14 июля 1789 года никто и подумать не мог, что этот день когда-то станет главным государственным праздником Франции. Над восточной частью Парижа рассеялся дым, взбунтовавшийся народ покинул взятую штурмом тюрьму Бастилию, унося на пике отрубленную голову её коменданта. Обитатели аристократических кварталов вздохнули с облегчением: ну пошумели парижане, как не раз бывало, слава богу, всё обошлось. Но на этот раз вышло не так, как раньше. С этого дня во Франции наступили новые времена…
Ровно через год, 14 июля 1790-го, по приказу короля Людовика XVI на Марсовом поле пышно отметили годовщину взятия Бастилии. Торжество официально называлось Праздником Федерации и Единства Нации. В Париж прибыли делегации из всех регионов страны, был устроен парад, произнесены торжественные речи и клятвы. День закончился народными гуляниями и салютом. Однако придуманный властями официозный праздник не прижился, да и королю уже через год стало не до торжеств. В 1791 году день взятия Бастилии никак не отмечали, а ещё через год главным государственным праздником было объявлено 22 сентября — день провозглашения Республики. Он отмечался 10 лет, пока на смену республике не пришла наполеоновская Империя.
А про день взятия Бастилии забыли почти на 100 лет. В первой половине 19-го века споры о том, чем была для страны революция, велись в основном в публицистических сочинениях. Роялисты считали, что в 1789—1794 годах подлые заговорщики сбили простых французских католиков с пути истинного, а последовавший террор и казнь короля стали жертвами во искупление этого греха. Никому, правда, не пришло в голову причислить Людовика ХVI к лику святых. Сторонники республики возражали, что король и аристократы сами виноваты в своих невзгодах — не надо было притеснять простой народ. Самому народу было не до этих дискуссий. Францию за это время сотрясли несколько революций, государственных переворотов и войн. Последовательно дискредитировали себя королевская, республиканская и императорская власти.
4 сентября 1870 года после того, как до Парижа дошла весть о поражении французских войск от прусаков в битве под Седаном, горожане ворвались в мэрию и провозгласили республику. Начало очередной новой эры было омрачено лихим периодом Парижской коммуны. Кровавая баня закончилась орудийной перестрелкой в центре столицы и расстрелами защитников Коммуны. Все страсти более или менее успокоились в 1873 году, когда был избран президент Патрис Мак-Магон. Этот маршал не скрывал монархических взглядов, и считал своей миссией подготовку страны к очередной передаче в руки Бурбонов. И это случилось бы, не окажись ждавший трона в эмиграции отпрыск Бурбонов граф де Шамбор чрезвычайно упрямым. С ним согласовали все детали, даже то, что его власть будет ограничена конституцией, но дело неожиданно уперлось в сущую безделицу: потенциальный Генрих V отказался присягать французскому триколору, он мечтал поднять над Францией флаг Бурбонов с фамильными лилиями на белом фоне. Народ оскорбился таким неуважением к государственному символу, возроптал, и очередная реставрация монархии не состоялась.
В 1879 году после очередных выборов к власти пришли убеждённые республиканцы. Свою избирательную кампанию они строили на возврате к идеалам Французской революции — Свободе, Равенству и Братству. Первым делом они утвердили в качестве государственного гимна революционную «Марсельезу», а День взятия Бастилии сделали государственным праздником. Правда, отмечался он пока довольно скромно. Даже парад проводился не в центре Парижа, а на ипподроме Лоншан.
Юбилейное торжество как торжество политтехнологии
За последующие 10 лет республиканцы сильно подрастратили кредит доверия. Многие их видные деятели оказались завзятыми коррупционерами, да еще и грянувший экономический кризис изрядно подмочил позиции правящей партии. Приближался 1889 год, на который приходился не только 100-летний юбилей революции, но и очередные парламентские выборы. Всё большую популярность в стране набирала партия буланжистов — сторонников недавнего военного министра, боевого генерала Жоржа Буланже. Генерал оказался отличным популистом. Он требовал возвращения в состав страны отторгнутых Эльзаса и Лотарингии, возрождения и укрепления вооружённых сил, с трудом перенёсших позор поражения от Пруссии, а также превращения Франции в европейскую сверхдержаву. Эти реваншистские планы находили горячий отклик в сердцах избирателей.
Борясь с опасным конкурентом, республиканцы отправили его в отставку, перевели на службу в провинцию и даже возбудили под смехотворным предлогом уголовное дело. Безуспешно. Популярность буланжистов, старательно раздувавших в народе националистические настроения, росла. Оппозиционерам не помешало даже то, что их лидер, по личным обстоятельствам, отошёл от политической борьбы. Даже без генерала буланжисты вполне могли получить большинство в парламенте. От грозившего поражения власть не спасало даже изменение избирательного закона.
Тогда республиканские политтехнологи придумали гениальный ход. Они решили превратить в свою избирательную кампанию юбилей революции. И им это удалось. Главным французским словом 1889 года стало «république». Оно не звучало из каждого утюга только потому, что ни радио, ни электроутюги ещё не были изобретены. Зато это слово взывало к потенциальному избирателю с листа каждой официальной газеты, плаката и афиши.
Юбилею революции решили посвятить Всемирную выставку, павильоны которой уже вовсю строились на Марсовом поле. Это резко снизило престиж мероприятия — многие европейские монархии устроили выставке бойкот и отказались от участия. Организаторы вышли из положения, пригласив в Париж не правительства, а общественные, торговые и промышленные организации. Например, российский павильон был организован Русским техническим обществом.
Как бы то ни было, с мая по октябрь десятки тысяч посетителей стекались на выставку. Им не было дела до политических взглядов хозяев павильонов. Зрителей привлекали поражавшие воображение Эйфелева башня, открытая 14 июля 1889 года, и 111-метровая «Галерея Машин» — самое крупное на тот момент крытое здание в мире. Автомобили, электрические механизмы, торжество прогресса ненавязчиво создавали у посетителей (то есть у потенциальных избирателей) представление о превосходстве республиканской формы правления, юбилею которой было посвящено всё это торжество футуризма.
Республиканцы позаботились и о пропаганде своих идей в молодёжной среде. В Сорбонне правительством была учреждена кафедра истории революции, которая получила ассигнования, сравнимые с бюджетом всего университета. Перед кафедрой была поставлена задача: научно доказать благотворное влияние революции для Франции и Европы. Заскрипели перья, застучали линотипы. Сборники документов столетней давности и научно-популярные журналы большими тиражами пошли по всей стране. Подготовленные на кафедре специалисты разъезжались во все концы Франции, где вкладывали в головы учеников городских и сельских школ не только историю революции, но и республиканские взгляды.
В провинции празднование юбилея Революции, совмещённое с агитацией республиканцев, отмечалось тоже широко. Всё лето, чуть ли ни каждые выходные, гремели праздники, народные гуляния, балы и торжественные обеды. На рыночных площадях устраивали маленькие штурмы деревянных мини-Бастилий, лучшие люди городов отплясывали во фригийских колпаках, а тосты за огромными праздничными столами подымались за Республику, Свободу, Равенство и Братство.
Хотя в 1889 году отмечался юбилей штурма Бастилии, пик торжеств пришёлся не на 14 июля, а на 21 сентября — праздник в честь провозглашения Республики. Казалось бы, странно: переход к новой форме государственного устройства произошел в 1792 году, до его столетия оставалось ещё 3 года, да и случилось это не 21-го, а 22 сентября. Но всё объяснялось просто: на следующий день после праздника, 22 сентября был назначен первый тур парламентских выборов, и праздник накануне должен был накрепко вбить гвоздь со словом «республика» в мозг каждого избирателя. Расчёт оказался верным. В день выборов не отошедшие от вчерашнего французы отдали 63.5% голосов за левые партии. После этой убедительной победы республиканцев юбилейные торжества были резко свернуты.
Французская революция: взгляд из 20-го века
Интересно проследить, как отмечались дальнейшие юбилеи Французской революции. К 1939 году, когда праздновалось 150-летие штурма Бастилии, грандиозных торжеств во Франции не наблюдалось. К тому времени в научных кругах возобладал марксистский взгляд на историю революции. Она была объявлена переходом от феодализма к капитализму, проявлением классовой борьбы и этапом на пути к неизбежной победе коммунизма. Отмахнуться от этих взглядов, которые разделяли влиятельные учёные, власти не могли, а пропагандировать почти коммунистические идеи в напряженный момент накануне мировой войны не собирались. Поэтому круглую дату отметили очень скромно.
Гораздо с большей помпой этот юбилей праздновали во французских колониях в Африке, Азии, Америке и Океании. В торжества колониальные власти хотели вовлечь и туземное население. Идеи Свободы, Равенства и Братства преподносились аборигенам наряду с другими культурными достижениями метрополии. Возможно, это дало неожиданный эффект. Всего через четверть века народы многих колоний, творчески переосмыслив идеи Французской революции, добились независимости.
В середине 1960-х молодые французские учёные начали по-новому смотреть на историю революции. Отказавшись от марксистских догм, они убедительно доказывали, что к 1789 году феодализм уже был далёким прошлым и во Франции вовсю торжествовали капиталистические производственные отношения. По мнению наиболее ярко отстаивающего новый взгляд на историю Франсуа Фюре, Французская революция была не буржуазной, а демократической. Она дала миру первый опыт подлинного народовластия, к сожалению, оказавшийся не долговечным. Якобинская диктатура и террор трактовались Фюре как отступление от генеральной линии Революции ради борьбы за власть.
Старшие коллеги-марксисты обрушились на слишком «умную» молодёжь с обвинениями в антимарксизме и антинародности. Однако такие ярлыки — плохие аргументы в научной дискуссии. Спустя 20 лет точка зрения Фюре и его сторонников возобладала в исторической науке.
Во многом благодаря этому празднование 200-летия Революции в 1989 году уже не имело идеологического подтекста. На Елисейских полях состоялся красивый парад без участия тяжёлой техники — скорее, дань традиции, а не демонстрация военной мощи. Вместо реконструкции штурма Бастилии на площади имени бывшей тюрьмы открыли новый оперный театр. На окраине Парижа появилась грандиозная арка Дефанс, замкнувшая триаду триумфальных арок. Первые посетители вошли под стеклянные своды Пирамиды Лувра, построенной к юбилею. По всей стране главным элементом празднований были концерты классической музыки и театральные постановки. Всё это перевело революционный юбилей в пласт культурной истории Франции.
200-летие Французской революции отмечалось в большинстве государств мира. Почти везде главным событием 1989 года провозглашался не кровавый штурм Бастилии, а принятие Декларации прав человека и гражданина. Не борьба классов, а гуманистические идеалы стали главным итогом событий Французской революции. Интересно, о каком событии 200-летней давности будут больше всего вспоминать в 2117 году?