Необычное

Андреа Мантенья (1431−1506). «Святое Семейство с маленьким Иоанном Крестителем». Около 1500. Холст, темпера, 71×51см. Лондонская национальная галерея.

Нам, людям XXI века, порой непросто понять, что же хотел сказать художник, к примеру, конца века XV. Кстати, данная картина написана темперой, а не маслом, что для того периода уже несколько непривычно. Но Мантенья, похоже, до конца своих дней остался верен старинной изобразительной технике.

Что обращает на себя внимание? Многое. Маленький Иисус держит в руках лавровую ветвь и державу. Не слишком привычный набор для маленького мессии. А то, что это именно мессия, подтверждает своим жестом маленький Иоанн Креститель. Причём это явно не его выдумка или досужие размышления, а истина, прописанная в скрижалях истории или в каком другом тексте на свитке, живописно опоясывающем ногу малыша. Да и Иисус в курсе своей избранности. Мизинец его правой руки не зря указует на тот же свиток. Так что тут вопросов возникнуть не должно.

Яблоня со спелыми яблочками на заднем плане — атрибут довольно привычный для картин на тот же сюжет.

Иисус выступает как мирный повелитель мира. С этим абсолютно согласна его мать, Дева Мария, скромно потупившая очи в осознании величия собственного сына. Смущает только одна деталь, из-за которой, собственно, и появился этот пост: а где она сидит? Это явно не трон, и даже не простая земля, на которой её частенько изображали (Мадонна Умильта). Похоже на каменный колодец или что-то ещё. Например, саркофаг. Малыши стоят на парапете и чувствуют себя абсолютно уверенно. Им не до опоры под ногами, они о ней просто не думают. Перед ними (как и перед их учением) — великое будущее…

Иное дело — Богоматерь. Она-то точно знает, какая судьба ждёт её сына и уже сейчас скорбит о нём, принявшем мученическую смерть на кресте и положенным в этот самый саркофаг. И движение рук у неё такое, будто она приподнимает край савана, чтобы в последний раз взглянуть на сына.

Конечно, пропорции соблюдены недостаточно. Что ж, ими пожертвовали ради символики. Художник попытался написать привычную сцену несколько иначе, добавив простые человеческие чувства и эмоции. Причём главными героями у него выступают Богоматерь и её муж Иосиф, а не младенец Иисус и Иоанн Креститель. Только это — для посвящённой публики: той, что умеет всмотреться в картину, понять её. То есть картина — для тех, кто разбирается в живописи. Для простого же зрителя всё и так ясно: Иисус-мессия, повелитель мира, миротворец и миролюбец. Очень интересный подход семидесятилетнего мастера.

Кстати, размышления здесь можно и продолжить. В этой картине удивительным образом смешались клерикальное и обыденное. Художнику словно стали тесны рамки чисто церковной живописи. Например, невольно обращаешь внимание на супружескую пару Иосиф — Мадонна. Дело в том, что художник создал композицию, которая при желании становится откровенно провокационной Замечательно, если Богоматерь склоняет голову перед своим великим сыном. А если не только? Если Мантенья отобразил поведение женщины, чувствующей свою вину перед мужем и испытывающую глубокое раскаяние? Кстати, Иосиф выглядит великодушным, мудрым главой семейства, стоически принимающим непростой жребий, выпавший на его долю. Уж не довелось ли художнику и в своей жизни испытать нечто подобное?

Есть тут ещё один момент, который трудно обойти вниманием: некое визуальное сходство маленького Иисуса и Иосифа. Широкий лоб, широко расставленные глаза… Словно это родные отец и сын. Конечно, не исключено, что художник просто не заметил наметившегося сходства. А если это не случайность? Ведь тогда получается совсем уж занимательная штука: Иосиф — реальный отец Иисуса, а божественное происхождение Младенца (непорочное зачатие и проч.) — досужие выдумки, с которыми Иосифу, тем не менее, по какой-то причине пришлось смириться. И тогда мужественность простого плотника просто поражает. Такой вот вырисовывается поворот…

Не знаю, есть ли во всём, сказанным мной, какая-то доля истины. Но картина есть картина, и от неё никуда не деться. Можно ещё добавить, что Мантенья так и не научился хорошо изображать детей. Они у него — словно маленькие взрослые. У Рафаэля в это же время дети выглядят куда реальней.

Остаётся добавить маленькое замечание. Несомненно, Иисус изображён с намёком на некую монументальность образа. Его фигура словно высечена из мрамора. Того самого, на котором он стоит и в который когда-нибудь обратится…