«Музы и чины»: о нелитературной службе русских литераторов – часть 2

Что ж, переходим к второй сфере деятельности, в которой не так уж редко подвизались российские литераторы (часть 1 — здесь).

Итак, военные. А где военные, сразу первым вспоминается Денис Давыдов. «Умолкшие холмы, дол некогда кровавый», «В дымном поле, на биваке, у пылающих огней», «Стукнем чашу с чашей дружно»…

«На вьюке, в тороках цевницу я таскаю» — вот это самим о себе сказано, право, необыкновенно точно. Ну мало того, что родился в семье военного (да еще и служившего под началом Суворова). Еще и «старик Суворов нас заметил» — по легенде, посмотрев на малолетних сыновей подчиненного, о Денисе полководец сказал: «Этот удалый, будет военным». Ну, папенька и направил сына в кавалергарды.

Вообще-то анекдот в том, что кавалергарды того времени — это, между прочим, вовсе не придворная стража, а вполне серьезная тяжелая кавалерия. То есть анекдот именно в том, что тяжелая, туда специально отбирали богатырей, а Давыдов роста был небольшого. Но — как бывало во все времена — зачислили-таки благодаря влиянию разнообразных знакомых и родственников.

Но мы же знаем Давыдова как гусара? Ну да. Но в гусары, представьте, его перевели в наказание. И не за что-нибудь, а за стихи (конкретно — сатирические). Но в результате наш герой оказался как раз на своем месте (о лихости в боях и партизанщине времен войны с Наполеоном не будем — об этом и так все знают).

В общем, тридцать лет в строю, а в отставку так окончательно и не отпустили — только в отпуск либо в резерв. А все написанное — что называется, в промежутках между боями. И «Эскадрон гусар летучих» — между прочим, тоже его.

В гусарском ментике мы привыкли видеть и еще одного литератора. Но уж тут можно только удивляться — как вообще избалованный внук богатой и родовитой (она была из Столыпиных) бабки, успевший поучиться в Университетском благородном пансионе и на словесном отделении Московского университета, угодил в военные.

С историей перехода Мишеля Лермонтова в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров связан не очень ясный конфликт с администрацией университета. В общем, consilium abeundi — «посоветовано уйти». После кавалерийской школы (пройденной, похоже, без восторга) — лейб-гвардии гусарский полк. Вплоть до известного стихотворения на смерть Пушкина, после которого наш герой загремел на Кавказ. Извлеченный вскоре оттуда стараниями бабки, он умудряется вновь подпасть под репрессии — на этот раз из-за дуэли. Опять Кавказ, опять дуэль… Дальнейшее известно.

И на фоне всего этого — пишет, пишет и пишет. И когда только успевал?

Но дальше мы с вами будем удивляться еще больше. Потому что менее всего воспринимается как военный такой элегический поэт, как Евгений Боратынский. И правильно, что в экспозицию поместили самый романтичный из возможных его портретов.

А между тем… Между тем в семье — как у Давыдова — все военные из поколения в поколение. С восьми лет Евгения готовят к поступлению в Пажеский корпус (где он в возрасте двенадцати лет и оказывается).

Кончилось дело с учебой совсем неблагополучно. Компания подростков, расшалившись, украла (да, это было расценено так, ибо взяли без спросу) в доме одного из соучеников (и при этого соученика непосредственном участии) некоторую сумму денег. И ведь даже потратили-то не на что-нибудь неприличное вроде, скажем, вина, а на сласти. Но — отчисление из училища, с запретом поступать на любую госслужбу. А если в службу военную — то лишь рядовым.

Что в конце концов Евгений Боратынский и делает. Правда, служит в Петербурге. Правда, как дворянин, пользуется особыми правами и даже живет не в казарме, а на квартире. Но все это его весьма тяготит. И, дослужившись за несколько лет сначала до унтер-офицера, потому, наконец, и до прапорщика, уходит в отставку (интересно, что посодействовал его отставке не кто-нибудь, а Денис Давыдов). И почти сразу Боратынский начинает публиковаться. В общем, к военной службе он, судя по всему, был не слишком приспособлен.

Но нам стоит вернуться чуть-чуть назад, к еще одному персонажу, чья военная карьера обычно мало помнится публикой. А между тем Петр Чаадаев как раз воевал всерьез (поколение, вошедшее в возраст к 1812 году — куда денешься). На ту войну пошел 18-летним, сражался при Бородине, ходил в штыковую атаку при Кульме, брал Париж. Ордена, дальнейшая успешная карьера (даже по какому-то поводу посылали молодого офицера с докладом к государю).

В 27 лет Петр Чаадаев неожиданно для многих подает в отставку. Версий много — то ли не счел возможным продолжать службу после того, как его друзья были наказаны за бунт в полку, то ли еще что-то подобное. В общем, скандал — хотя не такой, какой вызвали несколькими годами позже (и уже — что важно — при другом императоре) его «Философические письма».

«Прочитав статью, нахожу, что содержание оной — смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного» — это Николай I. И что же за этим воспоследовало? Чаадаева вызвали к московскому полицмейстру и объявили, что по распоряжению правительства он объявлен сумасшедшим, а потому к нему будет регулярно являться доктор для освидетельствования.

Ну, а чей он больше прототип в литературе — Онегина или Чацкого — решайте сами.

Вернемся тем временем к теме солдатской службы. Если для упомянутого выше Евгения Боратынского она прямой необходимости — кроме поправления расстроенной, да и то за подростковую, в общем, шалость, репутации — не имела, то для Афанасия Фета дело обстояло совсем не так. Иначе зачем бы записываться унтер-офицером в кирасиры выпускнику словесного отделения философского факультета, который, к тому же, уже печатался в журналах?

Тут история на самом деле чисто семейная, и не без оттенка мелодрамы. А дело в том, что бравый ротмистр Афанасий Неофитович Шеншин взял и увел маменьку нашего героя у ее законного мужа по имени Иоганн Петер Карл Вильгельм Фет. Родившегося ребенка записали Шеншиным. И все бы ничего, но 14 лет спустя спохватилась Духовная консистория. И обнаружила, что родители к появлению на свет нашего Афанасия Афанасьевича еще не были венчаны, более того — мать к моменту его рождения официально числилась замужем совсем за другим человеком (это при том, что уже скончавшийся ко времени консисторской истории Иоганн Петер Карл Вильгельм признавать ребенка жены вовсе не желал и наследства ему не оставил). Так Афанасий Шеншин неожиданно для себя оказался Афанасием Фетом, да еще — сюрприз, сюрприз! — «гессендармшадтским подданным».

Вот зачем пошел Афанасий Фет на военную службу и зачем прослужил в общем сложности 13 лет (сюда попала и Крымская война). Чин гвардейского штабс-ротмистра давал ему право на дворянство. Но вот возвращения фамилии Шеншин пришлось ждать еще полтора десятилетия (впрочем, свои публикации поэт после этого по-прежнему подписывал как Фет).

А вот помним ли мы, что отношение к военному делу имел и Федор Достоевский?

Дело в том, что учился он, по настоянию отца, в Главном инженерном училище, а заведение это было вполне военное. Но радости при этом явно не испытывал и, выйдя из училища инженер-подпоручиком, прослужил лишь чуть более года. Петрашевцы и все остальное — это было уже позже.

Подольше прослужил все-таки другой известный нам офицер-литератор.

Ну да, это Лев Толстой в чине поручика. А ведь тоже до этого поучился в университете (на юридическом отделении), да и писать уже начал. В армию же (причем на Кавказ) отправился с подачи старшего брата. Да и то согласился не сразу — были сомнения, но решение ускорили проблемы в денежных делах (ну да, и кутил молодой Лев, и в карты поигрывал). Так что поступил в возрасте 23 лет юнкером в артиллерию. Два года на Кавказе, потом Крымская война и Севастополь.

Карьера была вполне успешной, хотя шансы на дальнейший рост слегка подпортило написание стилизованных под солдатские сатирических песен. А поскольку за пять лет в армии Толстой успел уже опубликовать несколько замеченных публикой и критикой произведений, то и решил с военной службой расстаться.

Конечно, были и другие литераторы-военные (и тогда, и после). Но закончим на том, пожалуй — а впереди еще и другие сферы деятельности русских писателей.