Тайное общество декабристов состояло из трёх фракций: Северное общество, организовавшее восстание в Санкт-Петербурге, Южное, созданное в Киеве, и Общество соединённых славян, члены которого, как ясно из названия, придерживались панславистских взглядов.
Возможно, случись руководить восстанием главе Южного общества Павлу Пестелю (он считал, что самодержавие можно свергнуть только в столице, а мятежи на периферии сами по себе ничего не дадут), всё сложилось бы иначе, но Пестель был арестован в Тульчине (ныне Винницкая область) за день до восстания на Сенатской площади. Руководство Южным обществом перешло в руки соратника Пестеля Сергея Муравьёва-Апостола.
Муравьёв-Апостол происходил из знатной и уважаемой семьи. По материнской линии он был правнуком гетмана Левобережной Украины Даниила Апостола, по отцовской — потомком бесконечного количества героических Муравьёвых, служивших русским царям с древних времён. Отец Муравьёва-Апостола сделал блестящую административную карьеру: сенатор, дипломат, писатель, воспитатель великих князей (короткое время Иван Муравьёв-Апостол состоял при персонах Александра Павловича — будущего Александра I — и его брата Константина).
Сергей в семнадцатилетнем возрасте успел поучаствовать в Отечественной войне 1812 года и получить золотую шпагу за храбрость, проявленную при Березине. Мятежный 1825-й он встречал в чине подполковника, второго человека в Черниговском полку. Убеждённый сторонник перемен, 29-летний офицер был уверен, что восстание в Киеве можно поднять без оглядки на Петербург. Вот только плана он, похоже, не имел. Восстание началось стихийно, стихийно же оно и закончилось.
События развивались стремительно: в дом полковника Густава Гебеля, командира Черниговского полка, прибыли жандармы с требованием арестовать Муравьёва-Апостола (на него был написан донос) и обыскать квартиру. Полковник, видимо, и без жандармов знавший о связи Муравьёва-Апостола с декабристами, откладывать исполнение приказа в долгий ящик не стал, но Михаил Бестужев-Рюмин, ещё один видный декабрист, успел предупредить Сергея и его братьев, Матвея и Ипполита, об облаве.
Муравьёвы оказались в бегах. В деревне Трилесы, где они пытались скрыться, их совершенно случайно встретил полковник Гебель и немедленно арестовал. На следующие сутки друзья братьев по тайному обществу — Иван Сухинов, Михаил Щепило, Анастасий Кузьмин и Вениамин Соловьёв — напали на Гебеля, отказавшегося отпустить арестантов и обосновать причины их ареста, и нанесли ему 14 ударов штыком. Муравьёвых освободили, а раненого полковника бросили. Раны его оказались несмертельными, и, воспользовавшись оплошностью бунтовщиков и помощью знакомых, Густав Иванович сумел добраться домой.
Муравьёвым и их соратникам отступать было некуда, да они и не планировали. И всё завертелось. Сбор рядовых полка дался заговорщикам с большим трудом — на Рождество большинство солдат разошлось по своим деревням. Но всё же небольшие отряды собрались в Василькове, недалеко от Киева.
Там перед строем был зачитан «Православный катехизис» — документ, составленный Бестужевым-Рюминым и Муравьёвым-Апостолом. Восставших попытался образумить лояльный к властям майор Трухин, но Бестужев и Сухинов схватили его и толкнули в середину колонны. Солдаты сорвали с Трухина эполеты, разорвали на нём мундир, осыпали его ругательствами, насмешками и побоями. От гибели майора спасло лишь заступничество Муравьёва-Апостола. Между тем в руках мятежников оказались полковые знамёна и казна — около 27 тыс. рублей. Но плана действий у них не было.
Идеи Муравьёва-Апостола о восстании в Киеве носили теоретический характер. Вожаки мятежа хотели разного: Бестужев и братья Муравьёвы планировали дождаться присоединения других полков, а Щепило, Сухинов, Кузьмин и Соловьёв требовали немедленного выступления в сторону Киева, предлагая по пути привлекать на свою сторону местных крестьян.
В итоге решили ждать и пошли в сторону Мотовиловки, чтобы там встретиться с Алексопольским и Ахтырским полками. Но те бунтовщиков не поддержали. Тогда мятежники отправились в сторону Белой Церкви, там они надеялись получить поддержку со стороны бойцов 17-го егерского полка. Эту поддержку Муравьёву-Апостолу обещал прапорщик Александр Вадковский, полагавший, что сможет убедить несколько рот присоединиться к мятежу. Но Вадковского арестовали сразу по прибытии в расположение полка. Полковник Николай Муравьёв-Карский, по некоторым сведениям, сам сочувствовавший декабристам, на деле мятеж не поддержал.
Тогда было решено идти к Житомиру. Из-за изменений в планах перемещения полка были хаотичными. Это хорошо видно, если посмотреть на карту и нанести на неё маршрут движения мятежников. Он сильно напоминает восьмёрку.
Среди солдат росло недовольство, начались грабежи местного населения и пьянство, некоторые офицеры дезертировали. Солдаты совершенно не понимали цели восстания, а офицерам всё сложнее было объяснить им свои намерения.
Узнав о приближении карательных войск, Муравьёв-Апостол стал убеждать подчинённых, что войска эти присланы не для подавления мятежа, а для поддержки полка. Это оказалось неправдой, что и доказали события следующих дней: 3 января 1826 года Черниговский полк был расстрелян картечью войском генерала Гейсмара. В материалах следствия описан такой эпизод: «Раненный в голову, Сергей Муравьёв схватил брошенное знамя, но, заметив приближение унтер-офицера, бросился к своей лошади, которую держал под уздцы пехотинец. Последний, решив, что командир хочет сбежать, вонзил штык в брюхо лошади и сказал: «Вы нам наварили каши, кушайте с нами»».
Восстание было подавлено. Всех погибших в бою, включая Ипполита Муравьёва-Апостола, Михаила Щепило и Анастасия Кузьмина, похоронили в общей могиле. Над ней было запрещено ставить памятник, а имена всех захороненных были выбиты на табличке, прикреплённой к виселице. Бестужев-Рюмин и Сергей Муравьёв-Апостол, «взятые с оружием в руках», были казнены в июле 1826 года вместе с Пестелем, Рылеевым и убийцей Милорадовича Каховским.
Те, кто выжил, лишились своих званий, а избежавших тяжёлых ранений телесно наказали, пропустив через строй. 805 человек были отправлены рядовыми на Кавказ.
Матвей Муравьёв до 1856 года был на каторге в Сибири, потом вернулся в Москву по амнистии. Там он несколько раз встречался со Львом Толстым, собравшимся в то время писать роман про декабристов: «Декабрист мой должен быть энтузиаст, мистик, христианин, примеряющий свой строгий идеальный взгляд к новой России». Толстой написал три главы, а потом забросил роман, признавшись как-то в разговоре: «Вся эта история не имела под собой корней».