Здравствуйте, дорогая Редакция!
Надеюсь, вы здоровы?
Написать это письмо решил, прочитав в последнем номере «Дилетанта» статью Дмитрия Быкова «Ильф и Петров», поскольку у меня совсем другие впечатления от упомянутых книг Ильфа и Петрова, Олеши, Булгакова, и я хотел бы ими поделиться.
Имею ли я, дилетант, на это право?
Конечно, ведь я Читатель, адресат Автора.
Романы о Бендере написаны в конце двадцатых — начале тридцатых. Время сворачивания НЭПа и отмены партмаксимума. Повышение благосостояния населения сменяется повышением благосостояния номенклатуры. Или, как скажут иные, происходит формирование советского правящего класса и обуржуазивание номенклатуры. Таков фон.
Бендер не просто жулик. Он мечтатель. Его гибель, как и гибель его мечты, закономерна. Я бы не стал бы противопоставлять Бендеру Кавалерова, который тоже не может жить без мечты. Мечты о необычайной любви, о славе.
Пьяного и избитого Кавалерова (сочинителя эстрадных номеров) подбирает у пивной директор треста Андрей Бабичев и предлагает пожить у него, пока в отъезде его приёмный сын. Когда-то героический революционер, сейчас Бабичев стал крупным хозяйственником, растолстел («в нём весу шесть пудов») и строит «величайшую столовую» «Четвертак», в которой можно будет пообедать всего за 25 копеек. Толщина, жир — символ буржуазности. Поэтому половина аплодисментов, которыми встречает Бабичева публика, приветствует его толщину: «Толщина делала известного человека своим». Публика всегда буржуазна и интересуется материальным. Жирна вдова, у которой Кавалеров снимает угол. Сам он «толстенький», «толстопузый». А новое время представлено подростками, ещё не буржуазными, вследствие своей юности.
Думаю, что образ Андрея Бабичева обязан своим появлением реальному человеку — Николаю Бухарину. Хозяйственнику, который через восемь десятилетий после Гизо провозгласит: «Обогащайтесь!», и вынужден будет взять свои слова обратно.
В начале 1927-го года «Правда» печатает «Злые заметки» Бухарина, направленные против «есенинщины». Вот оттуда цитаты:
«Мы подаём удивительно однообразную идеологическую пищу, не в том смысле, я говорю, что она, эта пища наварена по одному коммунистическому рецепту. Это последнее очень хорошо, и вообще говоря, чем больше такое единство, тем лучше. Но дело в том, что у нас позабывается и здесь об интересах потребителя: потребитель получает частенько штампованные параграфы и циркуляры, написанные с таким скучнейшим однообразием, что от них начинает прямо тошнить. … А коммунисты и рабочие вообще — это не ходячие абстракции: они живые люди с плотью и кровью. Ничто человеческое им не чуждо. … А у нас — нужно сознаться в этом — и здесь «ножницы» между запросами массы и качеством продукции. … мы и наши идеологи не трогали тех струн молодёжи, которые тронул — хотя бы в форме вредоносной по существу — Сергей Есенин.
… Нельзя нашу молодёжь кормить в лошадиных дозах одним и тем же. …Поменьше не совсем доброкачественного штампованного матерьяла, этого плода бюрократического идейного творчества! … Все поэты превратились в критиков, организаторов, политиков… А когда под напором жизни они пробуют петь, вдруг оказывается, например, что их лиризм (и самых «непримиримых»), есть пение с чужого голоса! Слёзы — допустимы. Но зачем же обязательно с пьяной икотой? Печаль — тоже. Но зачем же гнилое «Ваши пальцы пахнут ладаном» a la Вертинский в кабаре?
С этим гнильём надо кончать. И чем скорее, тем лучше. … Нам нужна литература бодрых людей, в гуще жизни идущих, храбрых строителей, знающих жизнь, с омерзением относящихся к гнили, плесени, гробокопательству, кабацким слезам, разгильдяйству, кичливости и юродству.
…Блаженненькие, «нищие духом», Христа ради юродивые, кафешантанные «гении» на полчаса — подальше от них! Поближе к замечательной жизни, которая распускается на земле, поближе к массам, перестраивающим мир!»
Выходит, речь идёт не только о материальном фаст-фуде.
«Он, Андрей Петрович Бабичев, занимает пост директора треста пищевой промышленности. Он великий колбасник, кондитер и повар.
А я, Николай Кавалеров, при нем шут».
Статья вышла 12-го января, а на последней странице «Зависти» написано: «февраль — июнь 1927». Олеша начал писать повесть вскоре после выхода статьи, которая его, очевидно, задела. Можно догадаться чем — право на чувства признаётся за коммунистами и рабочими, но не за авторами. Авторы — только поставщики здоровой идеологической пищи, от которой потребителя не стошнит.
Братьев Бабичевых было трое. Старшего, члена боевой организации, казнили за терроризм. И некоторых это заставляет думать, что Андрей Бабичев отчасти Ленин. Во-первых, это художественные образы, а во вторых, чертами Ленина, на мой взгляд, обладает как раз брат-антипод Андрея Бабичева, Иван, который говорит о себе:
«Ведь я не шарлатан немецкий,
И не обманщик я людей!
Я — скромный фокусник советский,
Я — современный чародей!»
Кафе-шантанный гений, король пошляков, якобы инженер, якобы создавший машину «Офелия», которая умеет всё и даже имеет чувства.
В «Сказке о встрече двух братьев», Иван говорит Андрею (которого Кавалеров называет человеком без воображения), что мозг старого века умел сочинять и песни и формулы. Мне вспоминается известное высказывание Ленина на XI съезде о том, что фантазия нужна не только поэту, но и математику.
В сказке Ивана его мифическая машина разрушает здание строящегося «Четвертака» и убивает Андрея. И опять вспоминается ленинская цитата:
«Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма. … Бухарин теоретически скатился к эклектике, проповедуя соединение политического и хозяйственного подхода. … без правильного политического подхода к делу данный класс не удержит своего господства, а следовательно, не сможет решить и своей производственной задачи».
Так что участь «хозяйственника» предрешена. Ленин, фантазёр и шарлатан, знал, как захватить и удержать власть, но не знал, как построить светлое будущее. Позади НЭП, впереди ГУЛАГ.
Вкладывал ли Олеша подобный смысл в слова Ивана? А кто его знает. В большинстве случаев мы можем только догадываться о том, «что хотел сказать автор». Талантливого автора влечёт вдохновение, он и не хотел, а сказал. Тем и интересен. Олеша говорит на писательском съезде в 1934-м году:
«Но отношения у художника с природой такие, что она ему открывает некоторые свои тайны, она с ним более общительна, чем с другими».
Когда слишком уж серьёзно пытаются литературу разъять и алгеброй поверить, впоминаю кавалерист-девицу:
«Сегодня я прочитала, что в Записках моих много галлицизмов. Это легко может быть, потому что я не имею понятия, что такое галлицизм».
Из речи Олеши на съезде:
«Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами. … И тут сказали, что Кавалеров пошляк и ничтожество. Зная, что много в Кавалерове есть моего личного, я принял на себя это обвинение в ничтожестве и пошлости, и оно меня потрясло.
Я не поверил и притаился. Я не поверил, что человек со свежим вниманием и умением видеть мир по-своему может быть пошляком и ничтожеством».
Можно понять, почему Олеша больше не писал значительных вещей. Он, художник, не мог найти себя в формализованном мире «строителей социализма», где шаг влево, шаг вправо — сами знаете.
Иван Бабичев говорит Кавалерову:
«О, как разблистается праздник, куда нас не пустят!»
Несколько позже то же повторит Бендер в «Двенадцати стульях»:
«— Эх, Киса, — сказал Остап, — мы чужие на этом празднике жизни».
Между «Двенадцатью стульями» и «Золотым телёнком» почти три года. Началась индустриализация и массовая коллективизация. Началась первая пятилетка. Начался мировой экономический кризис, точно предсказанный тогда ещё не академиком Варгой. Заграница не поможет, себе бы помогла.
Что же делают Ильф и Петров? Они воскрешают Бендера и примиряют его с действительностью. «Золотой телёнок» — книга о взрослении мечтателя. Если Сталину нравился этот роман, то, видимо, по той же причине, по которой нравилась пьеса «Дни Турбиных»:
«…она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь», «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма».
«Вы, может быть, читали «Бронепоезд» Всеволода Иванова, может быть, многие из вас видели его, может быть, вы читали или видели «Разлом» Лавренева. Лавренев не коммунист, но я вас уверяю, что эти оба писателя своими произведениями «Бронепоезд» и «Разлом» принесли гораздо больше пользы, чем 10−20 или 100 коммунистов-писателей, которые пичкают, пичкают, ни черта не выходит: не умеют писать, нехудожественно.
Или взять, например, этого самого всем известного Булгакова. Если взять его «Дни Турбиных», чужой он человек, безусловно. Едва ли он советского образа мыслей. Однако своими «Турбиными» он принес все-таки большую пользу, безусловно».
Бендер преодолевает свои противоречия с советской властью и нежелание строить социализм и соглашается жить в предлагаемых условиях — переквалифицироваться в управдомы.
Есть в «Золотом телёнке» и обычное для того времени противопоставление живого механическому. У вдохновенного жулика-мечтателя появляется антипод, мрачный жулик-арифмометр Корейко. Корейко легко встраивается в систему, а бежит от бендеровского вдохновения.
Быков говорит, что Булгаков расправляется с нехорошей квартирой, как Ильф и Петров с Вороньей слободкой. Но, насколько я помню, сначала всё-таки сгорело у Булгакова, аж в 1922-м году, когда Ильф с Петровым ещё не были знакомы: «№ 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна». И нечистая сила там упоминалась: «…бес, прикинувшись вьюгой, кувыркался и выл под железными желобами крыш…», «…а в среднем бес раздул так, что в 4-м этаже в 49 номере бабке Павловне, что тянучками торговала, хода-то и нет!» Сжигает дом та самая фатальная Аннушка, которая присутствует и в «Мастере и Маргарите»:
«Подпёрла голову и отчётливо помыслила в первый раз в жизни так: «Люди мы тёмные. Тёмные люди. Учить нас надо, дураков…»
Всегда воспринимал этот сгоревший дом, как аллегорию России. И «пропал дом» в «Собачьем сердце» воспринимал также.
Непонимание вызывают утверждения о том, что Булгаков монархист, защитник архаики, хочет понравиться Сталину и пишет «Мастера и Маргариту» для него.
Произведения Булгакова оставляют о нём впечатление, как о человеке глубоко аполитичном, которого мало интересуют массы и вожди. Его интересует человек. И, прежде всего, он сам. Писатели вообще эгоистичны. Вот и Булгаков пишет о своём. Например, из произведения в произведение (и в «Мастере и Маргарите» тоже), он пишет о том, что жену можно увести и у хорошего человека. И когда Коровьев говорит буфетчику, что время и причина его смерти — не бином Ньютона, трудно не вспомнить, что сам Булгаков знал, когда и от чего он умрёт. От неизлечимой наследственной болезни. И прожил он на белом свете, насколько я помню, приблизительно столько же, сколько и его отец.
Свобода любви — это архаика? Или, может, он воспевает аристократию? Да нет, его герои — люди нового времени, квалифицированные специалисты. И его главный герой — Мастер, а не князь.
Хоть Булгаков ненамного старше Ильфа и Петрова, их разделяет небольшой, но очень важный временной отрезок. Булгаков сформировался в другую эпоху. Революцию он встретил уже практикующим врачом. И когда он обращается к образам, живущим в его сознании, то это образы прошедшего. Но живут эти образы в настоящем.
Скептически отношусь к попыткам экранизации «Мастера и Маргариты», потому что это книга, обращённая внутрь, расчитаная на рефлексию, на обращение к самому себе. Борьба лучшего с худшим происходит внутри, а не снаружи. Упомянутый в книге Кант писал (в 1784-м году, ешё до Французской революции):
«Посредством революции можно, пожалуй, добиться устранения личного деспотизма и утеснения со стороны корыстолюбцев или властолюбцев, но никогда нельзя её посредством осуществить истинную реформу образа мыслей; новые предрассудки, как и старые, будут служить вожжами для бездумной толпы».
Развитие человеческой личности в Аннушке или Шарикове — дело трудное и долгое, а жить надо при любом режиме. Если в «Эльпит-Рабкоммуне» сгорает дом, то в «Мастере и Маргарите» только квартира. Жизнь продолжается.
Воланд, конечно, не Сталин. Диктатура и репрессии в те годы не только советская реальность. Сталин мелок для Воланда. Представитель власти в романе как раз Понтий Пилат, который жалуется на плохую должность и говорит:
«…какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляющее, — ведь её небыло! Молю тебя, скажи, не было?»
Сталину бы этот роман не понравился, уж будьте уверены.
Письмо уже получилось неприлично длинным. Поэтому позволю себе упомянуть только об одном.
Конечно, Ильф и Петров постоянно отсылают нас и к своим современникам, и к русской классике — например из-за бывшего горского князя, а ныне трудящегося Востока гражданина Гигиенишвили выглядывает «бывший мятежный, а ныне верный господина моего Сидора Кондратьича слуга Сеид-Махомед-Наср-Эддин, лже-хан». Но обнаруживают Ильф и Петров хорошее знакомство с творчеством не только отечественных, но и зарубежных коллег, например Вудхауса. Вот диалог из «Псмит журналист» (1915 г.):
- Собственно говоря, «Уютным минуткам» нужен зиц-редактор.
- Что-что?
- Зиц-редактор, товарищ Виндзор, это джентельмен, нанимаемый немецкими газетами, имеющими вкус к lese majeste [оскорбление величества (фр.)], чтобы отправляться в тюрьму, как только это потребуется, вместо настоящего редактора. В своей блестящей и колкой редакционной статье настоящий редактор, например укажет, что усы кайзера вызывают у него кошмары. Полицейские силы обрушиваются на редакцию en masse [в полном составе (фр.)], а их встречает зиц-редактор и мирно удаляется с ними, а редактор спокойно продолжает набрасывать план статьи о кронпринце».
В «Положитесь на Псмита» (1923 г.) ищут бриллиантовое ожерелье, спрятанное в одном из шестнадцати цветочных горшков, а манера выражаться главного героя описывается так: «Псмиту нравилось, когда в беседах с другими людьми ему не мешали произносить длинные монологи». Бендер тоже произносит монологи и любуется ими.
В «Несокрушимом Арчи» (1921 г.) герой из-за захлопнувшейся двери остаётся на лестничной клетке в купальном костюме. В другой главе он участвует в аукционе и не может купить нужную вещь из-за нехватки денег, но, случайно кивнув, вынужден внести задаток за старинный стул.
В «Джентельмене без определённых занятий» (1910 г.) спутником главного героя становится мелкий воришка с рыжими волосами. И т. д.
Здесь бью себя по рукам и прощаюсь, оставаясь верным читателем «Дилетанта».
Письмо в редакцию хорошее. Хорошее уже хотя бы потому, что автор - человек думающий, продуцирующий свои мысли, а не повторяющий чужие. К тому же - автор письма - человек, знающий тексты, о которых говорит. Поэтому и отвечаю. Дорогой Армен, смею утверждать, что я тоже знаю и булгаковские тексты, и "ильфо-петровские", а так же тексты других писателей, отметившихся в литературе 20-30 годов. Я не буду опровергать ни мнение Д. Быкова, убеждающего аудиторию в ильфо-петровском авторстве дилогии о Бендере, все основания которого строятся на пространных экскурсах в никуда, но со ссылкой на известные фамилии; ни доказывать Вам, что улавливаемые Вами переклички дилогии с олешевской "Завистью" являются лишним доказательством гениальности Булгакова, сцеписвшего свои произведения своими мыслями, единым пространством и общими героями. Я предложу Вам просто ознакомиться с материалом, в котором нет места домыслам: https://amlinski-irina.livejournal.com/5741.html
\\Здравствуйте, дорогая Редакция!
Надеюсь, вы здоровы?\\
-------------
Начало смешное, правда.
Дальше как-то невнятно.
И вот — опять смешно: "здесь бью себя по рукам и прощаюсь".
Много знаков между смешным. Грустно.
Здравствуйте, дорогая Редакция!
---------------------
При этом наблюдается явная тенденция к необоснованному использованию прописных букв... Смешно.
Нашел у себя ошибку: толщина делала своим "знаменитого" человека, а не "известного."
Как отомстить изменяющей памяти?