1653 г. из Недрыгайлова, порубежнаго, украиннаго города доносил воевода в Разряд на недрыгайловцев, детей боярских Тимофея Коженовскаго и Михаилу Сунбулова. «Они», писал воевода, «у меня, холопа твоего, не спросясь, за рубеж ездят для пойла. Меня, холопа твоего достоль не слушают, по вестям и сторожам не ездят, твоей государевой службы не служат, и, на них смотря, многие люди пропиваютца, за рубеж, государь, без ведома ездят и пропивают ружье и платье». То же было и на Москве. 26 мая 1654 г. боярин кн. Мих. Петр. Пронский с товарищи писал царю, бывшему в походе. «Ведомо нам», писали они, «учинилось, что многие всяких чинов люди меж Петровских ворот и Трубы по валу кругами сидят и зернью и карты играют и вино пьют». Были посланы для задержания этих людей стрельцы, при чем с поличным было задержано «двунадцать человек, да с ними принесли калиску (siс), в чем бывает вино, да четыре чарки, двои карты да зипунишко».
Особенно пьянство было развито в войсках среди казаков, стрельцов и вообще ратных людей в походах. В этом отношении очень характерным является донесение из Киева кн. Куракина в Разряд, в ноябре 1655 г., во время первой войны Алексея Михайловича с Польшей. «Солдаты», писал кн. Куракин, «емлют твои государевы кормовые деньги многия и на кабаках пропивают, а мы холопи твои их солдат от тово унимаем всякими мерами и в тюрьму сажаем и на¬казанье чиним жестокое и унять их, государь, никакими меры их немочно. А кабаки, государь, около города поблизку у Софейских ворот кабак киевскаго митрополита Селивестра, у Михайловских ворот кабак михайловскаго архимарита Феодосия, да за Киевскими, государь, вороты на посаде кабаки гетманской, и Писарев, и посадский, а в городе, государь, хотели те ж митрополичий и архимаричий откупщики продажное вино держать и мы холопи твои велели их выслать вон и питья продавать в городе не велели, а за городам откупщикам заказу учинить не смеем». «Говорили мы», пишет далее Куракин, «откупщикам в разговоре, чтоб они твоих, государевых ратных людей на кабаки не пускали, а они наших речей не слушают. И чаем того, чьи те кабаки, и тем будет злобно, и челобитье о том тебе, государь, будет». До сих пор кн. Куракин, констатируя пьянство среди ратных людей, сообщает о принятых им мерах борьбы с ним. Он не останавливается перед закрытием кабаков в городе и за городом, не считаясь даже с неудовольствием малороссийской старшины и духовенства, которым принадлежали киевские кабаки, добрыми отношениями, с которыми Москва тогда очень дорожила. Но в конце отписки он резко меняет точку зрения и проводит взгляд чисто московский: «чтоб твоей государеве казне — тем кормовым деньгам, хотя малой поворот был — завесть бы из тех же кормовых денег для ратных людей кабак в городе!»
Упадок дисциплины среди солдат принимал самыя опасныя формы буйства и непослушания. Не считаясь с запретительными мерами кабацкой реформы 1652 г., солдаты зачастую являлись открытыми конкурентами верным головам и целовальникам, продавая свое вино и пьяныя браги в «неуказное время». О выемке корчмы у солдат нечего было и думать, так как ма¬лейшее поползновение в этом отношении могло вызвать от¬крытый бунт. Озорство солдат в этом отношении находило полное сочувствие и покровительство среди воинских начальных людей, на которых зачастую жалуются верные головы и целовальники. Так например с Лук Великих бил челом государю голова кружечнаго двора с товарищи на голову луцких стрельцов Сергия Стеншина в том, что он «поставил на кружечном дворе у ворот караул стрельцов и питухов на твой, великаго государя, кружечный двор пускать не велел и от того им чинится недобор».
Вообще начальные люди не могли быть примером для своих подчиненных. Мы имеем целый ряд отписок провинциальных воевод с жалобами на начальных людей в пьянстве и непослушании. Приведем, например, отписку из Белева от 1675 г. Леонтия Желтухина, посланнаго туда «пересмотреть стрельцов». В своей отписке Желтухин жаловался на казачьяго голову Степана Болотова в том, что он «из Белева ездит своего приказу по казаком», которых он распустил «для своей безвестной корысти» из Белева по деревням и селам, «по деревням пьет и бражничает по многия дни, а твои, великаго государя, всякия скорыя дела посылками мотчаютца». В том же роде доносил и кн. Григорий Ромодановский из Курска в Разряд на полковника Острогожскаго полка в том, что он «живет шатко, чинитца непослушан и, напився пьян, с челядью своею по посаду грацких и уездных всяких чинов людей бьет безвинно; да он же, взяв насильством жонку вдову Настьку, держал у себя на дворе и блуд¬ное насильство ей чинил».
В донесениях воевод эта картина всеобщаго пьянства еще расцвечивается мрачными красками разврата, азарта, убийств, насилия и озверения почти до потери человеческаго образа и подобия. Так, в донесении в Разряд мещовский воевода в августе 1666 г. писал. «17 августа во втором часу дня (5 ч. 35 минут утра по современному времяисчислению) пришел в съезжую избу стрелецкий голова Гаврило Лукин пьян и на карауле стрельцов перебил и колодников к себе поимал, а иные колодники в то время разбежались, да он же Гаврило, взяв караульщика к себе на двор и сняв с нево рубашку, бил батоги до умертвия неведомо за что». В тот же день несколько позднее он же «пришед под окно съезжей избы, выняв нож, хотел меня, холопа твоего, в окно ножем зарезать и кинулся к окну с ножем при многих людях».
Проникало пьянство и в монастыри. Так в сентябре 1668 г. карачевскому воеводе в приказной избе подал «известную» челобитную «черной диакон Иван на Карачевскаго вознесенскаго монастыря Тихоновы пустыни на игумена Афанасия». «Игумен живет не как прочия власти во обителях, — писал иеродиакон Иван, — пьет и бражничает; старцев и крестьян побивает своими руками, увечит, в чепь и железа без вины сажает и монастырскую казну тащит и пропивает, с кабака покупаючи, пьет без перестани в твоем, великаго государя, богомолье и напився пьян, крестьянок сильничает».
Свирепствовало пьянство и среди подьячих. Мы имеем целый ряд донесений воевод в Разряд на пьянство подья¬чих. Приведем для примера несколько. Так из Мценска писал воевода в ноябре 1667 года: «подьячие Окашка Лепендин да Микифорка Паншин — пьянчики с кабака не сходят, безпрестанно пьют». В июле 1675 г. из Гремячаго воевода бил челом на подьячаго Карпа Кобузева в том, что он «в съезжую избу мало ходит, на кабак безпрестанно, пьет и бражничает и, напив пьян, людей побивает, а в съезжую избу приходит напився пьян».
В общем, по свидетельству Олеария, пьянство в России в связи с мерами, предпринятыми Алексеем Михайловичем, нисколько не уменьшилось; после реформы 1652 г. он насчитывал в России около 1000 кружечных дворов.
Заканчивая обзор мероприятий в царствование Алексея Ми¬хайловича, нельзя обойти молчанием тех мер, которыя были приняты Афанасием Лаврентьевичем Ордын-Нащокиным, в бытность его в 1665—66 г. г. воеводой в Пскове, отно¬сительно торговли вином. Эти меры не стоят в общей связи с мерами, принимавшимися в остальной России, так как Псков, по своему порубежному положению и развитому торго¬вому обороту, находился в несколько иных условиях, чем остальная Россия. Благодаря тому, что иноземцы привозили много «немецких питей» и горелова вина, на кружечном дворе в Пскове бывали обыкновенно большие недоборы, так как население свободно могло достать вино и помимо вернаго головы и целовальников. Верные головы в свою очередь, стараясь поправить свои дела, усиленно занимались выемкой этого «заповеднаго товара», отчего населению причинялось много обид, а казне не было от них никакой прибыли. Поэтому Нащокин выступил с смелой мерой: он уничтожил кабаки и ввел свободную торговлю вином, обложив ее налогом в казну по две деньги с рубля. Если же кто станет торговать напит¬ками больше, чем другими товарами, то те были обложены по гривне с рубля. Результаты этих мер, по свидетельству самого Нащокина, были в высшей степени благоприятны. Он писал царю, что «хлеб во Пскове учал быть дешевле, а всяким людям от выемок и разоренья свободнее, а что кабацкия избы, где всякое безчиние и смрад был, а ныне в тех местех устроены обиталища убогим, а те избы всякаго благочиния исполнены». Но Нащокин не мог долго оставаться в Пскове. На место его был назначен давнишний его противник кн. Ив. Андр. Хованский, человек старой закваски, не любивший новшеств. Хованский писал царю относительно новаго порядка сборов «напойных денег». «Во Пскове», писал он, «заведены вновь шинки, в них пьют безвременно, и оттого всякому дурно». В Москве, не без влияния «приказной мзды»" с которою всегда воевал Ордын Нащокин, согласились с Хованским и послали в Псков указ: «Шинки оставить, а быть по прежнему кабакам по старым местам и отдать на откуп; а если откупщиков не будет, то сбирать на веру лучшим людям». Так окончилась и эта интересная попытка внести в этот больной вопрос московской жизни новыя творческия начала.
Выше мы наметили широкую картину народнаго пьянства на Руси в первую половину XVII века. Лучшие люди эпохи и само московское правительство сознавали весь вред народнаго пьянства, но были безсильны облегчить этот тяжкий социальный недуг. Мы видели, что попытка Алексея Михайловича бороться с пьянством не увенчалась успехом. Попытки же отдельных лиц: патриарха Никона, боярина Афанасия Лаврентье¬вича Ордын-Нащокина, хотя и встречали самое горячее сочувствие в лице царя Алексея Михайловича, однако имели лишь мимолетное местное значение. Их преемники неизменно и безследно эти попытки ликвидировали. Борьба была неудачна потому, что причины пьянства лежали гораздо глубже, в толще народнаго быта, с которым реформаторы совершенно не счи¬тались, и были в неразрывной связи с общими историческими условиями — с отсутствием определенной финансовой программы и средствами ея проведения в жизнь.
В. Соколов