Акира Ёсидзава, популяризатор оригами

Вряд ли в мире оригами найдётся человек, изучающий это искусство и не слышавший о японском мастере Акире Йошизаве. Именно он в двадцатом веке поднял оригами на новую, принципиально иную высоту, достичь которую пока удаётся немногим.

Лучший способ познакомиться с Мастером — это взглянуть на его творения и на то, как он объясняет и преподносит их публике, поскольку его оригами — это и есть он сам. Жизнь Йошизавы заключена в его творениях. Познакомиться с ними можно в книгах и на выставках.

В последнее время Акира Йошизава почти ежегодно появляется в европейских странах со своими работами — там, где находятся спонсоры, готовые оплатить транспортные расходы. К сожалению, мастер посетил нашу страну более 20 лет назад, когда про оригами мало кто слышал, однако он следит за развитием оригами в России. Свидетельство тому — письмо российским оригамистам, которое он недавно прислал в редакцию журнала:

… «В настоящее время с искусством складывания люди знакомы уже во многих странах мира. Я изучал оригами и складывал собственные изделия в течение многих лет. Моя выставка в 1955 году в Амстердаме познакомила европейцев с оригами и стала началом распространения этого искусства в Европе.

Мои изделия в технике оригами несколько отличаются от традиционных моделей. Они изображают естественные природные сущности — животных, птиц, зверей и позволяют почувствовать артистизм возникающих складок и линий. Модели, при складывании которых человек следует законам природы, и являются лучшим воплощением живого искусства оригами.

Я часто бывал в других странах, где читал лекции и давал уроки. Вашу страну я посетил в 1978 году, видел Москву, Ленинград и Находку. Приятно сознавать, что теперь в мире существует много ак­тивно работающих групп и центров оригами.

Мне бы хотелось, чтобы люди в этих центрах старались глубже понять истинную природу искус­ства складывания. Я приложил много усилий для стандартизации условных знаков, которые теперь понимают во всём мире. Надеюсь, что российские оригамисты тоже будут им следовать. Ни одно из моих изделий не появилось случайно. Все они — результат размышлений над каждой линией. Неслучайные линии как бы сами рождают красивую и правильную фигуру. Именно это и требуется при создании новых форм»…

Искренне ваш, Акира ЙОШИЗАВА, Президент международного центра оригами".

Из наших соотечественников мало кому выпало удовольствие посмотреть на изделия Мастера «в живую», на выставке. Одним из таких людей оказался Виктор Бескровных, вот уже много лет живущий в Германии. Вот как он описывает свои впечатления о выставке:

«Скажу откровенно — с трепетом приближался я к трёхэтажному особняку, стоящему не то в глубине парка, не то на опушке леса. Да и как было не трепетать — я читал и слышал о нём постоянно все годы моего знакомства с оригами. Гений, легенда, пробудивший интерес к этому искусству почти во всех странах земного шара.

Почитаем на родине, как живое сокровище — звание, вроде нашего народного артиста или художника. Награждён императором за достижения в оригами орденом Восходящего солнца.

Его оригами на выставке лежали и стояли на сто­лах или висели на стенах совершенно открыто, доступно, доверительно, я бы сказал, даже беззащитно. Любую можно было бы потрогать, если б не вежливая просьба не делать этого. Вот его белые лебеди, лягушки, листья и головастики на столе у входа. Чуть дальше — лужайка с грибами, белками, зайцами, мышами, семейкой коала с коалёнком на спине, те самые, что в книжке у меня дома! Всё мило и уютно, хотя и чуть-чуть небрежно, но, может, это всего лишь время и бесчисленные выставки придали им такой вид? Вот его коллекция бабочек и насекомых. Ага, сказал я себе, давай-ка посмотрим на это внимательнее. Некоторые насекомые оказались сработаны предельно аккуратно, действительно по-японски. Ну, взять хоть эту ножку кузнечика длиною сантиметра полтора и шириною от силы в полтора миллиметра, сходящую в конце на нет. Как он её сложил, из какой бумаги? И ведь видно, что и внутри у неё есть складки, но при этом нет ни од­ной морщинки, а есть лишь точная геометрия: «Искусный мастер не оставляет следов», как выразился некогда Лао-Цзы. Значит, то, что я поспешно посчитал небрежностью, было просто наброском с натуры, так, на всякий случай, И правда, он действительно отделывал каждое оригами ровно столько, сколько считал нужным, как выяснилось позже. Я не считаю себя новичком в оригами, но такую вот ножку — не знаю, взялся бы сложить или лучше обождал пока.

Стеклянный шкаф. На верхней его полке три павлина. Она, он с распущенным хвостом и ещё один, сложивший свою красу в длинную гармошку. Да, это, без сомнения, делал мастер, только мастер мог отказаться от соблазна сделать хвост павлина таким же ярким и цветным, как его создала природа.

Его любимый материал — тонкий картон и потолще природных тонов. Ярких красок почти нет. В результате вас не покидает чувство оригами не как искусства игрушки, но просто — искусства.

Идя на выставку, я подсознательно ожидал увидеть наконец-то многоцветье японских бумаг, но всё оказалось проще. Он избегает роскоши. Такой картон желтоватого, голубоватого, сероватого цвета я видел и в России, только не представлял, что с ним можно так вольно обращаться. Его павлины сделаны из бледно-розового картона, и всё-таки кажутся живыми. Скажу сразу, что это чувство живых оригами возникало потом у меня почти от каж­дой работы. Как он добивается такого впечатления.

Вот несколько его приёмов.

Поза животного. Ведь цыплёнок не обязательно стоит или клюёт, как обычно приходит в голову. Йошизава помещает среди цыплят ещё одного, бегущего во всю прыть, — и оживает весь выводок, и невозможно не засмеяться, глядя.

Во многих работах он находит характерную, но не изъезженную вдоль и поперёк позу — и, кажется, нет границ его умению обращаться с бумагой. Его ослик действительно упрям, его кони радуются жизни, его собаки чистокровны и верны, его Будды наивны, но они знают нечто. Собственно, можно ли назвать приёмом зоркий взгляд художника?

Он избегает чистой геометрии, округляет складки, уходит от них, смачивая тонкий картон. На выс­тавке были в основном именно такие работы, сделанные из влажной бумаги и картона. Высыхая, модель хорошо запоминает свою форму и не нуж­дается в подклейке слабых мест. Работать с влажными оригами нелегко, но результат стоит труда. Толстые складки картона создают объём, а круглые ноги, шеи, рога, пасти заставляют забыть о том, что оригами делают методом складывания.

Следующий, так сказать, приём — остроумное применение складок. Возьмите небольшую узкую полоску бумаги, перекрутите её один конец не­сколько раз вокруг оси — и голова на шее готова. Во всяком случае, если всё это засунуть в лодку, то полоски тут же превращаются в людей, сидящих в лодке. Те же полоски бумаги, перекрученные вокруг оси один раз в разных местах и наклеенные на картон, превращаются в водоросли, растущие на камне — смятом мокрым листе бумаги, за которые зацепился морской конек. Надо только догадаться взять для водорослей такую зелёную бумагу, где краска пропитала бумагу почти насквозь, т. е. такую, что обычно считается браком. Но до чего живой была она на этом коллаже! На нём было три морских конька, сложенных одним и тем же, но всё более мокрым способом. Первый, «сухой» угловатый конёк был откровенно скучен в сравнении с округ­лыми «мокрыми» коньками, чьи хвосты и морды состояли точно из таких же острых члеников, какие есть у настоящего конька.

Другой «приём» — выбор необычной темы. В японских сказках о лисах (тануки) есть одна, в ко­торой лиса в ходе многих превращений становится на короткое время чайником. Вот этот-то миг и выбрал Йошизава. Лиса в момент превращения. Го­лова и хвост ещё на месте, а тело уже наполовину чайник. Впечатление от работы усиливается ещё и оттого, что чайник и лиса разного цвета. Не много найдётся в мире работ, где так блестяще использована лицевая и обратная сторона бумаги.

О коллажах, укреплённых на картоне, наклеенном на простые, примерно квадратные дощечки толщиной в полсантиметра и размером около 50−60 см, стоит сказать отдельно. Одни из них — не более, чем наброски. Возможно, это были какие-то его очень ранние работы. Дат и названий, работ на выставке не было. Кто пробовал составлять из оригами композиции на плоскости, тот знает, как это трудно. Эти трудности испытывал, как видно, и мастер, например, в его работе «Рыбы», представ­ляющей собой стайку рыб на голубом фоне, и ничего более. Вот животные восточного Зодиака на пятиугольных деревянных дощечках, с дырочками и верёвочками для подвески. Больше сказать о них нечего.

Скорее всего, это его очень ранняя работа, ког­да он придумывал конструкции, фигуры из бумаги, но ещё не оригами. Звери угловаты, островаты на концах, геометрия явно преобладает над образом, бумага со временем немного расправилась и фигуры расползлись в неприятный случайный объём. Но вот коллаж, представляющей битву драконов, типичный восточный сюжет, впечатляет именно тем, что на нём тоже нет больше ничего, кроме двух драконов на синем фоне, один сверху, другой пониже. Но это прекрасная находка — синее бездонное небо, где нет уже облаков и где в немыслимой его высоте только и могут биться драконы. В их фигурах хорошо вылеплены лишь морды и рога, всё остальное дано довольно условно, лап нет, есть лишь извивы тел. Отдельно от коллажа дракон не был бы интересным, но тут его незавершённость была очень к месту.

Мастер постоянно применяет этот приём: предельно правдоподобно передать в каждом оригами какую-нибудь одну деталь. Как опытный фотограф знает, что для хорошего портрета важнее всего поймать в фокус глаза, всё остальное уже не так важно, так и Йошизава постоянно пользуется этим способом избранной детализации. Какие детали берёт он в фокус? Разные, но очень точные, как подумаешь. Взять хоть вот эту пару белых уток, их округлые простые тела, круглые шеи. Замечательно, ничего не скажешь. Влажный материал позволил ему округлить и сгладить все неизбежные углы, это ясно. Но всё так и осталось бы ученической подделкой натуры, если б не клюв и ноги. Они были желтого цвета. Только они — и больше нигде не малейшего жёлтого пятнышка. Но как же точно был слеплен этот клюв! Там были все его плавные формы вплоть до двух дырочек-точек сверху! Цвет притягивал глаза туда, где всё было точно, и остальное уже было неважно. Утка стояла живая. Ноги были уже не так хорошо сложены, но этого не замечалось, они были просто не в фокусе. «Но почему именно клюв, а не лапы, был сложен так хорошо?» — спросили его. — «Потому что энергия утки сосредоточена в клюве» — был ответ. Да, о его работах не скажешь: «Они похожи». Сложить из бумаги утку, похожую на утку немудрено. Таких ори­гами в мире хоть пруд пруди.

Йошизава не складывает подобие. Все его модели схвачены в движении. На столике у входа я насчитал семь разных уток, сложенных одним и тем же способом, но каждая из них выглядела по-другому, т. к. каждая занималась своим прямым утиным делом: одна ныряла, другая только что вынырнула, третья спала, четвёртая должна была ещё изрядно подрасти, чтобы стать настоящей уткой, пятая гля­дела вверх и т. д. Фигурки эти казались не столько готовыми оригами, сколько эскизами. Так оно, на­верное, и было. Вот он, единственно верный способ придумывать оригами, вот как он, видимо, учил­ся свободе обращения с квадратом.

Его книги, где он дал схемы складывания многих работ этой выставки, далеко не передают впечатления от его творений. Схема складывания для него не более чем ноты, по которым он потом разыгрывает вещь. Округляет, увлажняет, уводит вещь от геометрии возможно дальше, избавляется от неё, как архитектор смахивает резинкой с чертежа вспомогательные линии.

Он не педант, если надо, он приклеивает на макушку белого журавля крошечную красную нашлепку, он берёт два квадрата, если ему надо другой цвет с другой стороны, и складывает их вместе, но может взять и не весь квадрат, а лишь его кусочки, лишь там, где они будут видны, он, наконец, может просто склеить в двух-трёх местах оттопыривающиеся места, как он подклеил кое-где свою знамени­тую метровую обезьяну, чтобы исправить несовер­шенство бумаги, не поспевающей за руками мастера.

На стенках висело ещё несколько плакатов к его прежним выставкам, из которых меня поразил один. Ромул и Рем, сосущие волчицу. Ощеренная зубами тёмная пасть, мощные ноги и торс, два ряда сосцов и двое малышей под ними были сделаны так, что материала, т. е. бумаги, не замечалось вовсе. Наяву были лишь звериная мощь волчицы и беспомощность детей.

Впечатлений от выставки было так много, что я был даже рад, что не успел на урок. Наверняка я разглядел не всё как следует, сказал я себе и отпра­вился в гостиницу обдумывать увиденное».

Виктор Бескровных