Н. ВАСИЛЕНКО: Это программа «Книжное казино. Истории». Сегодня в центре внимания нашей программы — русская православная икона и её непростая судьба. Попробуем ответить на вопрос, действительно ли там не обошлось без божьей помощи. А поводом для разговора стала книга «Судьбы икон в Стране Советов», которая вышла в издательстве «Новое литературное обозрение». Сегодня в гостях у нас её автор — доктор исторических наук, профессор Елена Осокина. Елена, здравствуйте!
Е. ОСОКИНА: Здравствуйте, Никита!
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте напомним контекст. Молодая Страна Советов начала свою антирелигиозную кампанию: храмы сносились, многие дорогие образа буквально разграблялись, драгоценные камни снимались и шли на продажу. А сами иконы порой оказывались в печах. Но почему-то некоторые иконы сохраняли. Почему же?
Е. ОСОКИНА: Действительно то, что вы сказали, происходило: разграбление, уничтожение, закрытие, аресты священников, расстрелы, конфискация ценностей церковных. Действительно всё это происходило. Но одновременно буквально с самых первых дней революции был другой процесс: усилиями российской интеллигенции (когда я говорю «российския», я имею в виду людей бывшей Российской империи, а не только русских) происходило и сохранение произведений искусства. Поездами, подводами, машинами свозилось это ценное имущество либо в бывшие особняки аристократии, либо в большие музеи, такие как Эрмитаж, Третьяковская галерея. За счёт этого национализированного и спасённого от разграбления и уничтожения имущества создавался Государственный музейный фонд (ГМФ). Его создание началось буквально в первые дни революции. И он просуществовал до 1929 года. Его ликвидация началась в 1927 году. Мы ещё об этом поговорим, потому что в процессе национализации иконы как раз отбирали на продажу.
В этом ГМФ (а он имел несколько отделений: московское, ленинградское) было сконцентрировано огромное количество произведений искусства, десятки тысяч. Фонд подразделялся на разделы, там были предметы изобразительного искусства, скульптуры, декоративного искусства. И там и отдел религиозных ценностей. В московском отделении ГМФ даже был отдельный отдел иконы, где концентрировалось более 3 тыс. икон, согласно инвентарным книгам ГМФ.
Н. ВАСИЛЕНКО: А кто стоял за инициативой создания этого фонда? Ленин, Луначарский? Кто из вождей революции к этому пришёл, что нужно сохранять свою историю?
Е. ОСОКИНА: Можно здесь назвать и Луначарского, и Ленина. Но конкретно эта работа проводилась такими людьми, как Игорь Грабарь или Александр Анисимов. Если мы имеем в виду именно иконы, то здесь в этом участвовали люди, которые были связаны с древнерусским искусством. В этом процессе участвовали и очень известные реставраторы. Есть конкретные имена людей, которым мы должны быть благодарны за это. Их усилиями и был создан этот огромный государственный музейный фонд. Их усилиями спасались русские православные иконы. Конечно, отбор здесь шёл по качеству живописи.
Н. ВАСИЛЕНКО: Главнее всего была художественная ценность?
Е. ОСОКИНА: Да, художественная ценность. И в этом видно очень важное событие в нашем восприятии иконы. Сейчас люди, которые видят иконы в музеях, они привыкли к тому, что шедевры иконописи являются произведениями искусства, поэтому они находятся в музеях. Они являются художественными ценностями. Но это понимание иконы появилось довольно поздно. Эволюция в понимании иконы произошла на рубеже 19−20 вв. усилиями интеллигенции. Здесь можно назвать художника Илью Остроухова. Он был одним из первых, кто увидел в иконе живопись. Не её религиозное, культовое содержание или бытовое значение, а именно художественное значение. Это открытие было сделано довольно поздно. Оно было сделано благодаря массовым расчисткам икон. Если вы знаете, как икона бытует, то вы понимаете, что древние иконы не могут сохраняться в первозданном виде. Живопись темнеет, покрывается копотью от свечей, иконы не расчищают, а, как правило, в предыдущие века они записывались по новой. Иногда до 6 или 8 слоёв живописи, которые покрывают эту первоначальную живопись. Чтобы увидеть древнерусское искусство, необходима была расчистка этого, нужно было снимать более поздние записи. И такие массовые раскрытия иконы как раз происходили в конце 19-го и начале 20-го веков. Они позволили открыть НРЗБ живопись, прекрасную, цветистую. И позволили увидеть в иконе не просто религиозный или бытовой предмет, а предмет художественный, который должен находиться в музее, художественной галерее.
Н. ВАСИЛЕНКО: Правильно ли я понимаю, что такой критерий, как святость, во многом вредил иконе той эпохи, потому что была антирелигиозная кампания и если икона не носила сакральный смысл, от неё нужно было избавиться как можно скорее?
Е. ОСОКИНА: Вы правы в том плане, что, конечно же, в то время боролись несколько тенденций. Эта тенденция одна, которую я охарактеризовала (понимание иконы как произведения искусства), которая начала себе прокладывать дорогу в конце 19 — начале 20 века, с приходом к власти большевиков-атеистов, безбожников, затормозилась. Люди, пришедшие к власти, имели свою особую идеологию — марксизм. Они были атеистами. Они видели в церкви, религии оперделённого соперника в борьбе за умами людей. Им нужно было предложить людям другую идеологию.
С приходом к власти большевиков началась антирелигиозная кампания, когда восприятие иконы как религиозного, бытового и очень вредного для советской власти предмета тоже существовало и довольно сильно себя проявило во всех антирелигиозных кампаниях. Поэтому эти 2 тенденции боролись. И какая из них победит, было неясно примерно до середины 1930-х.
На рубеже 1920−1930-х, о котором мы говорим, совершенно явно видны эти 2 тенденции. С одной стороны, мы видим интеллигенцию, которая хочет сохранять древнерусское искусство, представлять в музеях. С другой стороны, нет ни одной специализированной иконной экспозиции в музеях. Экспозиции, которые были в Третьяковской галерее до революции, были закрыты. А иконы использовались только очень фрагментарно как отдельный иллюстративный материал в инсталляциях по феодализму. И в каждом случае, когда икона участвовала в такой экспозиции, её сопровождал огромный, очень массивный, кричащий НРЗБ, как они его называли, с плакатами, которые объясняли враждебную религиозную сущность иконы. То есть борьба тенденций видна. Что такое икона: религиозный предмет или предмет художественный.
И только к середине 1930-х ясно видно, что ситуация изменилась. Многое ценное, что существовало в российской истории, культуре до революции, наконец было принято. Принято как достояние страны, как что-то очень важное, которое повышает значение страны. И именно в это время мы видим, как открываются специальные иконные экспозиции в музеях центральных, региональных. Мы видим, что идёт своего рода процесс реабилитации иконы. Но реабилитации не как религиозного предмета или бытового предмета, а как предмета художественного, произведения искусства.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это мы забежали немножечко вперёд. А всё-таки когда большевистская власть поняла, что иконы — экспортная статья для пополнения казны?
Е. ОСОКИНА: Это понимание пришло вместе с кризисом и с той паникой золотовалютной, которую советское руководство испытывало. Когда началась советская индустриализация и первый пятилетний план, то было ясно, что государство не имеет средств, чтобы осуществить такой очень дорогостоящий, амбициозный проект. Дело в том, что казна Российской империи уже к началу 1920-х была полностью истрачена, фактически пустая. И советское государство являлось золотовалютным банкротом. Между тем индустриализация требовала огромного количества валютных средств, потому что промышленное сырьё, промышленное оборудование, технологии, помощь иностранных специалистов — всё это приходилось покупать за границей. И под это брали кредиты. Главным кредитором была Германия. Но отдавать эти кредиты нужно было валютой или расплачиваться золотом. Поэтому на рубеже 1920−1930-х гг. руководство переживало золотовалютную панику.
Дело в том, что золотодобывающая промышленность ещё не оправилась после разгрома, разрухи, Гражданской войны, Первой мировой войны. Оно очень медленно ставилось на ноги и вошло в полную силу только в середине 1930-х. Что касается сельскохозяйственного экспорта (это основная статья доходов советского государства: экспорт зерна, продовольствия и сырья), то когда индустриализация началась, мировая ситуация была благоприятной. Но уже в 1929 году с краха нью-йоркской биржи начался мировой экономический кризис, затяжная депрессия. Цены на мировом рынке на сельскохозяйственные продукты резко упали, государства стали вводить эмбарго на ввоз продукции из других стран. Надежду оплатить индустриализацию за счёт экспорта зерна и другой сельскохозяйственной продукции пришлось похоронить. Доходы были, но они были недостаточны.
Советское государство пыталось покрыть валютный эффект от экспорта путём увеличения физических объёмов продаж. Другими словами, продавали всё больше тонн зерна за границу. Поскольку цены падали, валютный эффект был незначительный. Кроме того, мы все знаем, что первая половина 1930-х — время карточной системы и массового голода в СССР (массовый голод в 1931—1932-х). Можно себе представить эту ситуацию: государство пытается получить валюту путём вывоза продовольствия за границу, в то время как собственное население оставлено на произвол судьбы. Миллионы людей умирают, особенно крестьянство.
[Сборник: Голод в СССР в 1932—1933 годах]
Эта золотовалютная паника и заставила советское руководство искать другие валютные источники для финансирования индустриализации. Следует сказать, что руководство не брезговало ничем: искали и малое, и большое. Маленькие ручейки в конечном итоге сливались в одну большую золотовалютную полноводную реку, в которой была надежда на индустриализацию
Продажа предметов искусства, не только икон, но в первую очередь западноевропейского искусства (мы знаем, что Эрмитаж очень сильно пострадал от этого), виделась как одна из доходных статей, которая позволит получить валюту и золото. Поскольку в царской России накопление религиозного богатства, духовного богатства, накопление художественных ценностей было очень велико, считалось, что у нас этого добра много, десятки, если не сотни тысяч, поэтому можно продать что-то из этого за границу и это поможет провести индустриализацию, оплатить.
Н. ВАСИЛЕНКО: Иконы — это же сугубо наше искусство. Откуда спрос на Западе на русские иконы? В чём секрет?
Е. ОСОКИНА: В том-то и вся проблема, что спроса не было. Долго очень существовал такой миф, что продавали за границу только предметы западноевропейского искусства, чуждого для российского гражданина, а произведения передвижников, российская школа художников 19 — начала 20 вв. или иконы не продавали. Это неправда. Я работала в архивах Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи, Исторического музея. И везде я находила документы, что на продажу отбирали произведения русского искусства, включая картины передвижников. Дело в том, что русское и древнерусское искусство (иконы) не было известно на Западе. Как я уже сказала, большие экспозиции икон были, но они не были известны, потому что не выпускались иллюстрированные каталоги. Если вы посмотрите на каталоги икон Третьякова, который был составлен до революции, это просто бесцветное издание: перечень икон, название, описание. Там вы не увидите красочных иллюстраций.
[Сборник: Октябрьская революция]
Достаточно сказать, что Эндрю Меллон, министр финансов США, который купил в 1920-е шедевры из Эрмитажа, великие произведения искусства, он выбирал эти произведения на основе каталога Эрмитажа, который был выпущен в Париже. Содержимое этого музея было известно. В то время как запасы икон, которые существовали в России, на Западе не были известны. На Западе не было ни одного музея, где бы были выставлены русские иконы. Там не было арт-дилеров, которые бы интересовались этим видом искусства, там не было коллекционеров, которые были бы готовы вкладывать деньги в это искусство. В это время коллекционеры на Западе — люди с деньгами, не историки искусства и не искусствоведы. Это именно люди, у которых есть деньги и которые рассматривают коллекционирование как вложение денег. Они не будут вкладывать эти деньги в неизвестное искусство. Они лучше купят картины Рембрандта, Рафаэля, произведения которые проверены временем, которые сохраняют свою ценность и увеличивают свою цену. Но они не купят иконы Рублёва, потому что они не знают это.
Ситуация сложилась парадоксально. Советское руководство было готово продавать буквально всё в это время, включая иконы. И они сформировали огромный экспортный фонд икон в 1927—1928 гг. Главными поставщиками был Исторический музей, потому что у них была огромная коллекция икон в это время. Несколько тысяч в фонде было, под моим подсчётам. Но проблема состояла в том, что они никого не интересовали на Западе, их никто не хотел покупать. Сначала нужно было их прорекламировать, нужно было показать их красоту, прелесть.
Н. ВАСИЛЕНКО: Устроить некий промоушн-тур.
Е. ОСОКИНА: Действительно такой проект состоялся. И неслучайно, что он начался именно в 1929 году. Первая советская выставка икон на Западе, которая проходила с 1929-го по 1932-й. Неслучайно именно в это время. Идеи такой выставки муссировались и до этого. И Грабарь хотел провести её с немцами в 1926 году. Но ничего не получалось вплоть до того момента, когда советское руководство оказалось в глобальном золотовалютном кризисе. Именно кризис продвинул этот проект, и он осуществился. У проекта появился очень могучий спонсор: советское государство.
Эта выставка началась в Германии, где посетила несколько городов. Затем она приехала в Вену, оттуда в Лондон, в музей Виктории и Альберта, где выставлялись наши иконы по соседству с Рафаэлем. После этого хотели ехать в Париж, но там дело не заладилось.
Н. ВАСИЛЕНКО: Не заладилось почему? Потому что русская эмиграция воспрепятствовала?
Е. ОСОКИНА: Да, скорее всего, это протест русской эмиграции. И в других странах были протесты, но в некоторых случаях это не смутило директоров музеев. В других, как в Америке, протест был, но он не был таким массивным, потому что российская эмиграция в Америке была не столь велика, как во Франции. Организаторы этой выставки не нашли помещение и желающих, которые готовы предоставить помещение и участвовать в этом. Вместо этого иконы переплыли без сопровождения. Это тоже очень важный момент, что в Европе были сопровождающие, а в Америку никто не поехал. Этим занимался «Амторг» — советско-американское торговое акционерное общество, где не было ни одного специалиста по искусству, не говоря уже про специалиста специально по иконам. Эта огромная выставка (250 икон и фрески) переплыла океан. Огромный, массивный груз, несколько тонн весил. И там, в США, они посетили 9 музеев, причём очень хороших: «Метрополитен», Музей изобразительных искусств в Бостоне и другие.
Иконы посетили оба побережья. Они пересекли на поезде всю страну и прибыли на Тихоокеанское побережье, тряслись в этом поезде, почему там были сколы, трещины, необходимо было потом реставрацию проводить. Они прибыли на Тихоокеанское побережье, выставлялись и там. На обратном пути посетили Чикаго, Кливленд — такие холодные места. Это была грандиозная государственная кампания, которая продолжалась несколько лет, с 1929-го по 1932-й. Посетила очень хорошие мировые музеи. Для сотен тысяч людей на Западе это было первый раз, когда они увидели это древнерусское искусство и восхитились им. Об этой выставке, до того как я написала огромную книгу «Небесная голубизна ангельских одежд», этой темой занимались историки искусства и искусствоведы. Я же являюсь экономическим историком, у меня совершенно другой взгляд на эту проблему. Они писали об этой выставке как о выставке, которая преследовала научно-образовательные цели: показать достижения реставраторов советских, сохранность произведений.
Н. ВАСИЛЕНКО: По сути это была выставка достижений Игоря Грабаря, назовём это так?
Е. ОСОКИНА: Он очень активно её проталкивал. В книге описывается, как он боролся, чтобы туда отправлены были очень старые иконы. Эта выставка была рекламной кампанией. Исследователи писали о ней как о выставке научно-образовательного значения. В своей же книге я показываю её как торгово-коммерческое предприятие, которое преследовало цели рекламы: представить западным коллекционерам, дилерам, музеям новый экспортный товар, который был готов в массовом виде поступить на мировой антикварный рынок, показать его во всей красе в лучших музеях, прочитать лекции, как это делал Грабарь в Германии, показать, как работает реставрация, как это делалось в Германии, где прямо перед зрителями происходило раскрытие иконы реставраторами. И тем самым создать спрос. Как высказался Луначарский, который был наркомом просвещения в то время, образованный человек, представитель интеллигенции, но он отразил суть отношения к проблеме. Он сказал, что сначала поразим всех этим товаром, а потом откроем магазин этого добра.
Я показываю эту выставку именно как грандиозную рекламную кампанию. Там очень много интересных сюжетов в истории это выставки. Она была уроком, который был преподан Западу, обществу, где они могли увидеть в таком большом количестве довольно хорошего качества иконы. Хотя есть разные споры о том, что было представлено на этой выставке, я в книге даю полный список икон и показываю, где они находятся сейчас. Может быть, наряду с какими-то второстепенными по своему качеству и значению иконами там были шедевры, там были работы Андрея Рублёва, Даниила Чёрного, которые сейчас находятся в Третьяковской галерее. Этот момент особенно важен, потому что, когда выставка находилась за границей, была предприняты попытка её продать. И в этой связи усилия Грабаря и Анисимова послать туда как можно больше и как можно лучше, это было очень опасное заигрывание с государством.
Н. ВАСИЛЕНКО: А не кажется ли вам, что, например, Грабарь мог руководствоваться тем, что поскорей бы отправить иконы за рубеж, чтобы для них не было угроз в Стране Советов, где их рано или поздно могут уничтожить?
Е. ОСОКИНА: Я так не думаю. Исходя из моего знакомства с его фондом в Третьяковской галерее, с документами, с теми письмами, которые он писал, я думаю, что им и Анисимовым двигало желание показать достижения. Они совершили огромное открытие в это время в России. Они действительно нашли очень интересные шедевры, работы Рублёва, они раскрыли их, они много работали. Специальная комиссия по сохранению древней живописи в России, группа сподвижников, которые во время Гражданской войны, в тяжелейшее время, когда эпидемии, разруха, военные действия, они объезжали деревни, монастыри, церкви, искали, собирали, находили шедевры, покрытые птичьим помётом, это всё привозили. Они проделали огромную работу, и они хотели показать результаты своей работы. Особенно своим бывшим коллегам, ведь очень многие из бывших коллег в это время оказались на Западе.
Работал целый институт Казакова, для которого эта тема была очень важна. Ими двигало желание показать достижения и в то же время ощущать себя частью мирового сообщества, потому что они привыкли так ощущать себя. Но проблема в том, что объективно их действия в условиях золотовалютного кризиса могли бы нанести огромный ущерб музейным коллекциям. Этого не произошло. И в книге я объясняю почему. Если бы в это время на Западе нашёлся человек, подобный Эндрю Меллону, который купил шедевры Эрмитажа, заплатив 7 млн долл. за них, теперь они находятся в Вашингтоне, в Музее изобразительных искусств, если бы нашёлся такой иконный Меллон, который бы предложил за того же Андрея Рублёва, за его «Троицу», за икону Владимирской Богоматери миллионы долларов, то советское государство их бы продало. Никакого сомнения в этом нет. Поэтому это заигрывание с властью в этих условиях могло обернуться трагедией. Но, к счастью, этого не произошло.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вы сказали, что ваша книга родилась из другой книги, во многом стала её продолжением или сжатым вариантом концентрированным. Объясните.
Е. ОСОКИНА: Вначале я написала огромную монографию «Небесная голубизна ангельских одежд. Судьба произведений древнерусской живописи, 1920−1930-е годы». Это 700 страниц, очень большая, хорошо иллюстрированная книга, приложения, таблицы, детальные, большие сноски, которые сами по себе стали отдельным исследованием. Когда я над ней работала, я хотела изложить как можно больше деталей, поэтому она получилась такой большой. Но мне всегда хотелось на её основе сделать более короткое, дешёвое и популярное издание. Поэтому родилась эта книга, о которой мы сегодня говорим: «Судьбы икон в Стране Советов». В ней те же самые выводы, что и в большой монографии, но нету огромных приложений, очень больших сносок.
Н. ВАСИЛЕНКО: Грубо говоря, одна — для специалистов, а другая — для широких масс.
Е. ОСОКИНА: Она написана интересно и доступно. Просто она дороже и, может быть, не нужно так уж детально в это дело входить. Здесь всё самое важное, что было в большой книге, но нету научного аппарата. Однако есть совершенно замечательные рисунки, которые сделала художница Варвара Гранькова. Эта серия, которая выходит на НЛО «Что такое Россия», она как бы подразумевает работы художника, который иллюстрирует книгу. Здесь показано, как Грабарь читает лекцию на первой советской выставке икон в Германии. Это огромное большое исследование, а это — адаптированный вариант, но тоже достаточно большая, 300 страниц. Тоже есть цветные иллюстрации в этом издании. Это вообще очень хорошая серия.
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте продолжим про эту легендарную выставку. Соблазн у Страны Советов был большой: продать и получить золото или валюту. Но что-то пошло не так.
Е. ОСОКИНА: Скажем так, когда собирали экспонаты на эту выставку, музеи должны были представлять свои картины: Русский музей, Исторический музей, Пятигорская галерея, реставрационные мастерские Грабаря, вологодские, архангельские, новгородские, псковские музеи. Речь идёт про то, что по всем этим музеям, где были значительные иконные коллекции, собрали экспонаты. И выставка была очень представительной. Она показывала именно развитие древнерусского искусства в динамике начиная от древних веков и монгольского времени и кончая поздней иконописью 19 — начала 20 вв. Там были подлинные шедевры.
Когда музеи эти иконы передавали «Антиквариату». Напомню, это такая торговая организация, которая была создана специально для художественного экспорта. Когда музеи передавали, «Антиквариат» давал гарантии: обязательства, что всё будет возвращено назад. Однако в действительности, как показывают документы, всё выглядело не так хорошо. Уже с самого начала «Антиквариат» планировал кое-что продать с этой выставки, потому что в её составе были иконы, которые принадлежали самому «Антиквариату». В Германии «Антиквариат» хотел продавать копии, сделанные с шедевров, факсимильные копии, сделанные иконописцами того времени.
Н. ВАСИЛЕНКО: А эти копии делались для того, чтобы показать мастерство советских реставраторов?
Е. ОСОКИНА: Грабарь с Анисимовым никогда не настаивали на том, чтобы икона Владимирская 18-го века была вывезена. Определённые ценности имели абсолютное значение, они не хотели рисковать. Но их всё-таки хотели показать, поэтому были заказаны специальные факсимильные копии лучшим реставраторам того времени. Им платили довольно много по тем временам: 500 за каждую копию, это очень большие деньги для конца 1920-х. И это были факсимильные копии: они воспроизводили все изъяны, потери, шероховатости, которые были аккумулированы со временем на этих иконах. С 3 шагов, как говорил Грабарь, вообще невозможно было отличить от оригинала.
Хочу сразу сказать, что для некоторых исследователей тот факт, что на выставке было 6 копий, служит фактом, что вывозили за рубеж фальшивки. Это, конечно, абсолютная спекуляция, потому что во всех каталогах, а каждый музей, который эту выставку принимал по каталогам, они показаны как копия и написан автор этой копии. И продавались они тоже как копии, их не старались продать как оригинальные произведения 12−14 вв. Сначала хотели продать только копии в Германии. В Лондоне я нашла в архиве Музея Виктории и Альберта письма, которые говорят о том, что шли переговоры о том, чтобы отобрать, определённый был человек заинтересованный, чтобы купить. Но не получилось. Документы показывают, что все иконы, которые были в Лондоне, уехали в США.
Н. ВАСИЛЕНКО: А не было у представителей белой эмиграции тех, кто пытался отобрать у безбожной страны свои главные ценности?
Е. ОСОКИНА: Нет, в данном случае нет. На этот счёт обезопасились. Было принято решение, когда выставка формировалась, что не включат в неё иконы, которые принадлежали частным коллекциям до революции. Из Третьяковской галереи были иконы, можно считать, что они принадлежали Третьякову в своё время, но это уже был городской музей, коллекция была подарена городу до революции, а потом национализирована. Нет, никаких процессов, исков не было. Я хочу показать динамику, как нарастали аппетиты продавцов советских по мере ухудшения золотовалютной ситуации. В Германии хотели продать только копии, в Лондоне шёл разговор про то, чтобы отобрать из коллекции иконы, а в США был самый опасный момент пребывания выставки: шёл 1931−1932 гг., пик золотовалютного кризиса, когда внешний долг СССР достиг огромной суммы по тем временам — 1,5 млрд долл., который нужно было как-то выплачивать. Это был очень опасный момент. И иконы оказались в США без сопровождения, не было ни Грабаря, ни реставраторов, иконописцев, которые присутствовали и в Лондоне, и в Германии. Фактически они были там на попечении торговой организации, в которой не было специалистов, и самих американских музеях, которые заботились об этих иконах, их осматривали, если надо, какое-то быстрое реставрирование производили, потому что коробилось дерево.
Иконы оказались практически беззащитными. И самый опасный момент — именно в это время была предпринята попытка продать выставку всю, всё, что там в это время в США находилось. С этой целью был послан в США специальный человек — Александр Яковлевич Розенштейн. Я нашла его личное дело в партийном архиве, есть его биография. В большой книге она отдельным приложением, в маленькой тоже основные моменты сказаны. Это был чекист и контрразведчик, который в революцию, в Гражданскую войну работал в трибуналах, в ЧК, то есть расстреливал, посылал людей на расстрел. Как он сам потом пишет в автобиографии, это так расшатало его нервную систему, такая работа, тяжёлая, грязная, и он перешёл в торговлю. И после этого он работал в разных торговых органах.
В 1932 году весной его послали в Нью-Йорк с целью найти покупателей, как тогда говорилось, на уникумы — уникальные произведения искусства. Там предлагались к продаже произведения импрессионистов, Синайский кодекс пытались продать. И заодно ему поручили найти покупателей на эту выставку. Этот чекист поехал в США искать толстосумов. Надо сказать, что он активно действовал там. В книге есть иллюстрация, которая показывает его в Нью-Йорке. Он нашёл выход через разные каналы к очень богатым людям: к Моргану, к Рокфеллеру. Он лично с ними не встречался. Но продать ничего не получилось. И тут встаёт вопрос, почему попытки продать провалились.
Н. ВАСИЛЕНКО: Напоминает мультфильм «Шпионский роман».
Е. ОСОКИНА: И ничего не получилось. В отчёте он одной фразой объяснил, почему не получилось: денег нет ни у кого. Даже те музеи, которые заинтересовались, сидят без цента. Такая парадоксальная ситуация. Уникальная возможность для музеев была купить произведения искусства и по довольно выгодной цене. Но этот благоприятный момент для покупки совпал с затяжной депрессией и экономическим кризисом. Фактически налички не было ни у кого. И антикварный рынок находился в мёртвом состоянии: никто не хотел вкладывать наличку, да ещё и в неизвестное искусство, каким были русские православные иконы для западного человека в то время. Поэтому распродажа не состоялась.
Но очень близко мы подошли к этой трагедии. И всё могло закончиться, все усилия Грабаря и Анисимова, пусть они руководствовались другими мотивами, но это могло привести к трагедии, в результате которой российские музеи могли бы потерять произведения Андрея Рублёва, Даниила Чёрного, Строгановской школы. Речь идёт о серьёзных потерях. Речь не о количестве, а именно художественной ценности.
Н. ВАСИЛЕНКО: Тот случай, когда Великая депрессия сработала во благо, правда, другой страны.
Е. ОСОКИНА: Один из подзаголовков в моей книге так и говорит: «Незнание как благо». Незнание русского искусства обернулось благом для российских музеев. И то, что они не успели сделать никаких иллюстрированных каталогов, которые показывали бы эти иконы, тоже оказалось благом.
Дело в том, что никто не мог купить выставку целиком, поэтому и в Британии тоже собирали деньги по подписке. Была группа в США, буквально с каким-то сенатором от Техаса, которая хотела собрать деньги, чтобы купить, но не получилось.
Н. ВАСИЛЕНКО: Какие-то иконы мы потеряли. Большой ли это был список и сильный ли удар по наследию древнерусского искусства?
Е. ОСОКИНА: Сколько именно было продано, мы не знаем. Я примерно оценила количество того, что вошло в экспортный фонд. Скажем так, при ликвидации музейных фондов было 2 тыс. икон. Ещё около 1,5 тыс. разных икон. Они могут быть необязательно храмовые иконы, могут быть небольшие медные иконки, кресты. Когда мы говорим об этом, не надо представлять, что речь идёт о больших по размеру произведениях. В Историческом музее около 1,5 тыс. икон было вывезено. Плюс из Третьяковки было выдано несколько десятков, вологодские музеи несколько штук. Я думаю, соберётся порядка 4 тыс. Но это совершенно не значит, что все они были проданы. Считается, что если экспортный фонд, то всё было продано. Нет, я пыталась показать, что ситуация была такая, что не было запроса на этот вид искусства, рынок только формировался, он достиг своего взлёта только в 1970—1980-х и потом опять обрушился. В это время ещё самое начало, поэтому продать такую массу икон, 4 тыс., в это время, причём в очень короткий промежуток времени, речь идёт про 5 лет всего, продать столько икон за короткое время при отсутствии спроса и в условиях экономической депрессии, отсутствия налички на Западе, было очень сложно. Очень многое, что не было продано в это время, вернулось. Но вернулись эти иконы не в свои музеи, а большей частью в Русский музей и Третьяковскую галерею. Сколько эти музеи получили икон «Антиквариата», они не знают. Я специально обращалась с этой целью. В каталоге можно выяснить. Но это лишь небольшая выборка икон. Я подозреваю, что возвращённые иконы в российских музеях исчисляются сотнями. Просто сотрудники музеев заняты текущей работой, своими исследованиями, они этим не занимаются, им это не надо узнавать. А сторонних исследователей они не допускают в свои фонды, для того чтобы этим заниматься. Мы можем руководствоваться только тем, что они дают и в опубликованных каталогах: дальше мы не можем проходить.
Сколько именно вернулось, мы не знаем. Я считаю, что это исчисляется сотнями. Некоторое из того, что было продано, сохранилось как коллекции и находится в музеях. То, что купил Олаф Ашберг, шведский банкир, который экономически сотрудничал с советской властью, советским правительством, даже с Лениным, он покупал сначала на развалах эти иконы, на барахолках, а потом через «Антиквариат», его собрание находится в Стокгольме, в музее искусств его можно увидеть. Были ли проданы шедевры — нет, я так не считаю. Были проданы очень хорошего качества иконы.
Н. ВАСИЛЕНКО: Последний вопрос. Занимаясь отечественной историей, вам удаётся сохранять оптимизм, глядя в будущее?
Е. ОСОКИНА: Это очень интересный вопрос. Я выступала в «Подписных изданиях», магазине книжном в Петербурге, этим летом. Пришли очень молодые люди. И один молодой парень с таким страданием сказал: «Как же вы живёте, как вы себя спасаете, как не сойти с ума от того, о чём вы пишете?». Подумайте о хирурге, которые совершает операцию на живом человеке, отрезает ему важные органы. Если он будет вдумываться в то, что он делает, эмоционально подходить к этому процессу, переживать, у него будут трястись руки, он будет плакать, то что получится из такой операции хирургической? Ничего хорошего не получится. Историк как хирург: он должен дистанцироваться от того времени, его задача — собрать информацию и изложить её так, чтобы читатель пришёл к определённым выводам. Не задача историка кричать напрямую «караул, какой ужас, то было преступление». Как каждый учёный, он должен дистанцироваться, он должен смотреть со стороны на то, что происходило в то время. Хотя я думаю о Сталине больше, чем о своём муже, поскольку я работаю каждый день, пишу что-то или лекции читаю. Но всё равно он для меня в данном случае фигура для изучения, а не переживания. Я просто подхожу к этому как к исследованиям с научной точки зрения: добросовестно изложить информацию и рассказать эти истории так, чтобы людям было интересно прочитать, познакомиться, чтобы людям была интересна история их страны. И чтобы они сами сделали вывод на основе того материала, который получили.
Н. ВАСИЛЕНКО: Прощаемся, до новых встреч. Берегите себя и своих близких.