Между Толстым и Адольфом. Квартирный вопрос

Париж не сразу стал столицей русского зарубежья, первым был «русский Берлин», в 1920-х. Эмигранты не оставили Россию, они вывезли Россию с собой (кажется, З. Гиппиус) и сразу стали обустраивать новое место под Россию. Кроме политических эмигрантов были командированные, были уехавшие в первые годы революции, с деньгами, занявшиеся предпринимательством в Германии, это было нетрудно в условиях дикой инфляции.

Эренбург, приехавший в Берлин в конце 1921 года, писал, что в центральных районах русская речь звучала на каждом шагу. Открывались русские школы и церкви, парикмахерские и салоны, антикварные лавки и магазины — всё было с русскими служащими и вывесками, часто с табличкой на дверях «Wir sprechen auch deutsch» («Мы также говорим по-немецки»). Рестораны с русской кухней были на каждой улице — с блинами и сметаной, борщом и щами, с водкой и квасом, с цыганами и балалайкой (например, младший брат М. А Булгакова Иван Булгаков в 1921 году ушёл в эмиграцию из Крыма с армией Врангеля; служил балалаечником в русском ресторане, правда, не в Берлине — сначала в Варне, потом с 1930 — в Париже, почти 40 лет, до самой смерти в 1969 году…).

Литературных групп, кружков и кружочков в тогдашнем Берлине было не счесть, почти как в Петербурге в период меж двух революций…

Советская власть, видя такой расклад — вроде как Запад, но наполовину наш народ, не упускала возможности: влияла. Устраивала гастроли советских театров, показ советских фильмов, выставки, издание книг и журналов: несла новую советскую культуру в эмигрантские массы. И через них — в германские.

Вот такой Берлин в конце 1922 года принял «пароходников» — интеллигенцию, высланную «философскими пароходами», об этом был у меня пост «Адольф луну унёс!» https://diletant.media/blogs/62458/39542726/

Бердяев в его Самопознании подтвердит, что в Берлине тех лет «ещё не чувствовалось абсолютного разрыва между русским зарубежьем и советской Россией».

Но вокруг был и другой Берлин, от которого нельзя было навсегда укрыться в «Московском трактире» или ресторане «Медведь». Была Германия, которая (опять Бердяев) — «в то время была очень несчастной. Берлин был наполнен инвалидами войны. Марка катастрофически падала. Немцы говорили: «Deutschland ist verloren», Германия пропала».

Отступление, покупайте надгробия «Генрих Кроль и сыновья»

То, о чём Бердяев констатировал в нескольких предложениях, художественно (со знанием дела) описал Ремарк в романе «Чёрный обелиск» (насколько познавательно перечитать Ремарка лет через 190 после первого чтения, когда накопилась некоторая сумма исторических знаний в анамнезе…).

Все события книги происходят на фоне послевоенной гиперинфляции, собственно, она — главное действующее лицо. Заработная плата рабочим — два раза в день, утром и под вечер. С получасовым перерывом, чтобы успели сбегать в магазины и постарались купить на эти деньги хоть что-нибудь из еды; безработица, голод, смерть детей. Частые самоубийства из-за обнуления вкладов — на совершеннолетие детей, на свадьбу дочери, просто «на чёрный день» (похоже на наш 1991 год, когда миллионы советских стариков лишились в одночасье своих «гробовых» — такая уж была давняя у них традиция, чтоб было отложено на свою, частную смерть). Марш (инвалидов войны) безногих, безруких, слепых — главных жертв инфляции — против убогих пенсий на фоне роскошных магазинов и богатых фасадов домов спекулянтов. Плакаты «И это благодарность отечества!», «Мы умираем с голоду!», «У наших детей нет молока, нет мяса, нет масла. Разве мы за это сражались?» и незамедлительный сочувственный отклик… от национал-социалистов за углом с их плакатами — «Приходите к нам, камрады! Адольф Гитлер вам поможет!»…

Атмосфера

Конечно, Бердяев не сидел без дела: участвовал в создании в Берлине Русского научного университета, где читал курс по этике и по истории русской мысли. Последние годы перед высылкой он возглавлял в Москве Вольную академию духовной культуры, куда на его лекции валили толпы, включая представителей «новой власти». Он и в Берлине решил создать (и создал) нечто подобное: русскую Религиозно-философскую академию, где тоже читались лекции и каждый месяц устраивались публичные доклады с прениями.

Но в 1924 году Бердяев с женой (плюс мать Лидии, плюс сестра) переехали во Францию и поселились в пригороде (около 10 км) Парижа. Почему уехал в Париж из «русского Берлина»? Потому и уехал, из-за атмосферы. Уехал с ярлыком «бердяевщина» — такой ярлык на него навесили идеолог белой эмиграции П. Б. Струве с единомышленниками. «Когда нас высылали за границу, у меня было твёрдое решение никогда не иметь сношения с русской эмиграцией… Я более всего дорожил независимостью и свободой мыслителя и ни для какого лагеря не подходил».

Но через два месяца после приезда, в ноябре 1922 года по инициативе Струве на квартире у Бердяевых устроили встречу с вновь прибывшими философами (Бердяев, Франк, И. А.Ильин) — с кем вы, мастера-мыслители? Бердяева ждали на «той стороне», а он не оправдал ожиданий: в резкой форме (даже кричал) стал упрекать сторонников Белого движения в том, что они все свои надежды связывают с интервенцией и насильственным свержением большевизма и не понимают его духовных источников — народной поддержки. Словом, со Струве разошёлся радикально, прекратил общение, только перед самой смертью Струве в 1944 году они мирно встретились.

«Атмосфера была насыщена не только реакцией против большевистской революции, но она была реакционной вообще… Меня очень тянуло к западным людям, к выходу из замкнутой русской среды». Поэтому переезд был «выходом» во всех отношениях, потому что в Париже у Бердяева началось общение не только с эмигрантами, больше — с европейскими философами из разных стран, его дом в Кламаре образно прозвали «Ясной Поляной», так много посетителей всегда было в нём.

Религиозно-философская академия тоже была перенесена в Париж, её деятельность расширилась и, кроме того, Бердяеву предложили редактировать журнал «Путь», который просуществовал до 1940 года.

Кламар

В Кламаре считался пригородом Парижа, тут было дешевле снять дом, хотя связь с Парижем была скорая (поезд, трамвай), около 20 минут. Вот Ратушная площадь во времена, когда сюда переехал Бердяев, фото с сайта clamart.fr

В Кламаре, в крайней нужде, несколько лет (с 1932) квартировал К. Бальмонт с женой и дочкой. В Кламаре долго жил ещё один брат Михаила Булгакова Николай Афанасьевич (прототип Николки), биолог, бактериолог, он здесь и умер в 1966 году.

Булат Окуджава скончался в военном госпитале в Кламаре в 1997 году, вот этот старинный госпиталь, он был хорошо оснащён, его в первую очередь и заняли немцы, фото с сайта clamart.fr

И да, прелестный фильм «Амели» снимался в Кламаре.

Бердяевы больше 10 лет снимали один и тот же дом, квартирной хозяйке нравились жильцы, нравилась их пунктуальность в оплате, она долго не поднимала плату за аренду. Но в начале 1938 года Бердяевы вынуждены были задуматься о переезде: всё стало дорого и плата резко подскочила. И они переехали… в свой собственный дом, с садом, с дорожками, похожим на старинную русскую усадьбу.

Богатая британка Флоранс Вест была замужем за богатым французом, в Кламаре у них был свой дом. Но муж страдал тяжёлым нервным недугом, тиранил этим своим недугом всех окружающих, прежде всего жену, детей не было. Как запишет Лидия Бердяева в дневнике «Живёт Флоранс в царской роскоши, ей, впрочем, совершенно не нужной. Если бы не её глубокая вера в Христа, она, конечно, не могла бы вынести ужас такой жизни…» С самого переезда Бердяевых в Кламар стала очень частым гостем в их доме, активной участницей кружка по изучению Библии, собиравшегося в доме Бердяевых в 1930-е годы, слушательница лекций Бердяева, похоже, не только в вере она находила опору в жизни, но и в атмосфере дома у Бердяевых. В 1936 году умер её муж, а через год и она сама. Своё состояние она распределила по родственникам, часть — в фонд церкви; Бердяевым она завещала свой дом в Кламаре.

И вот тут-то по моей задумке должна вплестись следующая часть «квартирного вопроса», этакая связка, Бердяев-де в 1938 году получил дом и в том же году Адольф Г. тоже получил домик в деревне… Но прервусь, а то длинно