В 1926 году один выпускник сельскохозяйственного факультета вместе со своей женой купил небольшую ферму под Мюнхеном и занялся разведением кур. Но на несушек напал какой-то мор, и супруги разорились. Тогда супруга и посоветовала своей неудачливой половине целиком посвятить себя тому, в чем неудачник всегда имеет шанс пристроиться, — политике. Да, вот такой совет дала Маргарет Гиммлер своему Генриху. Он и пристроился.
Генрих Гиммлер не вел дневников и не писал мемуаров, но он очень любил рассказывать свои пророческие сны. После куриного фиаско, находясь в жестокой депрессии, он сказал Маргарет, что видел себя сидящим на камне у обочины дороги в образе олимпийца, сошедшего с горы поглядеть на возню смертных, испытать их чувства, а то и просто походить по траве.
Маргарет Гиммлер, вспоминавшая этот рассказ в 1948-м, не могла видеть, как в мае 1945-го ее Генрих пробирался с двумя своими спутниками к фельдмаршалу Монтгомери пешком по разбитой дороге и, присев на камень, сказал своему врачу Карлу Гебхардту, что, оказывается, это так славно сойти с Олимпа и походить по траве, которую он годами видел лишь в виде «клочков и пучков между вековой каменной кладкой Вевельсбурга».
Гиммлер не писал мемуаров, но любил рассказывать сны
В истории бывают времена оптических обманов, когда почти всем кажется, что мелкий лавочник и впрямь попирает ногами облака и управляет стихиями. Только нужно помнить, что такие Олимпы всегда направлены маковкой в преисподнюю. Генрих Гиммлер — это своего рода заповедник зла, в который часто и бестолково палят исторические браконьеры, при этом не решаясь подступиться даже к ограждению. Генрих Гиммлер — человек, который, по словам того же Гебхардта, впервые радостно улыбнулся тогда, когда обескровленная Германия могла лишь стонать сквозь стиснутые зубы.
«Без меня у европейских государств нет будущего. Без меня Европа расколется на два лагеря — цивилизованный и большевистский. Без меня придется искать мне замену, и тогда борьба против «красной» России растянется на десятилетия», — так он говорил и счастливо улыбался, уверенный, что только теперь, в мае 1945-го, и пришел, наконец, «золотой час» СС. Правда, еще следовало замести за собой кое-какие грязные следы: спрятать архивы, убрать свидетелей, но главное — пепел.
Весной 1945-го командиры айнзацгрупп в своих донесениях жаловались, что пепел, который длинными полосами рассыпают вдоль дорог, «упорно не желает уходить в землю, и черные ленты вьются по зазеленевшим полям».
Скорее, импульсивно, чем сознательно, Гиммлер раздавил ампулу с ядом
Кальтенбруннер предлагал взрывать целыми лагерями, топить баржами. Мюллер — опробовать артобстрелы, налет авиации. В общем, пока следы так или иначе заметались, Гиммлер заботился о кадрах. Руководящий аппарат СС еще с февраля начал расползаться, уходить крысиными тропами, уплывать на субмаринах нового типа, проходящих по триста миль без дозаправки. Скоро Южная Америка и Ближний Восток будут поражены этой гиммлеровской инфекцией и начнут болеть собственными разноцветными диктатурками. Но это в перспективе.
А после самоубийства Гитлера Гиммлер отправился к Дёницу. Однако новое правительство сразу дало ему понять, что его теперешняя историческая миссия — принять на себя главные грехи, рога и копыта жертвенного козла и не брыкаться. И Гиммлер, плюнув на эту навозную кучу, сам отправился к Монтгомери. По пути, как мог, менял внешность, прятался, но незапланированная встреча с «Сикрет Сервис» все же состоялась.
Есть несколько версий последующих событий. Но достоверно известно лишь о предсмертной минуте бывшего рейхсфюрера. Из опасений лишиться последней ампулы (остальные у него уже изъяли) он, скорее, импульсивно, чем сознательно, раздавил ее зубами. Нет, Гиммлер не собирался умирать. Он слишком хорошо поработал на будущее и трезво оценивал степень цинизма европейских политиков. И, заметьте, не те черные СС, от которых несло дымом Освенцима, а серые, ваффен, фронтовые, с ореолом честных солдат, при этом абсолютно ему преданные, Гиммлер собирался предложить Европе в качестве полиции антикоммунистических нравов. Мне кажется, он все-таки ошибался, и всего цинизма послевоенной Европы все же не хватило бы, чтобы употребить Гиммлера.